Надана

– Думаю, это не так уж трудно. Достаточно залезть в «Одноклассники».

– Так и сделаю. И ещё одна история повлияла на меня. Её рассказала Надана Николаевна.

– Ты шутишь?

– Она любила одного человека, который погиб на войне. Между ними ничего не было, кроме одного-единственного объятия. И я поняла, что времени больше нет. Жизнь может измениться в любую секунду, поэтому я должна всё рассказать тебе. Самому близкому человеку на земле. – Саша приподнялась, откинула одеяло, села на Мишу сверху, обхватив его бёдра своими, и медленно, с упоением, поцеловала. – Так что, если ты не против, мы побудем здесь ещё несколько дней. Я хочу услышать продолжение её истории.

– Кажется, не против, – пробормотал он и притянул её к себе.

20 июля 2015 года. Ванавара

Саша шла по деревянным тротуарам мимо аккуратных домов с бело-голубыми наличниками, резных изгородей и выкрашенных разноцветной краской калиток, мимо длинной смешной вывески «Ванавара приветствует гостей метеорита» по уже ставшему привычным маршруту.

Она радостно спешила на встречу с самой старой женщиной, которую когда-либо знала. С женщиной, которая могла ответить на все её вопросы. Саше нравилось приходить к Надане Николаевне после обеда, сидеть в знакомой комнате с часами и молчащим телевизором, пить чай с лимонным мармеладом, слушать истории о жизни эвенков в тайге, говорить о том, что на душе, и тут же обсуждать всякую ерунду. Надана Николаевна была не только мудра, но и ужасно любопытна.

За эти дни она стала для Саши приятной собеседницей, старшей подругой. Было стыдно вспоминать, что когда-то она считала её полусумасшедшей старухой. Хотелось отблагодарить, сделать что-то приятное, и главное, что она могла сделать, – это разделить с ней своё время.

Они засиживались до вечера, и когда после работы заглядывала Антонина Михайловна, Саша прощалась и шла в гостиницу, где Миша занимался монтажом фильма. Только это дело могло заставить его забыть о возвращении домой. Хотя бы на несколько дней.

Оказавшись у дома Наданы, Саша перекинула руку через калитку, нащупала щеколду, открыла и вошла на участок. Её не переставал удивлять чисто выметенный двор, мощёный плиткой, аккуратные клумбы с бархатцами и ромашками. Когда Антонина Михайловна успевала содержать в идеальном порядке два дома?

Внутри встретила прохлада, тишина и запах уютной старости, сладковато-пудровый, невесомый. Саша разулась у порога и прошла через кухню в комнату, которую хозяйка называла гостиной.

– Надана Николаевна, здравствуйте!

Старушка сидела в кресле у окна и, конечно, видела, как Саша вошла во двор. Обернулась, кивнула.

– Здравствуй, девочка. Проходи, садись. – Приветливая, но чуть грустная улыбка тронула её морщинистое лицо. – Сегодня я расскажу тебе кое-что важное о себе. Возможно, тебе будет тяжело и неприятно это услышать, но прошу, сделай одолжение, выслушай мою исповедь. Я чувствую, что времени осталось совсем мало.

Пожалев, что она без камеры и микрофона, Саша села на диван напротив и приготовилась слушать.

Голос Наданы Николаевны проник ей под кожу и побежал по венам вместе с кровью прямо в сердце. Она вдруг обмякла. По телу разлилось что-то горячее и ласковое, как растопленное сливочное масло. Мозг попытался протестовать. Сердце же забилось быстрее.

– Я родилась в тот самый день, когда в небе над тайгой взорвалась звезда, – начала Надана Николаевна. – Никто не знает, что это было, и, если хочешь моё мнение, никогда не узнает. Тогда мы думали, что бог грома Агды прогневался на нас и послал всепожирающий огонь. Много леса и животных тогда погибло. Люди натерпелись страху. Но это было лишь началом бед. Мы не знали, что всё, чем жили тысячелетиями, придёт в упадок. Старые боги умрут, а новые окажутся кровожаднее прежних. Предки будут забыты, и чужаки станут топтать наши земли. Лес опустеет. Тунгусы уйдут. Память прервётся.

В тот день рано утром моя мать пошла за хворостом и пропала. Отец был далеко. Опомнившись после взрыва, её пошёл искать дед Юргин, но нашёл ещё теплый труп. И меня, новорожденную, рядом. Он перерезал пуповину, завернул меня в шкуру, а тело дочери погрузил на учара. От чего умерла мама и как выжила я, неизвестно, но дед решил, что я особенное дитя.

«Ты будешь жить долго. Выживешь там, где другие согнутся и уйдут под землю. Похоронишь всех, кого знала. И уйдёшь там же, где появилась на свет. Это твой дар. И твоя ноша», – часто говорил он и оказался прав.

Через несколько лет от оспы умер отец и почти вся наша семья. Остались только мы с дедом и дальние родичи. У меня никого ближе него не было. Мы ходили по тайге с оленями, охотились, рыбачили, обменивали товары на деньги и продукты у люче. Не знали большей беды, чем проделки духов. В те времена всё шло своим чередом, и всё было правильно. Мы любили тайгу, а она кормила и укрывала нас. Я была счастлива, но однажды мне захотелось большего.

Наверное, поэтому боги покарали меня. За недовольство. За самонадеянность. За гордыню.

Прошло много лет после взрыва звезды, след на небе остыл, лес начал залечивать раны, людская память покрылась коростой слухов и предрассудков. Но вдруг всё переменилось. В наши края пожаловали русские. Не те, с кем мы торговали, а те, которые хотели узнать, что же произошло тридцатого июня тысяча девятьсот восьмого года. Одни называли себя учёными, искали помощников, снаряжали экспедиции. Другие прятались, шептались, вынюхивали. И те, и другие верили, что, найдя Тунгусский метеорит, станут известнее, могущественнее или богаче. Они были помешаны на том, чего не существовало в природе. Глупцы, безумцы, фанатики.

Шаманы говорили: нельзя ходить в мёртвый лес. Кто нарушит табу, умрёт страшной смертью. Я видела, как это было. Один, второй, третий пропадали там, где не могли заблудиться. Сгорали в муках от неизвестной болезни. Теряли душу и навсегда оставались во мраке.

Мне было девятнадцать лет, и я уже ничего не боялась. Расставшись с мыслью стать женой и матерью, я хотела одного: уйти из тайги, попасть в город, учиться, стать врачом. Я знала, что могу помогать людям. Таким, как мой отец, который умер от оспы. Таким, как моя мать, которая не сумела пережить роды.

Когда мы с дедом пришли в Ванавару, он слёг с пневмонией, а я предложила свою помощь Кулику. Тому самому, который рыл тут землю со страстью буйно помешанного. Слышала, наверное. Я думала: заработаю денег, вылечу деда, а потом уйду с русскими в Москву. Ох, что это был за человек! Однажды встретившись с ним взглядом, я подумала: за такого и умереть не жалко. Но Кулик отказал.

Сколько во мне тогда обиды забурлило, сколько попранной гордости! Я как отвергнутая влюблённая, чуть в петлю не полезла. И когда нашёлся другой люче, который предложил проводить его в тайгу за деньги, ни секунды не раздумывала. Мне было противно. Я чувствовала зло, обман. Знала, что делаю шаг в пропасть. Но не думала, что она будет так глубока и что лететь придётся целую жизнь…