Надежда на прошлое, или Дао постапокалипсиса

– Знаю, - подтвердил обрадовавшийся Неп, - дай мне ее сюда.

Воин-аэс, махнул лапой и с обеих сторон, дико рыча и взвизгивая, на байкеров помчались дикари.

Неп торопливо проделал операции так, как показывал Юл:

– Сжимаем, выдергиваем, бросаем, падаем! Падай, Ури! Падай!

Взрыв произвел на дикарей ошеломляющее впечатление. Наступление выродков остановилось. Воин-аэс исчез, видимо его вышибло из седла, а его хорсат умчался в степь, куда совсем недавно ускакали байки. Еще несколько дикарей были убиты или ранены.

– Ингодвитраста панишуэ азлих!
– пропищал чей-то истерический голосок, и случилось невероятное: выродки, все выродки от мала до велика, склонив волосатые шевелюры, опустились на колени.

От такой картины кочевники впали в недолгий ступор, и, казалось, даже вымерший город, прячущийся в лесу на другом берегу Пагуби, удивился поступку аэсов. Ветер стих, и низкий гул больше не был слышен. Придя в себя, байкеры резво зашагали в сторону рощи. Неп повеселел настолько, что, рассмеявшись, громко произнес:

– Тупые ублюдки!

Кочевники были уже возле самых деревьев, когда послышался преисполненный лютой злобы рык:

– Кэттлыдло, стэндайте! Ингодвитраста вишуэ килловатти андермансес!

Воин-аэс, еле держась на ногах, яростно тыкал кулаком в сторону людей. Морда его, перекошенная от бешенства, была залита кровью и конвульсивно дергалась, а левая рука свисала безвольной плетью.

– Кэттлыдло, стэндайте! Иай ийтапам ёзлих чилдрей!

Дикари содрогнулись в едином ритме. Нехотя они начали подниматься. Глаза выродков сверкали из-под массивных надбровных дуг. В них пылала адская смесь из страха, бессилия и ненависти.

Байкеры кинулись в чащу. Следом послышался громогласный рев, и выродки бросились в погоню. Продравшись сквозь побеги молодняка Неп и Ури выскочили на небольшую песчаную площадку. Здесь оказалось несколько небольших лодок-долбленок. Возле одной из них на коленях сидела самка аэса. Она испуганно вытаращилась, маленькие глазенки ее округлились, а короткошерстная морда вытянулась, отчего дикарка приобрела нелепый и даже жалкий вид.

Неп, ухмыльнувшись, приставил акинак к шее самки.

– Неу... неу...
– жалобно пролепетала она.

– Какого баггера!
– выругался Ури.
– Некогда! Уходим, Неп! Уходим!

Президент клана Вампиров нанес дикарке молниеносный удар ногой в челюсть. Та, щелкнув зубами, повалилась на песок безвольным мешком. Байкеры вытолкнули долбленку на воду, спешно залезли в нее, схватились за весла и отчаянно погребли от берега.

Аэсы, выскочив на песчаную площадку, отчего-то не стали преследовать людей. Они с ворчливым негодованием смотрели вслед удаляющейся лодке.

Несмотря на зрелый возраст, Непа накрыла почти детская радость победы, он захохотал и погрозил оставшимся на берегу мохнорылым рыбакам кулаком.

– Я, кажется, знаю, почему они не погнались за нами, - сказал спустя какое-то время Ури, - скоро закат, и на охоту выйдут угрени. Как бы они нас не сожрали!

Байкеры направили долбленку к большому острову. Нужно было покинуть опасные воды, пока не наступила ночь, и снова не поднялся сильный ветер.

Гексаграмма 49 (Гэ) - Ветер перемен

Новый день стирает границы ночи

Беглецы обустроились на десятом этаже. Юл насобирал сухой травы и даже умудрился найти хворост и какой-то допотопный мусор, очевидно лежащий здесь со времен предков, а Хона перед наступлением сумерек ухитрилась поймать несколько полевок. Однако хорошо зажаренные мыши не насытили путников, и они легли полуголодными.

Юл хоть и убедил себя в том, что вероятность обрушения высотки очень мала, все же спал тревожно. Тихий писк грызунов, шныряющих где-то в темноте, скрип бетонных блоков разваливающейся многоэтажки, крик ночных птиц будил его, и парень, не успевая как следует проснуться, хватался за малую боевую лопату. Садясь, он осматривался, но ничего угрожающего жизни не обнаруживал. Было безветренно и холодно, тлел умирающий костерок, черные проемы окон смотрели во тьму, а рядом, свернувшись комочком, лежала мирно посапывающая Хона, отчего-то уверовавшая в то, что до рассвета в доме древних их никто не посмеет тронуть. Клятва любовного побратимства, обрушившая исполинское здание, защищала их. И колдовство испарится лишь с первыми лучами солнца. Небольшая часть магической силы уйдет вверх к небесным полям священного табуна, чтобы Харлей Изначальный и Ямаха Первородная засвидетельствовали новообразовавшийся союз двух сердец. Остальная магическая сила вернется к хозяевам: Хоне и Юлу, укрепит их любовь и дружбу. Так считала байкерша, но младший правнук последнего предка не разделял этой уверенности.

Убедившись, что вокруг нет никакой опасности, подбросив немного хвороста и травы в костер, Юл вновь ложился на жесткий настил. Живот его настойчиво урчал, требуя пищи, а взгляд упирался в потолок, практически невидимый в темноте, и, засыпая, парень думал, что, наверно, вера в богов и духов не так уж глупа. Так люди помогают себе жить в страшном мире, так они объясняют насилие, которое творит над ними природа и другие люди. И никого нельзя лишать веры. По крайней мере, сразу. Ведь тогда внутри человека образуется пустота. А это ужасно, быть пустым...

И, тем не менее, прах прадеда нужно рассеять во что бы то ни стало. Вир был прав, байкеры, возомнившие, что это останки Скальпеля Косноязычного, дающие темную магическую силу, рано или поздно начнут убивать друг друга. Значит, получается, есть хорошая вера и плохая? Значит, нужно отделять плохую веру от хорошей? Плохую уничтожать, а хорошую оставлять? Так получается? Например, вера в гипнотическую силу черных вердогов делала Хону беспомощной, а вера в то, что нужно действовать вопреки и тем самым угождать Небесному Харлею, подарила напарнице бесстрашие, когда путники проплывали мимо опор рухнувшего моста. Но как одно отделить от другого?

Юл не знал ответа, но он отлично понимал, не стоит переубеждать в чем-либо Хону. Она стала ему слишком дорога, чтобы превращать ее в пустышку. Пусть сумасбродная девчонка сама находит ответы. И если вчера она вдруг пришла к выводу, что колдовство возникает не где-то, а в ней самой, то это, наверное, прогресс. Ведь ничто не стоит на месте, и все мы движемся куда-то. И парень чувствовал, что в нем самом также назревают перемены. Пока еще малозаметные, практически неощутимые, но дающие о себе знать, нашептывающие ему странные думы, когда вокруг тихо и нет суеты. И куда они приведут, эти изменения?..

В любом случае он уже не будет прежним Юлом. Тем, что жил в Забытой деревне. Но он обязательно вернется к своим и уговорит пойти с собой Хону, и никто им не сможет помешать: ни байкеры, ни староста Имэн, ни священный табун, ни Божья Четверица...

На этой мысли Юл засыпал, чтобы спустя какое-то время, схватившись за оружие, проснуться вновь.

Хона встала с первыми лучами солнца. Несмотря на жесткую лежанку, сооруженную из пластиковых полос, она хорошо выспалась. Парень приоткрыл тяжелые веки, посмотрел на напарницу, улыбнулся и, повернувшись на другой бок, окунулся в беспокойный сон.