Начнем с Высоцкого, или Путешествие в СССР…

Сухой закон

Плешивый косноязычный человек с фамилией Горбачев, восседавший на вершине партийной пирамиды, спустил с нее в тишь да гладь нашего государственного болота валун своих прогрессивных планов, объединенных названием «перестройка». Поверхность болота естественно вспенилась множеством информационных пузырей, лопавшихся в какофонии разнородных мнений по поводу будущего нашей многострадальной державы, в очередной раз претерпевающей неясную по своей сути трансформацию. Перспективы пахли капитализмом и упразднением родной коммунистической партии с одной стороны, по другую же сторону стояли незыблемые шеренги непреклонных ленинцев и сталинцев, не желающих расставаться ни со своими льготами, ни с полномочиями, ни с инструментарием в виде гаечных ключей из легированной идеологической стали.

«Ой, что же теперь будет-то?» — воздыхал обыватель, завороженно выслушивая очередной призыв вождя сделать в ближайшие годы СССР лидером в мировом автомобилестроении и вообще!

По телевизору уже попискивали критикующие сложившуюся систему журналисты, свобода частного предпринимательства еще осторожничала, но неутомимо крепла, пробиваясь из подполья, но в какие пространства в очередной раз повернула российская «птица-тройка», мало кто понимал. Я тоже не был исключением. И, наверное, во имя уяснения сути такого поворота, решил нанести визит к деловому отщепенцу Ельникову, но не потому, что тот обладал хоть какими-то провидческими способностями или талантами аналитика и специалиста по политическому прогнозу. Его жена, дама ушлая, с холодной и логичной головой, входила в группу консультантов при Горбачеве, дружила с его супругой, и на утечку любопытной информации из верхов я определенно рассчитывал.

Картина в квартире лица без определенных занятий была неизменной: четыре видеомагнитофона копировали продукцию, предназначенную к продаже, в комнатах теснились коробки с импортной бытовой техникой, уже расписанной по клиентам, а на подоконнике помаргивало контрольными лампочками неслыханное чудо японской электроники: цветной копировальный аппарат, на котором Ельников изготавливал гаишные талоны предупреждений и транспортного техосмотра. Не хватало лишь самогонного аппарата около кухонной раковины, куда поступала остужающая медную спираль струйка холодной воды.

Аппарат работал денно и нощно, ибо Ельников перестраивал под дачу приобретенный в деревне дом, саморучно производя на дому универсальное средство оплаты за труды работягам и поставщикам стройматериалов — большей частью, уверен, краденых из казенных закромов. Кроме того, аппарат удовлетворял и личную потребность своего владельца в деле поднятия тонуса.

Ограничения в продаже спиртосодержащей продукции, в бытовой интерпретации озвученных, как «сухой закон», введенный в целях борьбы с повальным, как утверждалось, общественным алкоголизмом, компенсировался в своих неудобствах также повальным народным творчеством с богатейшими вековыми традициями.

Незатейливая конструкция размером с ведро, являла собой эффективное оружие противодействия решениям недальновидного начальства, полагавшего, что его нововведения должны поддерживаться подчиненными массами с коровьей покорностью.

— Где аппарат? — спросил я товарища. — Ты завязал, или перевыполнил производственный план?

— Беда, — вздохнул он. — Что-то в нем распаялось. Ломаю голову, что делать. Мне его изготовили на оборонном заводе из какой-то стратегической нержавеющей стали. Запаять не удается. Надо варить аргоном. Не знаешь, в какие инстанции подавать прошение о пособии в связи с утратой кормильца?

— А ты напрямую Горбачеву подай, — предложил я. — Через жену. Получится — практически из рук в руки. Пусть проникнется последствиями своих директив. Но если что — с аргоном подсоблю, есть у меня умелец-универсал, — прибавил я, вспомнив рукодельника Валеру Раскина, — тот смекалисто перегонял бражку с помощью банальной кухонной скороварки.

— У меня ноль-семь литра в холодильнике, — сообщил Ельников. — На сегодня нам хватит. Думаю… Оставайся, посмотрим кинцо, переночуешь… Жена, тем паче, в командировке…

— Так вот насчет Горбачева, — продолжил я развитие своей разведывательной миссии. — Какие там у него итоговые планы?

— Сплошная импровизация, — отмахнулся Виталий. — Дурак дураком, и такими же дураками, как сам, погоняет. Он же к власти пришел, как запоздалый гость к окончанию банкета: все выпито, сожрано, посуда частично перебита, стулья поломаны. Под столом и в углах видно, кто что ел… Ну, помоев для пропитания на какое-то время хватит, а дальше — крутись. Первым делом — выдвинуть лозунги для роста собственной популярности в массах, чтобы его крокодилы из Политбюро не обглодали. А лозунги такие: задние колеса должны взять на себя обязательства догнать и перегнать передние. Затем — развитие кооперации, пускай расторопные ребята колбасу и трикотаж в народ гонят… Чего еще? Планируется свободное хождение иностранной валюты.

— Так это и до выезда за границу по личному предпочтению дело дойдет…

— Безусловно!

Да, после таких новостей сегодня в гостях у товарища определенно стоило задержаться…

— Не знаю, сломает ли он себе башку на таких виражах, — изрекал между тем Ельников, нарезая ветчину. — Кстати, вот тебе стишок в тему: таить тут нечего греха, в народе есть привычка эта: считать любого петуха тотчас — глашатаем рассвета. Но! Если с валютой и с заграницей все состоится, а с накоплением первоначальных частных капиталов не заржавеет, у общества будет другой фасон. И лично меня он очень устраивает. — Он полез в холодильник, откуда извлек бутылку. — Перед злоупотреблением — остудить! — прокомментировал состоявшееся действие с появлением заветной емкости на скатерке. — Ну-с, — продолжил, чокаясь, — на спирту любая гадость доставляет людям радость… За нас! Мы входим в новую эпоху! На ее сверкающий паркет в сермяжных лаптях!

Я, осмысляя содержание тоста, невольно опустил взор на пляжные резиновые тапочки на своих ногах, выданные мне в качестве домашней обуви, и, приметив намечающуюся дырку на носке, утвердительно кивнул.

Далее произошло несусветное: после третьей рюмки, в очередной раз потянувшись вилкой к закуске, я локтем задел бутылку, тут же сверзившуюся на скатерть, перекатившуюся к краю стола и, брякнувшись на плитки пола, аккуратно расколовшуюся пополам. Любовно очищенный марганцовкой и активированным углем самогон застил кухонный пол.

Нас, застывших в оцепенении от свершенной оплошности, обуял первобытный ужас.

Наступила такая тишина, что было слышно, как где-то вдали пролетел самолет…

Лицо Ельникова окаменело от горя.

— Как же так? — прошлепал он безвольными губами.

Я горестно вторил ему, кляня себя, раздолбая.

После беспомощных причитаний и безрадостной приборки пола, прошедшего тотальную антисептическую обработку, мы предались коллективному пост-апокалиптическому мышлению, придя к выводу, что в городе водки не достать даже у таксистов, соваться за подаянием к соседям-жлобам бессмысленно, однако оставался трудоемкий, но реальный вариант поехать к знакомому кооператору Стасику, владельцу круглосуточного бара, располагавшегося в подмосковной Апрелевке.

Путь в Апрелевку лежал неблизкий, но минут за сорок с дорогой можно было управиться.

— Едем на твоей машине, — сказал я. — У меня в обрез бензина.

— Но за рулем — ты! — заявил Ельников нервно. — У тебя — ксива! А у самогона — приятный для гаишников запах!

Я покорно согласился.

Рискованной точкой маршрута нашего передвижения в сторону области был пост на выезде из города, и худшие наши опасения по поводу вероятности остановки машины гаишниками, увы, состоялись: нюх не подвел блюстителей дорожного порядка, указавших остановиться на обочине. Вот же — парадокс! Общее число водителей страны в сотни раз превышает число надзирающих над ними дорожных ментов, но нет ни одного шофера, не побывавшего в их лапах! Причем — не единожды!