Нацистские пожиратели кишок
Шрифт:
Крики женщины стихли. Она глубоко вздохнула, когда кровь начала собираться на столе под ней.
Отто положил вульву женщины в миску с листьями салата. Затем он передал чашу Шульцу, и тот быстро вышел из комнаты.
Борман заглянул в протянутую ему миску.
Он выглядел одновременно заинтригованным и возмущенным. Он взял нож и вилку и отрезал кусок мяса.
Затем он поднял кусок мяса, насаженный на конец вилки, и осмотрел его. Затем положил его в рот и начал жевать.
– Ну?
– спросил Шульц.
Борман проглотил мясо.
– Очень хорошо, - сказал Борман.
– Возможно, немного солоновато.
– Превосходно. Ладно, я оставлю вас и вернусь со следующим блюдом.
– Спасибо.
– Борман сделал глоток вина, прежде чем снова попробовать лежащую перед ним вагину.
Когда Шульц вернулся на бойню, он был потрясен, обнаружив, что Отто лежит на кричащей женщине, толкаясь бедрами и трахая то немногое, что осталось от ее искалеченного влагалища.
– Ты действительно отвратительный человек, Отто, - сказал Шульц.
Отто хрюкнул, кончая в женщину. Затем он оглянулся через плечо.
– Просто хотел повеселиться, - сказал он
– Я думал, ты получаешь достаточно удовольствия от того, что режешь этих ублюдков.
– Ага... Что ж... Я просто отрезал ей киску и должен был попробовать… Кровь на самом деле получилась неплохой смазкой.
Шульц покачал головой.
– Я очень рад за тебя. Мы готовы к следующему блюду.
Затем Борману подали блюдо с вареными субпродуктами. Он жаловался, что кишки слишком жесткие, но остальное мясо было, по его словам, чрезвычайно вкусным. Затем ему подали щеки женщины. Отто получал огромное удовольствие, снимая их с лица женщины; он, черт возьми, чуть не впал в истерику, когда ее рот расширился еще больше, когда было удалено еще больше плоти. Борман съел их с таким же удовольствием.
На следующий день, менее чем через час после отъезда Бормана, в лагерь прибыл Генрих Гиммлер.
Как и в случае с Борманом, Шульц проводил Гиммлера в столовую, где ему подали тонко нарезанную ягодицу с капустой и поджаренное на огне предплечье.
Гиммлер сделал особый заказ на заключительную часть своей трапезы, к которой Шульц не совсем был готов. Все, что он до сих пор ел, было взято из тела молодой девушки. Но то, о чем он просил, ни при каких обстоятельствах не могло быть получено от женщины.
Гиммлер хотел съесть пенис.
И яички.
Шульц приказал одному из охранников привести молодого человека с их дежурства в зале труда; они, без сомнения, охотно пришли бы, если бы верили, что получают какую-то передышку.
Но передышку они, конечно, не получат. Отнюдь. Как только они вошли в кухню, Отто обхватил их руками за грудь, прижимая к бокам. Затем он затащил их на бойню и привязал к стулу.
– Что это за ад?
– Пожаловался мужчина.
– Ад?
– переспросил Отто.
– О, это не ад. Мы еще не добрались туда.
– Затем он принялся разрезать брюки мужчины.
Мужчина заерзал на стуле.
– Какого черта ты со мной делаешь?
– Оглянись вокруг? Ты сам не можешь догадаться?
По выражению его лица Шульц понял, что у него не было возможности как следует осмотреться. Его глаза расширились, когда он посмотрел на труп женщины, которую вчера скормили Борману. С нее сняли большую часть плоти; руки и ноги были ободраны до костей. Ей вспороли живот и вынули внутренности.
– О Боже мой! О БОЖЕ МОЙ!
– Боюсь, что теперь Бог тебе не поможет.
–
– Нет! Пожалуйста, не надо!
Отто поместил пенис между лезвиями секатора и сжал рукоятки. Плоть пениса сжалась, прежде чем лезвиям наконец удалось разрезать кожу.
Мужчина стиснул зубы и закричал. Кровь брызнула из оставшегося обрубка, покрывая его ноги и стул, на котором он сидел.
Затем Отто вынул яички мужчины и положил их рядом с отрезанным пенисом на тарелку.
Шульц наблюдал, как Гиммлер сунул в рот первое яичко. Он перекатил его языком к задней части рта и прикусил. Послышался хруст, когда коренные зубы Гиммлера быстро справились с ним.
– Э-э... На вкус они несколько кисловаты. Совсем не то, чего я ожидал.
Гиммлер уехал на следующий день, а вскоре должен был приехать и Йозеф Геббельс.
Геббельс был театральным человеком. Он был ответственным за все средства массовой информации и пропаганду. Именно из-за этого факта Шульц решил, что специально для Геббельса они должны попытаться создать что-то более диковинное, чтобы удовлетворить его более причудливые вкусы.
Геббельс сидел за столом и наслаждался бокалом вина, ожидая прибытия своего обеда.
Когда Шульц вошел в комнату, он нес с собой блюдо, покрытое клошем из нержавеющей стали. Он поставил блюдо перед Геббельсом и снял крышку.
Глаза Геббельса расширились.
Он увидел женскую голову, стоявшую прямо, на оставшемся обрубке ее шеи. Ее глаза были открыты и смотрели на него, стеклянные и безжизненные.
Геббельс улыбнулся. Он посмотрел на Шульца.
– Я должен съесть всю голову целиком? С чего мне начать?
– Эм-м-м, - сказал Шульц, взяв голову за волосы.
– Не всю голову. Только то, что внутри.
Геббельс не заметил горизонтальный разрез на лбу. Но когда Шульц убрал руку, он снял с головы верхнюю часть черепа, обнажив серый мозг под ним. Геббельс вынужден был признать, что это произвело на него должное впечатление.
Геббельс ножом и вилкой разрезал мозг и съел его маленькими кусочками, прямо из головы. Он описал это так: "Экстраординарно".
– Ну что ж, - сказал Геббельс, вставая из-за стола с набитым животом.
– Должен признаться, мне это очень понравилось. Я уверен, что фюреру это понравится не меньше, чем мне.
– Фюрер?
– переспросил Шульц.
– Он приедет?
– О да! Тебе не сказали?
– Хм... нет, насколько я помню, нет.
– Что ж, вам следует немедленно начать приготовления, он прибудет через два дня, - сказал Геббельс, выходя в открытую дверь столовой.
Шесть
После ужина заключенным дали тридцать минут отдыха, а затем отправили обратно в спальни. Это время они проводили во дворе, независимо от погоды (Мэри стояла там в любую погоду, от палящего солнца до ледяного снега), где всем заключенным, мужчинам и женщинам, разрешалось смешиваться. Время отдыха было далеко не расслабляющим; трудно расслабиться, когда тебя окружают нацисты, их винтовки направлены в твою сторону, а пальцы на спусковом крючке чешутся выстрелить.