Над кем не властно время

Один из самых ценных советов многоопытной куртизанки состоял в том, что, научившись внимательно присматриваться и прислушиваться к этим почти незаметным сигналам, Алонсо мог чуть ли не с первого взгляда понять, есть ли в душе женщины хотя бы крошечное расположение к нему. Если таковое имелось, то его можно было разжечь даже в тех случаях, когда сама женщина полагала, что не испытывает к этому мужчине никаких чувств.

Вспомнив полученные пятьсот лет назад знания, Максим-Алонсо стал приглядываться к представительницам загадочного противоположного пола. И практически сразу познакомился с несколькими девушками, которые показались ему привлекательными и у которых, как безошибочно указывала наука Консуэло, он не вызывал негативных чувств. С Полей Максим впервые увиделся, прогуливаясь по аккуратным дорожкам посреди высоченных мачтовых сосен и огромных елей парка, примыкающего к длинным дюнам, из-за которых доносился гул моря. С Настеной он познакомился, слоняясь в зоне стильных магазинов и гостиниц на улицах Йомас и Юрас в Майори. С Элей - в электричке, возвращаясь после посещения рижских достопримечательностей.

В общении с девушками Максим не придерживался никаких заранее составленных схем. Каждая была отдельным миром. Формулы здесь не работали. Но настройка на почти бессознательные телесные сигналы этих спутниц у Максима-Алонсо оказалась с самого начала столь отточенной, что он мгновенно чувствовал, что именно в его словах или поведении было для девушки диссонансом, а что, напротив, вызывало в них в восторженный трепет.

Девушки водили его к себе. Полина и Настена жили здесь же, в Юрмале, но в разных поселках этого растянутого вдоль морской косы курорта. Полина - в Булдури, Настя - в Лиелупе. Маленькая плотного телосложения ленинградка Эля отдыхала в одном из пансионатов Майори. В Дзинтари, где жили Борис и Максим, не было станции железной дороги, и Максиму приходилось добираться до дома, где они с отцом снимали две комнатушки с кухней, пешком с соседних станций. Девушек он к себе не водил. Один раз, правда, возникла идея пригласить Полину, когда Максим точно знал, что отец, отправившийся с друзьями в ночное варьете знаменитого ресторана "Юрас перле", вернется только утром. Но медсестра прийти не смогла, и больше такая возможность не представлялась.

С робкой Настеной Максим прекратил встречаться довольно скоро. Исходящие от девушки бессознательные телесные послания указывали на то, что ей нужен "плохой парень", который будет помыкать ею, грубить, ставить на место. Ради редкой скупой его похвалы Настя готова будет выносить любые унижения, воспринимая такое поведение как доказательство его силы и надежности. А внимательность и нежность она сочла бы проявлениями слабости. Играть в подобные игры Алонсо-Максиму не хотелось.

Остались Полина и Эля. Максим понимал, что мог бы легко завязать отношения еще с десятком женщин, но его времени едва хватало для этих двух. После недели столь бурной жизни он стал с тревогой замечать со стороны медсестры признаки привязанности к своей скромной персоне. Ту его часть, что была Максимом, такое открытие напугало перспективой посягательств на его свободу, но в то же время льстило ему. Ренессансная же, то есть взрослая часть Максима была встревожена тем, что девушка, в которой летнее приключение перерастет во влюбленность, неизбежно будет потом страдать из-за разлуки и неразделенных чувств.

Однажды, они целый час сидели и кололи грецкие орехи, раскидав коричневые осколки скорлупы по всему столу. И вдруг Полина тихо произнесла те самые слова, услышать которые Максим втайне хотел, а Алонсо боялся. Пряча глаза, он ответил, что она замечательная девушка, что когда-нибудь она обязательно встретит большую любовь. Поля поймала возящегося под ее стулом Карлушу, прижала его к себе и замолчала, глядя в окно заплаканными глазами.

Максим пробормотал слова прощания и тихо вышел, пройдя мимо газонов с кустами флоксов и мимо веревки, на которой сушился купальник Поли вместе с полиэтиленовым пакетом, чья английская надпись манила красивой заграничной жизнью.

Встречи с медсестрой из Булдури после этого разговора прекратились.

С хохотушкой Элей между тем продолжался легкий, ни во что не развивающийся флирт. Время от времени Максим наведывался в симпатичный пансионатный домик с флигельком, где девушка снимала комнату. Они предавались любовным утехам, перемежая их болтовней, после чего иногда ходили на пляж. Затем, не договариваясь о новой встрече, Максим расставался с ленинградкой и возвращался к себе в Дзинтари, проходя между соснами и березами, минуя утопающие в зелени живописные частные дома, между которыми не было заборов.

– Что это за духи на тебе?
– спросил он однажды Элю.

Девушка, решив, что собеседник очарован ее ароматом, с гордостью ответила:

– Французские.

– Какие именно?
– не понял Максим.

– Какая разница?
– удивилась Эля, но затем все же проверила флакон и сообщила: - "Фиджи".

Максим кивнул и не стал говорить, что этот запах совершенно ей не идет. Наверняка, долго копила деньги на духи.

Максиму импонировало то обстоятельство, что девушки считали его более взрослым, чем он был на самом деле. Очевидно, этому способствовал просвечиваемый в его поступках опыт Алонсо. А также появившийся на щеках и верхней губе пушок. Отец как-то утром сказал Максиму, что ему уже пора начать бриться.

В те первые дни отдыха на Рижском взморье, когда Максим еще встречался с тремя девушками, он напоминал сам себе ковбоя по имени Джон Грей из смешной песенки, которую много лет назад любил петь его отец. Этот лихой повеса жил в "стране далекой Юга" и был парень хоть куда.

Как-то дождливым прибалтийским утром, когда отец готовил на завтрак себе и сыну свое фирменное блюдо - жаренную докторскую колбасу с яичницей, - Максим попросил Бориса спеть ее.

– Это было тысячу лет назад, я уже не помню слов, - стал отнекиваться отец.

– Пап, ну хотя бы напомни, что там про Риту и крошку Нелли, - настаивал Максим.

Отец уступил. Ритмично постукивая вилкой по краю шкворчащей сковороды, он пропел, хитро подмигивая Максиму:

Рита и крошка Нелли

Пленить его сумели,

Часто в любви он

Клялся обеим.

Часто порой вечерней

Джон танцевал в таверне

Танго или фокстрот.

Роскошь, вино и чары

И перезвон гитары,

При лунном свете

Кружатся пары.

У Джона денег хватит,

Джонни за все заплатит,

Джон Грей всегда таков.

В отличие от лихого ковбоя, Максим не мог похвастаться возможностью за все заплатить. Воспитанный в советском интеллигентском духе, он до недавнего времени не слишком задумывался о том, как станет зарабатывать, когда вступит во взрослую жизнь. Однажды в детстве он услышал разговор своей и Зоиной матерей. Лена хвалилась тем, что ее сын - "бессребреник, совершенно равнодушен к деньгам, вообще ими не интересуется!". Максим с тех пор даже немного гордился своей отрешенностью от низменных вопросов заработка.

Однако в последние месяцы в сознании Максима появился Алонсо - потомок многих поколений торговцев, не только считавший торговлю и любые другие, приносящие честный доход, профессии вполне достойным занятием, но и видевшей в них исключительно важную цивилизаторскую функцию, без которой мир прозябал бы в дикости, управляемый буйными и малообразованными рыцарями. Отсутствие интереса к деньгам не было для Алонсо добродетелью. С тем же успехом, считал он, можно было бы не интересоваться пищей и водой, теплом или крышей над головой. А о таких вещах заботятся даже монахи.

Теперь Максим не мог больше не видеть, что рано или поздно он встанет перед лицом неумолимой и грозной задачи: как же зарабатывать, чтобы не лишать себя той минимальной свободы, которую способны давать деньги даже в условиях социализма?

На летние развлечения Максиму средств пока хватало. Отец время от времени вручал ему десятку или больше. Возможно, демонстрировал щедрость. Или, испытывая чувство вины вследствие ухода из семьи, стремился к тому, чтобы, находясь в его обществе, сын чувствовал себя свободнее, чем с матерью. Но что будет дальше? Не просить же у родителей!