Надо – значит надо!

— Да ладно, — машет он рукой. — Пошли на кухню, ближе к холодильнику.

— Ну… хорошо… Пошли. Извини, у нас не прибрано только.

Войдя на кухню, я задёргиваю шторы.

— Чтобы записывать труднее было, — пожимаю я плечами, усмехнувшись.

— Ну, блин, у тебя кругом протокол, — качает головой Цвет. — Ладно, короче, мы тут малость поприкалывались пока тебя не было, Телеку рекламу сделали, типа он спец серьёзный, врубаешься? Ну, что снайпером в Афгане был и всё такое.

— Для чего? — уточняю я.

— Ну, ты чё! Для того! Не въезжаешь что ли? Или забыл там среди горячих Кубинок, что тут азеры стрелка ищут. Ну, вот мы его и выставили стрелком. И сегодня заявочка пришла, приглашают его на беседу. Сработала реклама.

— Трудоустроить хотят?

— Во-во, трудоустроить, — ухмыляется Цвет. — Товарищи из Баку, походу, подъехали. У них там кадров, видать, не хватает.

— Помню, не забыл.

— Короче, Юсик поможет его… ну…

— Успокоить бдительность, что ли?

— Во-во. Хорошо излагаешь, комсомол. В общем, на завтра у нас запланировано мероприятие, усёк? Юсик подстрахует, а мы этого чувачка накроем.

— Ну… хорошо, только надо всё предельно аккуратно сделать, чтобы он не заподозрил неладное. Если это вдруг Поварёнок, его довольно трудно перехитрить. Он отлично осведомлён, что мы с тобой работаем в паре, сечёшь? Если хоть намёк будет на то, что Телек твой человек, сразу уйдёт. Уйдёт и на дно заляжет, догадавшись, что я за ним охочусь.

— Да ясно мне всё. Поэтому и приехал, чтобы перетереть. Ты сам-то не хочешь поучаствовать?

— Да не хотелось бы палиться, понимаешь?

— Резонно, — кивает он.

— Но людей я пошлю. Сообщи заранее, где и во сколько будет встреча.

— Тогда уж и людей не стоит, — хмыкает Цвет. — Если клиент такой подозрительный, может стремануться, сечёшь?

— Секу. Ты пей-пей, кофе-то. Пирожными угощайся. Рому хочешь?

— Какие пирожные! — смеётся он — Кубинку мне привёз?

— Сам съездишь как-нибудь. Они там все ждут тебя, как принца на белом коне. А где и когда будет встреча мне сообщи всё-таки. Не забудь.

— Ладно, — усмехается он. — Сообщу. Предварительно на завтра забились.

Цвет уходит, Наташка приходит. Приходит и кормит меня борщом.

— Всё-таки, — заявляю я отодвигая пустую тарелку, — с борщом никакие лобстеры и устрицы не сравнятся. Это уж точно! Особенно с твоим!

— Ну, ладно, — смеётся она. — Я рада. И тогда, я побежала, я ведь с работы отпросилась. Ты ложись, отдыхай, а вечерком расскажешь про райские места и… и про заморских красавиц.

— Договорились, соглашаюсь я.

Соглашаюсь, но, когда Наташка уходит, спать я не ложусь. Я принимаю душ и отправляюсь в ГлавПУР. Скачкова на месте не оказывается, зато Белоконь, уже вполне освоившийся, занимается оперативными вопросами.

— Василий Тарасович, здравия желаю.

— О! — восклицает он. — Куба либрэ! Привет. Давно приехал?

— Только что, можно сказать.

— С приездом.

— Спасибо, — улыбаюсь я. — Ну, как вы тут?

— Нормально, — пожимает он плечами. — Командировку мне продлили. Вхожу в курс дела.

— Но по голосу кажется, что вы не вполне довольны тем, что делаете.

— Так и есть, — как от зубной боли морщится он. — Так и есть, Егор. Вот все кругом говорят, что дело наше верное и нужное…

— А разве нет? — удивляюсь я.

— Да так-то оно так, — неохотно соглашается он. — Но вроде как… вроде как не вполне по закону, тебе не кажется?

— Не по закону? — переспрашиваю я.

— Да… Финансирование формирований идёт криво. Опять же операции по пресечению преступного элемента очень своеобразные были…

— Но зато всё по справедливости. Что важнее, закон или справедливость?

— Ты, наверное, хочешь пофилософствовать, — пожимает плечами Белоконь. — Да только это не ко мне. Я не мыслитель, не Вольтер. Для меня и справедливость, и закон — одно и то же. Без разницы.

Я ничего не говорю в ответ, только киваю. Решаю не давить. Пусть поварится в собственном соку и примет решение самостоятельно. Вскоре появляется Скачков и мы переключаемся на ближайшие задачи. Алиев пошёл навстречу и теперь в республике предстоит целая прорва дел. Мы обсуждаем план ближайших мероприятий, подключаем Новицкую и начинаем готовиться к экспансии в Азербайджан.

Между делом я звоню Виктору и прошу организовать то, о чём говорил раньше. Он сразу въезжает, о чём речь и обещает всё устроить.

Когда рабочий день заканчивается, я приглашаю коллег на ужин. Скачков отказывается, сославшись на запланированную ранее встречу, а Белоконю, деваться некуда, приходится согласиться.

— Вы очень голодный, Василий Тарасович? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает он. — Вообще не голодный. Неудобно сказать было, но не хочу я ужинать.

Протест, однако…

— А чего хотите?

Он плечами пожимает. Вижу, как-то муторно ему, душа не на месте.

— Ладно, тогда съездим в одно место. На рыбалку. Не бойтесь, ненадолго. Туда и обратно. Лёд ещё хороший, посидим минут пятнадцать и назад. Глядишь, аппетит разгуляется, может, на ушицу даже сподобимся. По сто граммов, опять же.

Он ничего мне не отвечает, понимая, что дело тут нечисто, и рыбалка, по всей видимости, лишь прикрытие или какой-то пока непонятный символ. Да и на лёд-то в это время никто уже выйти не рискнёт.

— Поехали. Витя мне сказал, что всё готово, можем двигать.

Белоконь молча кивает и идёт на выход. Думаю, он догадывается куда мы едем. Думаю да…

Мы садимся в машину и отъезжаем. Смеркается. Я не спрашиваю, что это за место. Всё равно. Белоконь молчит, а Витя с Аликом разговаривают о том, как сыграли «Крылья Советов».

— Вон там, направо, — показывает Виктор и машина съезжает с шоссе на узкую дорожку.

Какое-то время мы едем по этому просёлку, а потом оставляем и его, сворачивая на почерневший от дыхания приближающейся весны, снег.

С асфальта мы попадаем на хрустящий и острый, подтаивающий днём и схватывающийся ночью ледок. Он хрустит под колёсами и, практически не слыша мотора, с хрустом и шуршанием мы выезжаем на отлогий и широкий берег.

— Да, лёд уже не тот, — киваю я в окно.

Обогнув кусты мы оказываемся прямо перед рекой ещё не освободившейся от оков. В темноте посеревший лёд поблёскивает прогалами и замерзающими лужами, в которых отражается луна.