Над кем не властно время

– Ах, ну да, я и забыла, что имею дело не со взрослым мужчиной. Ну хорошо, школьнику они не скажут. А журналисту скажут?!

Было видно, как Ингой овладевает боевой настрой.

– Я непременно свяжусь с вашими московскими пинкертонами, - пообещала она.
– И пусть попробуют только отмалчиваться.

Максим попросил ее позвонить и рассказать, если удастся узнать что-нибудь о неизвестных обстоятельствах гибели Зои.

– Само собой, - откликнулась Инга.

Ночью Максим долго не мог заснуть. Дрожащий свет уличного фонаря, проникавший сквозь стекло окна и тюлевую занавеску, падал на лицо спящей Инги. Максим долго смотрел на нее, понимая, что заканчивается еще один период в его - теперь уже очень длинной, с учетом предыстории Алонсо - жизни. Почему-то вспомнилась Рената, его дочка.

Детская находилась на галерее второго этажа их особняка возле Виа дель Корсо, в котором несколько лет спустя Даво Алькальде открыл одну из первых в Италии общедоступных библиотек. Алонсо часто укладывал Ренату спать, рассказывая ей разные истории из тех, что ему самому рассказывала Сеферина, когда он был ребенком. О заколдованных принцах, о волшебных лампах, о мореходах и купцах, о джинах и великанах. Сказки Шехерезады, которые сегодня знает каждый ребенок.

Каждый ребенок...

Алонсо, не отрывая глаз от расслабленного, спокойного лица спящей Инги, увидел в ней ребенка, девочку, которая все еще жила в ней. Похожей на ту Ренату, что с жадностью выслушивала перед сном волшебные истории, держа отца за руку.

Перед внутренним взором возникла целая вереница женских лиц и фигур. Те, кого знал Максим. Те, кого знал Алонсо. Те, кого ни один из них не знал, но видел и случайно запомнил.

Старые и молодые, веселые и озлобленные, худые и толстые, хорошо сложенные и нескладные, всегда страдающие из-за своих реальных и воображаемых недостатков. И за этой их внешностью Алонсо видел маленьких девочек, которые с годами просто сделались крупнее, красивее или уродливее, счастливее или несчастнее, стали озлобленными, жестокими, лишились надежды, обрели новую нежность, сохранили наивность, сделались корыстными, преданными, нахрапистыми, робкими, обросли новыми качествами или утратили прежние. Перестали казаться маленькими девочками, но на самом деле остались ими до самого конца. Вроде Ренаты, которая выросла бы и состарилась, сложись ее судьба иначе.

Воспоминания вновь вернулись к тому дому над оврагом, поросшим орешником и покрытым кустами самшита, возле одной из главных улиц ренессансного Рима, Виа дель Корсо. Алонсо вспомнил, как просыпался раньше своей жены, с каким нетерпением ждал он ее пробуждения, глядя на прекрасное лицо спящей моны Марии в обрамлении густых черных волос, как казалось ему, что, когда она спит, ее с ним словно и нет. Этого нетерпеливого ожидания Алонсо не знал с другими женщинами, даже такими милыми, очаровательными и одаренными, как эта современная и независимая рижанка, лежавшая сейчас перед ним, с которой на следующий день предстояло проститься.

Утром Максим проснулся позже, чем Инга. В воздухе был разлит приторно-едкий запах.

– Что это?
– принюхиваясь, сказал Максим, когда вернулся в комнату из ванной.
– Кто-то раздавил целую коробку шоколадных конфет с ликером?

– Вот дуралей!
– откликнулась Инга, показывая ему крашеные ногти своих длинных красивых пальцев.
– Это запах лака. Пока ты дрыхнул, я успела сделать маникюр.

– Зоркой бесстрашной женщине полагается сумка с орлицей!
– оповестил Максим, извлекая из саквояжа торбу с изображением летящей птицы и вручая ее девушке.

– Какая прелесть!
– воскликнула Инга и поцеловала Максима в щеку.
– У меня тоже для тебя кое-что есть.

Она указал ему на лежащий на журнальном столике прямоугольный сверток. Раскрыв его, Максим обнаружил книгу Вазари.

– О! Спасибо! Но ведь это же не твоя книга! Как же ты можешь ее дарить?

Инга рассмеялась:

– Верно, она не моя, а твоя. Мне по знакомству достали. А та, которую ты брал, но не успел прочитать, все еще находится на полке, где у нее есть шансы достоять нечитанной до следующего века.

Взглянув на полку, Максим убедился в Ингиной правоте.

– Как это мило с твоей стороны!
– мягко, как-то очень по-взрослому сказал он и привлек ее к себе.

Затем Инге позвонили, и, пока она разговаривала в коридоре, Максим вспоминал все три недели своего пребывания в Прибалтике. Совершенно неожиданно он со всей ясностью понял, что не будет больше прибегать к науке Консуэло, несмотря на настоятельные потребности своего молодого тела. Ему не хотелось топтать цветы на клумбах вместо того, чтобы поливать и ухаживать за ними, любоваться и восхищаться ими.

Максима-Алонсо пугала та легкость, с которой между ним и девушками порой возникала привязанность - даже вполне обоюдная, как в случае с Ингой, - в которой не было настоящего чувства. И, хотя с некоторыми был возможен легкий ненавязчивый флирт, с другими слишком уж большой оказывалась опасность впадения в мучительную взаимную зависимость, чреватую неизбежными разочарованиями.

Еще через десять минут Максим поцеловал Ингу в щеку, надел куртку, перекинул саквояж через плечо и вышел к лифту.

–

Глава 6

–

Почему-то после возвращения в Москву мне чаще, чем летом, стали попадаться на глаза вороны. Серо-черные, большие, напоминающие говорящего ворона из мультфильма "Снежная королева", они надолго с важным видом замирали на месте, после чего начинали передвигаться легкомысленными прыжками, словно беря пример с воробьев.

Еще больше их было в колхозе Рогачево, близ Клина, где старшие классы нескольких школ в течение одного сентябрьского воскресенья рылись в мокрой земле, собирая картофельные клубни.

Именно там, на обширных колхозных полях, я окончательно перестал разделять в своем сознании Алонсо и Максима. Это произошло после того, как раскрылась память о последних десятилетиях моей ренессансной, "алонсовой", жизни. Итак, я родился в Гранаде в 1471 году, умер в Риме в 1534-м, снова родился, на этот раз в Москве, в 1962-м, и пока жив.

Что это? Память о предыдущей реинкарнации? Информационная запись о личности Алонсо, случайно "пойманная" в том необычном бреду, в котором я пребывал после смерти Зои?

Если верно первое, и Максим - это перерождение Алонсо, то почему из предыдущих воплощений я помню только одно, причем не самое последнее, а весьма давнее? И почему нет никакой памяти о том, что происходило с сознанием Алонсо после его неожиданной гибели в Крипте? Если сознание не исчезает со смертью, то куда делись посмертные воспоминания? Можно было, конечно, предположить, что они еще придут ко мне со следующим приступом опоясывающей головной боли, но я в это не верил. Во мне жила сильная, необъяснимая и в то же время непреодолимая убежденность в том, что приступов больше не будет. Жизнь Алонсо, раскрывшаяся в его воспоминаниях, завершилась. Далее шла глухая стена, за которой не было ничего.