Над пропастью юности

Джеймс немного волновался, когда нажал на звонок и остался дожидаться, пока перед ним откроется дверь. Это чувство было ему не привычно, но теперь он вытирал о брюки влажную ладонь, которую намерен был протянуть мистеру Клаффину сходу, приветствуя того в его же доме. Он испытывал неловкость ещё и перед физическим недостатком мужчины. Стоило ли проявлять учтивость и осторожность или лучшим было бы не заострять внимания на проблеме, общаясь с ним на равных? Наверное, это стоило обсудить с Дунканом днем накануне, но они были слишком заняты для этого, окунувшись с головой в воспоминания о школьных буднях.

Он неловко поправил назад волосы, прежде чем нажать на звонок ещё раз. Взволновано оглянулся вокруг. Люди проходили мимо, не обращая на него большого внимания. Окажись Джеймс перед дверью любого другого дома, это было бы так же непримечательно.

Изнутри послышался собачий лай. Скорее всего, пес был огромным и навалился всем своим весом на двери, из-за чего Джеймс неуверенно отступил назад. Следом за этим послышался и голос хозяина, утихомиривающий питомца. Затем дверь открылась.

Перед ним стоял мужчина, как точно заметил Дункан, чуть старше средних лет. Первое, на что Джеймс обратил внимание, были его глаза, потерявшие вместе со способностью видеть и цвет. Они были пустые и серые, как будто стеклянные, ненастоящие. Взгляд остановился прямо на Джеймсе, будто действительно мог его видеть, хотя на самом деле было заметно, что он смотрел скорее сквозь парня, а не на него. В остальном это был обычный мужчина, с лицом, исполосованным мелкими морщинами, гладко выбритый, с копной неопрятно причесанных волос, нуждающихся в стрижке. Одет он был немного неряшливо, невзирая на то, что все пуговицы на рубашке были строго застегнуты, брюки не надеты задом наперед, старый твидовый пиджак ровно выглажен. И всё же одежда эта будто бы была ему немного великовата. Должно быть, за время он успел немного осунуться и исхудать, что стало очевидной причиной некой неуклюжести во внешнем виде, за что его едва можно было винить.

— Мистер Клаффин? — Джеймс протянул мужчине руку, как намеревался сделать заранее, когда тот устремил на него пустой взгляд. Золотой ретривер дернулся с места, но хозяин держал пса за ошейник, крепко прижимая к себе. — Меня зовут Джеймс Кромфорд. Вы оставляли вчера в газете объявление о том, что ищете помощника, и я пришел именно по этому делу, — он опустил руку, чувствуя себя, по меньшей мере, глупо, прежде чем мужчина улыбнулся, протянув ему руку в ответ, на что Джеймс среагировал слишком быстро.

— Я и не думал, что кто-то так быстро согласиться. Проходите в дом, — он чуть отошел в сторону, шикнув на собаку, которая смирно опустилась на месте, высунув наружу влажный язык.

Джеймс прошел внутрь, когда мистер Клаффин ещё поздоровался с кем-то, проходящим мимо по улице, прежде чем запереть двери. Он неуклюже снял обувь, повесил на крючок пиджак, позволив хозяину дома выйти вперед, чтобы проводить его за собой. Джеймс пошатнулся на месте и чуть было не ругнулся под нос, когда собака лизнула открытую ладонь, рассекая громким сопением воздух.

— Не бойтесь её. Незнакомцев Элли любит ещё больше, чем привычных обитателей дома. Скоро и вы ей наскучите, — он живо засмеялся, когда Джеймс неловко улыбнулся в ответ, забыв о том, что его улыбка останется незамеченной. — Будете чай, или сразу приступим к делу? — мистер Клаффин волновался не меньше. Веселость и беззаботность в его тоне казались напускными, выдавала едва заметная дрожь в голосе.

— Как вам будет угодно, — Джеймс пожал плечами в ответ. Он спрятал руки в карманы, что едва было приличным, но они вдруг показались ему лишними, и девать их больше было негде. — Если вы готовы, мы могли начать писать. Мне всё равно. Я никуда не спешу.

— Ладно, — мистер Клаффин кивнул головой, оставаясь в нерешительности, что следовало делать дальше. Он поднял глаза на Джеймса и очертания лица парня отражались в пустых глазницах. Не выдержав на себе стеклянного взгляда, Джеймс опустил голову вниз, поправив большой ладонью волосы, надвинувшиеся на глаза.

— Может быть, вам нужна помощь? — неуверенно спросил у мужчины, застывшим на месте. — Наверное, всё же чай — это хорошая идея.

— Нет, я справлюсь сам, — Джеймс испытал укол волнения, не задело ли это предложение самообладания мистера Клаффина, но в его голосе не было даже намека на обиду. Должно быть, он уже привык к тому, что люди проявляли к нему милосердие, словно не могли иначе. Казалось, что часть вины за произошедшее с мужчиной лежала на Джеймсе, что было странным чувством, с которым он не знал, как справиться. — Садись и угощайся печеньем, — мистер Клаффин подвинул к нему глубокую тарелку с домашним печеньем. Джеймс отодвинул стул, чтобы сесть за круглый стол, накрытый голубой скатертью, на которой кое-где виднелись следы от кружек и крошки.

Джеймс не хотел печенья, но взял одно, будто мужчина мог как-нибудь просечь, сделал ли он это на самом деле. Собака легла рядом с его ногами, положив морду на сложенные вместе лапы. Мистер Клаффин управлялся с чайником, ловко набрал в него воду, поставил на предварительно зажженную конфорку, а затем достал две чашки, в которые высыпал чайные листья, за чем Джеймс наблюдал с живым интересом. Для мужчины всё это было привычным, к чему он приспособился из необходимости делать это, а не из чувства гордости и самодостаточности, связывающих по руках и ногах своей категоричностью.

— Ты студент, Джеймс? — спросил мистер Клаффин, расположившись напротив. Элли приподняла голову, наворошив уши, когда парень поерзал на месте под сосредоточенным на нем пустым взглядом.

— Да. Изучаю экономику. Последний год, — он решил сосредоточить взгляд на чайнике, из тонкого носика которого поднималась струйка теплого пара, растворяющегося под лучами холодного солнца, проникающими в комнату через большие окна.

— Должно быть, скоро и жениться должен, — грустно вторил мужчина, опустив глаза вниз на сложенные вперед руки.

— Не думаю, что это случиться скоро. Вряд ли это вообще когда-нибудь случиться, — он прокашлялся, будто прежние убеждения застряли посреди горла огромным комом. — Я не большой приверженец брака.

— Это только до тех пор, пока не встретишь ту самую девушку. Она изменит твоё мнение об этом, — мистер Клаффин хрипло рассмеялся. — Или, может быть, твоё сердце уже кем-то разбито?

И всё снова начало вращаться вокруг любви, в которую Джеймс не верил, слепо следуя своей упрямости. Иллюзия, обман, глупая выдумка, полная пустых надежд и мечтаний о том, будто кто-то другой может стать важнее себя. Сама концепция любви была для него бессмысленной, поскольку жертвовать своим благом во благо другого — альтруизм чистой воды да и только. Смесь сексуального напряжения друг к другу извращает нежные чувства, теряющие последние капли здравого рассудка под жаром физического влечения. Можно заниматься любовью, но не отдавать её. Делать всё исключительно ради удовлетворения обоих тел, сохраняя сердца холодными во благо обеим сторонам. Удобство и безответственность было единственным, что мог предложить ветреный Джеймс, чего никогда и не скрывал. И всё же разочарование шло за ним по пятам.

Он не хотел делиться своими взглядами с мистером Клаффином, предубежденный в том, что тот лишь от души посмеется над ним. Он был человеком вдвое старшим него, а потому и жизненный опыт имел гораздо больший, с чем Джеймсу было не потягаться. Доказывать ему что-либо было бы бесполезно и глупо. Пустая трата времени, не стоящего и потраченной минуты. Куда проще пустить всё на самотек и позволить всем оставаться при своем. Одно поколение всегда будет винить другое в неразделение ценностей, остающихся по своей сути неизмененными.

— Никто не разобьет моего сердца, — смело заявил Джеймс, придавая словам оттенка слепой самоуверенности, что не могла не позабавить собеседника.

— Хотел бы я, чтобы ты не ошибался. В любом случае, если этого не сделают с тобой, это сделаешь ты сам, — мистер Клаффин поднял неспеша с места, только чтобы выключить чайник и разлить кипяток по чашкам.

С этим убеждением Джеймс не мог спорить. На его счету уже было несколько разбитых сердец, чем он нисколько не гордился, но изменить что-либо тоже не мог. Он разбивал их ненарочно, упуская в игре, начатой забавы ради.