Начнем с Высоцкого, или Путешествие в СССР…

Сумерки, перешедшие в ночь, принесли очередную проблему: Хантеру пришлось включить фары, пожиравшие энергию аккумулятора, и через каждые пятьдесят километров приходилось останавливаться, отвязывать стропу, уже изрядно истертую об асфальт, перекидывать батареи с машину на машину; далее, вручную, с передачи, заводить «Жигуль», вновь привязывать стропу к проушине бампера и, помолясь и поматерясь, продолжать свой безрадостный путь.

На очередной вынужденной стоянке к нам подкатила машина с коротко стриженными ребятами, чья принадлежность к клану местных потрошителей кооперативных ларьков и незадачливых водителей печатью лежала на их плоских невыразительных рожах. Ребята заученно поинтересовались, необходима ли нам от них какая-либо помощь, способная быть оказана за скромное вознаграждение в твердой валюте.

Я ответил вежливым отказом, как бы между прочим откинув полу куртки и продемонстрировав залетным доброхотам рифленую рукоять «ТТ», безошибочно узнаваемую искушенной публикой. Посмотрев на рукоять, парни уважительно кивнули и отвалили.

Ночь накрыла нас колпаком своего безвидного пространства, поселив тревожное предчувствие каверз полуслепого полета в черноту неизвестности.

Я жил один в душноватом салоне автомобиля, и в глаза мне неслась серая лавина дороги, и ей не было конца. Угольный мрак обочин был замкнут сам в себе, словно хранил некую тайну своего отчужденного существования. Свет, отрываясь от редких встречных фар, летел мне в лицо желтыми распадающимися хлопьями, рассекаемыми стеклянными нитями внезапно хлынувшего тяжелого дождя. Дворники отчаянно сражались с обрушившейся на нас стихией, забрасывая через приоткрытое оконце в теплый пузырь кабины водяные плюхи от обильного враждебного ливня. Машину вело и качало на влажной дороге из стороны в сторону, как лодку в дождь под изменчивым ветром.

Когда цементная серость наступившего утра лениво высветила дорогу, рассеяв клубящуюся тьму непогоды и поблекла угрожающая чернота обступившего трассу леса, мы перевели дыхание, пытаясь сбросить с себя судорожное напряжение от своего преодоления неверно высвеченного загрязненными фарами коридора измокшей туманной мглы. И тут, в миг напрасного и опасного расслабления, «Жигуль» туго дернуло к кювету, ватный хлопок оборванной стропы ударил в воспаленное сознание, я едва справился с рулем, и боковым зрением в зеркале заднего вида заметил крутнувшийся, а затем косо замерший поперек дороги «Олдсмобиль».

Мы налетели на какую-то железяку, валявшуюся на асфальте, в клочья порвав заднее колесо ведомой машины. На горячем диске рвано топорщился лохмотьями стальной проволоки и обгрызлой резины мокрый корд, красиво и выпукло увенчанный надписью «Пирелли».

Измученный Хантер, ошарашенно качая головой, выбрался из салона, откуда, к моему немалому удивлению, услышалась магнитофонная запись Высоцкого, запущенная на полную громкость. Семеныч исполнял своих незабвенных «Коней».

— Ты же не понимаешь, о чем он поет… — сказал я.

— Неважно, — отмахнулся Хантер. — Этот парень мне здорово помог. В его голосе столько энергии и напора, что мне казалось, будто он прорубает нам путь в этой жуткой ночи. Домкрать машину, Энди. У меня нет сил.

Вместо полноценной «запаски» в багажнике «Олдса» нашлось лишь маленькое колесико для временного продвижения к ближайшей станции техобслуживания, коих на американских дорогах бытовало величайшее изобилие в отличие от великого СССР, где таковой удобственной инфраструктуры не существовало на трассах и магистралях по определению. В моем сознании характеристика данного колеса определилась, как «пупсик». «Пупсик», увы, был сдут и нашими совместными усилиями с имеющимся ножным насосом, никак не накачивался, несмотря на пламенные нецензурные заклинания, звучавшие из уст потомков дворянских родов России и Франции возле подмосковного поселения Тучково, где, возможно, наши далекие предки выражали подобным образом свои соображения о жизни после Бородинского сражения, происходившего недалеко от места нынешней совместной битвы с американским резинотехническим изделием. Что ни говори, а мат порой лишь способ выживания в экстремальных ситуациях! И хотя печатное слово — сила, непечатное все-таки сильнее…

В итоге, погнув две монтировки, сломав ногти и сбив пальцы, мы разбортировали «запаску» от «Жигулей», вытащив из нее камеру, далее втиснули ее перекрученный ком в «пупсик» и наконец накачали его. Остатки разодранной парашютной стропы были сочленены грубыми комьями узлов, и наша убогая кавалькада двинулась дальше.

В пустынную, еще не проспавшуюся Москву прибыли ранним утром, бросив машины на стоянке возле дома и немедленно завалившись спать.

— Мне проще было бы купить тебе новый «Кадиллак», — сказал Хантер, подбивая подушку. — Его стоимость несопоставима с ценой того риска, на который мы пошли. В эту ночь я то и дело вспоминал Вьетнам и его джунгли… Боже, как мне идет одеяло…

Я мрачно кивнул, призадумавшись над своей несусветной глупостью со столь тяжким и суетным приобретением фешенебельного заграничного агрегата, воистину олицетворявшего чемодан без ручки. Зачем он мне понадобился в Москве? Дабы показать публике, которой до меня нет никакого дела, насколько я благополучен и состоятелен? Или продемонстрировать это перед семьей, безо всяких «Олдсмобилей» воспринимающей меня как свою незыблемую опору? И понял: как бы меня ни очаровывала Америка, мой дом здесь, и я наивно тащу из чужедалья все то, что раскрасило бы мою привычную серенькую жизнь на Родине. Жизнь, которую я на благости и удобства чужедалья не променяю, сколько бы в нем ни пришлось пребывать.

* * *

«Олдс», потерявший всякую привлекательность своей респектабельной заморской наружности после облепившей его грязи российских дорог, сонно торчал на автостоянке в ожидании своей дальнейшей судьбы, чьим распорядителем поневоле оказался дурачок, закупивший его в жульнической сутолоке аукционного надувательства.

Дурачок, то бишь я, кинулся поднимать все известные связи, способные возродить к механической жизни этого усопшего железного конягу, скомпонованного на конвейере космически далекого от древней славянской столицы, безликого и безбожного города Детройт.

Мне был знаком некий автомобильный мастер Леша, специалист по иностранным маркам машин, и павший на него выбор в качестве компетентного лица, способного реанимировать американскую четырехколесную рухлядь, оказался верным: Леша перетащил «Олдс» в свой гараж, быстро разобрал двигатель, после чего вынес неутешительный вердикт:

— Пациент безнадежно мертв.

Выяснилась и причина фатальной неисправности: кусочек алюминиевого литья оторвался от блока двигателя, намертво закупорив маслопроводящий канал, давление смазки упало, а далее пошел износ вкладышей, коленвала и прочих потрохов агрегата, приведший к его фатальному разрушению.

Кроме того, движение в нейтральном положении коробки передач было недопустимо, и теперь ее внутренности представляли собой своеобразный коктейль из разрушенных шестерен, втулок, прокладок и прочих деталей, чью гармонию, выверенную в микронах, создавали тонкие инженерные идеи, не предполагавшие учиненного нами варварства над великолепием их творения.

— Итак, у вас имеется красивый кузов, — констатировал Леша. — С комфортабельным салоном. К нему нужен движок и трансмиссия. Когда они приедут из Америки, машина поедет. А пока плюс в этом транспортном средстве только один, он на аккумуляторе. Так что, если хочешь сохранить ее себе, чтобы бибикать, могу сделать звуковой сигнал погромче. Это, между прочим, хороший вариант, когда трудно отремонтировать тормоза.

Цена запчастей выливалась в сумму запредельную, о чем я с огорчением поведал Леше, кто, ковыряясь в чесавшемся ухе отверткой, задумчиво произнес:

— Тогда дай объявление в газету. Типа: «Христа ради! «Олдсмобиль»! — затем, посвятив минуту последующим раздумьям, неуверенно продолжил. — Конечно, возможен эксперимент… Если воткнуть в агрегаты переточенные запчасти из отечественного автопрома, есть шансы на воскрешение… Но это — теория…

— Воплощай ее на практике! — взмолился я.

Через неделю я вновь навестил кандидата в свои спасители, узрев в его гараже впечатляющие декорации в виде десятка ватманских листов, развешанных по стенам с чертежами разнообразных механических сочленений будущих хитроумных конструкций. Эти полотна задрапировывали прежние плакаты с орнаментом популярных актрис в легкомысленных купальниках — могучие источники познания театра и эротического вдохновения.