Над пропастью юности

Он и не думал о том, чтобы быть с ней вместе, не мог себе этого даже представить. Впрочем, как и с кем-либо другим. Джеймс умел быть лишь в тех отношениях, что не обременяли ответственностью, что с Фреей было невозможно. Даже если она напрямую того не требовала, она в ней нуждалась, как и любая другая девушка. Он был крайне плох в обещаниях, особенно подобного рода, потому что они ограничивали свободу, забирали часть его самого.

— Она не так уж особенна, на самом деле, — Джеймс сжимал между ладоней охладившуюся чашку с остатками чайных листьев, прилипших ко дну. Глаза утопали в серости наружного пейзажа. — Милая, но не совсем примечательная, — он нахмурился, представляя в голове внешний облик Фреи. — Скромная и тихая, но может дать отпор, когда это потребуется, — лицо прояснилось в улыбке при воспоминании об их самой первой встрече, оставившей неизгладимо плохое первое впечатление. — Часто злиться и противиться всему, что я говорю. Любит спорить, морализировать, взывать к совести.

— Не похоже, что она не так уж особенна, — мистер Клаффин наклонился над столом, чтобы взять его кружку, которую Джеймс ему неуклюже подвинул вперед. — Ты будто не меня убеждаешь в нерешительности своих чувств, а самого себя. Мы знакомы не так уж хорошо, но позволь мне сделать вывод, — он оставил чашки у раковины, прежде чем занять свое место за столом напротив Джеймса. — Ты не похож на робкого, стеснительного парня, которого легко смутить одним неловким замечанием. Ты должно быть из тех, что уверены в собственной непоколебимости и стойкости перед всякого рода нежностями, вроде малейшей симпатии. Ты убедил себя, что всё для тебя нипочем, поскольку ничто прежде не трогало твоего сердца, которое превратилось в крепкий камень. Теперь оно сломлено тем, что ты отчаянно отрицал. Это должно быть неприятно и уничижительно, но от этого вряд ли уже избавишься. Если кто задел твое сердце, то куда намного лучше не отталкивать этого человека, а напротив возложить все усилия на то, чтобы быть с ним.

Джеймс поджал губы, внимая каждому слову мужчины. В них была доля неопровержимой правды, и любые доводы могли обернуться, в конце концов, против самого парня. Он всё ещё не был уверен, что дело зашло настолько далеко, чтобы можно было начать беспокоиться, измучивая себя глупыми мыслями, в которых всё равно не было толку. Дело было в дурацкой телеграмме, содержания которой он даже не мог предположить, забыв о ней напрочь.

— Она обручена, — произнес внезапно, когда затянувшаяся пауза заполнялась лишь приглушенными неровными ударами моросящего дождя. Джеймс изучил лицо мистера Клаффина, что оставалось непроницаемым, невзирая на его личностную историю любви, с которой он был достаточно хорошо знаком, хоть они ни разу не обсуждали её между собой. — Тем не менее, она не любит его. Я знаю это наверняка.

— Она сказала тебе об этом? — в голосе мистера Клаффина появилась заметная прохлада, которой он не мог скрыть.

— Нет, — сухо ответил Джеймс. Хотел добавить, что Фрея напротив заверяла его в своей любви к парню, с которым намеревалась убежать и обручилась против воли отца, но это сыграло бы против него самого. Было глупо убеждать мистера Клаффина в том, что заверением остывших к Джону чувств было то, что Фрея ответила на поцелуй Джеймса, шутила с ним и оставила в прошлом привычку напоминать, что ему стоило держаться от неё подальше. Это всё были сущие детали, что использовать их, как убеждение, было наивно и глупо. Он не хотел этим выгораживать себя, демонстрируя лишний раз собственное неравнодушие, что не имело значения теперь.

— Тогда тебе стоит спросить об этом у неё самой, — ответил мужчина, прежде чем откашляться, испытывая во рту сухость.

Джеймс без лишних слов понял, что с этой минуты участие мистера Клаффина обернулось против него. Он был когда-то брошенным женихом, а теперь Джеймс делился с ним тем, что стоял на пути у кого-то другого. Он даже не понял, зачем выпалил это, будто кто спрашивал. Сдержанность мистера Клаффина заслуживала уважения.

Разговор иссяк. Мужчина поднялся из-за стола, чтобы помыть посуду, а Джеймс поднялся в это время наверх. Запер окно, достал из печатной машинки бумагу. Погладил на прощание Элли, которая во сне смешно двигала лапами, будто гналась за кем-то, и спустился обратно вниз.

На улице будто стало ещё холоднее. Джеймс поднял ворот чёрного пальто, в карманах которого спрятал руки, покрасневшие почти сразу. Наклонил голову вниз, прячась от мелкой неприятной мороси, всерьёз раздумывая над словами мистера Клаффина. Поговорить с Фреей выдавалось не такой уж безумной идеей, вот только он едва мог представить, что мог бы сказать ей. Признаваться ещё было не в чем, как и убеждать в чем-либо. Поцеловать, передав через касание губ все несказанные вслух слова, или подловить невзначай, притворившись, будто того неловкого разговора не было? Оба варианта были по-своему привлекательны, вот только исполнение хоть одного из них выдавалось Джеймсу не своевременным.

Он вышел из автобуса на другой остановке, ближе к её общежитию. Подумал, что решит по ходу дела, о чем заведет разговор и как тот пойдет дальше. Джеймс не мог предугадать, чем обернется тот злосчастный день, как теперь не находил смысла предугадывать, чем сможет обернуться этот. И хоть на встречу с Фреей его по большей мере толкало эгоистичное намерение избавиться от назойливых мыслей о ней, по пути он набрался решимости расставить все точки над «і».

— Эй, куда спешишь?! — он даже не заметил идущего напротив Дункана, который остановил его на полпути, когда Джеймс чуть было не прошел мимо. — Ничего вокруг не видишь, — парень перебросил на плечо друга руку и развернул его на месте. — Ты забыл, что мы договаривались об ужине?

— На самом деле, да, — Джеймс чуть притормозил, останавливая и Дункана. Становилось темнее, медленно зажигался ряд уличных фонарей, освещая усеянную вялыми истоптанными листьями дорожку. — Откуда идешь?

— Я помогаю Алиссе кое с чем. Мы возвращались с редакции, и я проводил её домой, — на лице Дункана сияла улыбка, которую он даже не пытался скрыть. Друг весь светился от счастья, что отозвалось в Джеймсе уколом ревности. Он сдержанно улыбнулся в ответ, не разделяя с Дунканом радости от того, что его усилия наконец-то стоили чего-то. Добился парень малости, но довольствовался и этим.

— Фрея была с вами? — спросил рассеяно, как будто между прочем. Они медленно брели в обратную сторону, отдаляясь оттуда, куда Джеймс так сильно спешил.

— Я не виделся с ней уже несколько дней, — выражение на лице Дункана вдруг сменилось. — По словам Алиссы, она сейчас не в порядке. Я пытался встретиться с ней и поговорить, но она почти не выходит из дома. Поймать её стало почти невозможно. Не уверен, но, кажется, у неё проблемы с тем парнем, Джоном, — Дункан пожал плечами, будто речь шла не о Фрее, а о какой-нибудь совершенно незнакомой им обоим девушке. — Так, куда ты направлялся?

— Никуда, — Джеймс рассеяно почесал лоб. Всё же для разговора теперь вряд ли было время. Фрея не готова была к нему в равной степени, как и он сам, спешивший всего лишь покончить со всеми угрызениями и терзаниями.

Фрея действительно превратилась в затворницу. Из комнаты выходила изредка и только на занятия, которые всё чаще стала пропускать. Она много спала и мало ела, слоняясь вокруг, как привидение. Над головой будто замерло грозовое облако, из которого беспрерывно шел дождь, невзирая на то, что вид ей удавалось сохранять более или менее безразличный.

Она с большим усердием принялась искать внутри себя мятеж, тень которого легла грузом на душу. Купила на отцовские деньги несколько полотен и масляные краски, пытаясь сперва уловить и запечатлеть чувство на бумаге, что получалось крайне скверно. Фрея пачкала в красках руки, одежду и стол, но на белоснежном листе не оставалось того, что было в голове. Сломала несколько кистей, разорвала добрый десяток листов, оставляла на шее полумесяцы своей злобы. Всё с момента получения телеграммы от Джона шло не так, ведь вместо ожиданного облегчения Фрея испытывала собственную недостаточность, неполноценность, неправильность, что стали неназванными причинами скоропостижного разрыва.