Над кем не властно время

Несмотря на утренние часы, в некоторых окнах в доме напротив горел свет, потому что на улице было пасмурно, темно и сыро, и непрерывно шел уже совсем не летний дождь. Собственно, на огромное здание глядел не столько Максим, сколько Алонсо. С тех пор, как он пробудился к жизни в двадцатом веке, бывший книготорговец времен Леонардо так и не привык к некоторым вещам. Сейчас Али ибн Дауд Алькади, он же Алонсо Гардель, он же Даво Алькальде, думал о том, сколько же в том доме квартир, сколько в них живет семей, сколько там людей. Каждый из них был целым миром со своим опытом, мыслями, знаниями и чувствами, со всем тем, что он помнил и забыл о себе и об окружающей его вселенной. А ведь вслед за этим домом, вдоль по улице, стоит еще целый ряд таких же громадин! А за этой улицей тянутся и другие улицы с многоэтажками.

Алонсо чувствовал почти кожей, что он со всех сторон окружен людьми, семьями, квартирами, домами, кварталами, городами, странами. Такого урбанистического многообразия, таких массовых скоплений, поражающих всякое воображение, Алонсо никогда не встречал в своей прежней жизни. Даже в Риме 16 века, который с его изрядным нагромождением жилых зданий, был для своего времени весьма настоящим мегаполисом.

– Редактор опять сделал несколько сокращений там, где не следовало, - подытожила Инга, дочитав статью.
– Неисправим.

Максим повернулся к ней.

– Да и верстка тоже подкачала, - продолжала Инга с легкой улыбкой.
– Статья ведь большая. Лучше было сделать не четыре узкие, а три широкие колонки.

Но по румянцу на ее загорелом лице было видно, что, несмотря на все допущенные по отношению к ее работе проявления чужого непрофессионализма, своим репортажем она вполне довольна.

В середине дня дождь наконец прекратился, и на старинный остзейский город сошли солнечные лучи. Инга с Максимом гуляли, взявшись за руки, по выложенным булыжником улицам Старой Риги, где было сконцентрировано наибольшее количество готических и иных достопримечательностей латвийской столицы. Какое-то время прямо перед ними дефилировала еще одна парочка, неся зачехленные музыкальные инструменты. Судя по очертаниям, это были виолончель и скрипка. Ингу позабавило то, что массивную виолончель держала изящная девушка, а компактную скрипку - ее высокий белокурый спутник.

Улица, по которой они шли, выглядела как одна из самых старых в здешних местах, и оттого ее нынешнее название - Комсомольская - казалось особенно абсурдным. Именно на этой улице Максим и Инга столкнулись лицом к лицу с компанией, состоявшей из нескольких мужчин и женщин. Среди них был отец Максима. Увидев их, Борис сначала изумился, затем с обрадованным видом бросился к ним.

– Инга!
– восклицал он суетливо.
– Какой же ты красавицей стала! Сколько лет я не виделся с твоими родителями! Почему они больше не приезжают в Дзинтари? Чем занимаются? А ты сама как живешь? Что поделываешь?

Он осыпал ее вопросами, на которые Инга, называвшая его "дядей Борей", едва успевала отвечать.

Отец повернулся к Максиму.

– Так вот, с кем ты от меня прячешься!
– он похлопал сына по локтю.
– Молодец! Не ожидал!

Затем он передал привет родителям Инги и догнал свою компанию, которая уже приняла решение, в какую ближайшую кофейницу лучше сейчас нагрянуть, и с нетерпением подзывала Бориса.

Оставшись наедине с Ингой, Максим нерешительно протянул руку к ее пальцам, но женщина отстранилась, глядя на него с каким-то новым, незнакомым ему прежде прищуром своих карих глаз.

– Вот, значит, кто ты такой, - произнесла она.
– Тот мальчик, которому я вытирала нос и которого водила к прибою, чтобы он наполнил пластмассовый стаканчик морской водой и отнес его своей маме.

Максим чувствовал себя неловко. То обстоятельство, что он никогда не рассказывал о себе чего-либо конкретного, сейчас не помогало. Он все равно казался себе обманщиком.

– Зачем ты говорил мне, что перешел на пятый курс института?
– спросила Инга.

– Я ничего такого не говорил, - глухо возразил он.

Инга призадумалась, прищурилась, вспоминая.

– Верно, не говорил, - согласилась она.
– Это я сама про тебя придумала, а ты и не стал возражать. Ишь каков, старшеклассник! Значит, тебе шестнадцать, верно?

Оказывается, она уже успела произвести в голове подсчеты. Что ж, соображала она всегда быстро.

– Теперь меня засудят за растление, - проговорила Инга, и было в ее голосе нечто, предвещающее близкий переход к смеху.

– Я - совершеннолетний, - с глупым видом сказал Максим, и тут уж Инга расхохоталась в голос.

Максим, вновь обретя свой опыт взрослого Алонсо, взял себя в руки.

– Извини, - сказал он.
– Я действительно скрыл свой возраст, потому что иначе ты бы не стала со мной встречаться.

– Ладно уж, поняла это и без тебя, - с притворной сварливостью ответила Инга.
– Скажи мне только, откуда у тебя в шестнадцать лет столько опыта и знаний? Ты определенно что-то скрываешь, акселерат!

Максим почувствовал, что он прощен, и даже более того - что его акции в глазах повеселевшей Инги непостижимым образом выросли. Вскоре он убедился в этом, когда женщина, прижавшись к нему, кошачьим шепотом сообщила, что им пора, как она выразилась, "в койку".

На средневековых булыжных мостовых подходящей койки не нашлось, и они еще долго гуляли, пока не загудели ноги даже у спортивной Инги, не говоря уже о ее спутнике. Когда наконец добрались до ее дома, Инга начала приставать к Максиму еще до того, как они вышли из лифта. Она ластилась, к нему, целуя и шепча:

– Отчего же ты такой взрослый и опытный? Где научился так ублажать женщину? Вычитал об этом у флорентийских мастеров? А я всегда думала, что они любили только мальчиков.

Уже в постели, после утех, утомившись и отдыхая, они долго лежали в обнимку, и Алонсо вспоминал долгие часы, которые проводил с Консуэло в ее алькове под боковой лестницей в доме на Предмостной площади. Инга тоже была умна и очаровательна. Только не играла на лютне и не пела на старокастильском. Зато стреляла и плавала лучше многих мужчин.

– Послушай, - заговорила вдруг Инга.
– Я сейчас вспомнила, что в то лето, когда я утирала тебе сопли, в вашей московской компании была еще и девочка. Кажется, на год старше тебя? Верно?

Максим вылез из постели, натянул, поеживаясь от холода, штаны, надел свитер поверх майки, залез с босыми ногами в кресло и стал рассказывать о Зое. О том, какой она была талантливой девочкой, как замечательно играла Бетховена, какой выросла красавицей, как страдала от неразделенной любви неизвестно к кому и как неожиданно погибла под колесами пригородной электрички.

Какое-то время Инга молчала, находясь под впечатлением услышанного. Затем в ней пробудился профессиональный инстинкт.

– Милиция не начала расследования?
– поинтересовалась она.
– Мало ли что! А вдруг это не несчастный случай, и не самоубийство, а, скажем?...

Она не договорила.

Максим пожал плечами.

– Не знаю.

– Ты не обращался в милицию?
– удивилась Инга.

– Разве они станут отвечать на вопросы школьника?
– удивился в свою очередь Максим.