Нарисую себе счастье

Я выхватила охапку разноцветных тряпок у опешившей служанки и захлопнула дверь перед ее носом. Кинула всю эту кучу на постель.

Блекло-розовый корсаж с кремовыми кружевами покорил меня с первого взгляда. Я, конечно, с детства слышала, что рыжим розовое носить нельзя, но это ведь не тот розовый! Сомневаясь и волнуясь, влезла в платье, запутавшись в юбках и шнурках. Долго пыхтела, едва не расплакалась.

— Тебе помочь? — раздался насмешливый голосок из-за двери.

— Да! — рявкнула я.

Ловкие руки Проси (вот что значит опыт!) быстро распределили наряд по моему телу. Затянули шнуровку по бокам, завязали шелковый бант, взбили кружева и развернули меня к зеркалу.

— Оленька Федотовна это платье в шестнадцать носила, а потом округлилась вся и неимоверно похорошела, — торжественно объявила Прося. — На тебе, надо сказать, сидит ничуть не хуже.

— Вы все знали, что я не мальчик? — единственное, что я смогла из себя выдавить, разглядывая в зеркале прехорошенькую глазастую девицу.

— Ага. Нам Хозяин сказал. И велел вам подыгрывать. А мы что, нам какая разница? Скажи, а Казьмир Федотыч взаправду в тебя влюбился?

Я глубоко вздохнула, подтягивая декольте повыше. Интересно, давно у меня такая грудь появилась? Под мальчиковой рубашкой вроде и незаметно было.

— Взаправду. Замуж меня позвал. Вчера ночью.

Вот теперь Прося стала такая же красная и пучеглазая, как я. Хотела сплетен — получи!

— Ты брюхатая что ли?

— Я — девушка честная. До свадьбы — ни-ни, — меланхолично ответила я, роясь в груде вещей. Ну должно же быть и белье приличное тут? Мои-то панталоны давно штопаны-перештопаны. Ага, нашла! И чулки еще имеются. С подвязками. То, что нужно.

— Потому и женится? — блеснула разумом глупая девчонка.

— Говорю ж, влюблен он. По уши. Вчера признался. Звал замуж, обещал это… нарядов накупить и драгоценностей всяких. И фабрику мне отписать.

Я врала вдохновенно и радостно. Все равно мне теперь косточки перемоют, так пусть завидуют.

Судя по тяжелому сопению Проси, она уже впечатлилась всерьез. Я оглянулась: девушка хмурила брови, кусала губы, а потом выдала:

— Так он же старый!

— Не старый, а в самом расцвете мужской силы. Красивый зрелый мужчина. Меня все устраивает. Есть лента или сетка? Волосы хочу убрать.

— Отрадно слышать такие слова, — раздалось гудение Казимира из коридора. — Я шел тебя поторопить, но, пожалуй, стоило послушать еще. Вы продолжайте, барышни, продолжайте.

Мы с Просей одновременно лязгнули зубами и в ужасе переглянулись. Слова наши не предназначались для посторонних ушей. Она хотела меня уязвить, а я защищалась как умела. Ну и взаправду, не такой уж Долохов и старый. Просто борода у него страшная. И на медведя дюже похож.

— Я принесу ленту и гребни, — пискнула Прося, мигом исчезая.

— А мне нужно в уборную, — вторила я, хватая панталоны и чулки.

Казимир остался стоять посреди крошечной спальни. И вид у него был весьма довольный.

Глава 15. Новые реалии

— Ты очень красивая, — сказал мне Долохов, когда я выползла наконец на белый свет. Умытая и в нижнем белье под широкими юбками. — И цвет тебе к лицу. Ты прекрасна как заря над морем.

Услышав подобное от любого другого мужчины, я бы не сдержала смеха. Но Казимир глядел по-особенному. Он замечал и оттенки осени, и тоскливые крики журавлей. Восхищался прожилками на листьях, каплями дождя на паутине и колыханием травы. Комплимент от него был настоящим, искренним. Он ведь художник.

Я на миг даже задумалась, а как это — заря над морем?

Прося притащила шкатулку с лентами, отдала ее, разумеется, не мне, а Долохову, а он, покопошившись, извлек крошечные костяные гребни. И сам закрепил мне волосы. Я снова поглядела в зеркало и покорно вздохнула. Пожалуй, для этого художника я — благодатный холст. Недаром он собрался меня одевать…

Впервые за последние месяцы я была не просто похожа на девушку. Я была хорошо и почти даже элегантна. Не так, как Ольга, с Ольгой мне никогда не сравняться. Но и мальчика во мне никто бы не признал.

— Завтрак стынет, — тихо напомнил Казимир, отворачиваясь. — Все же нужно тебя выпороть.

— За что? — возмутилась я, оживая.

— Какова наглость — нарядиться в одежду брата и мечтать всех обмануть!

— Ну, вы же мне… ты мне сам и подыгрывал!

— Это было забавно.

— Ну да. А посылать меня одну в Большеград тоже забавно?

— Не одну, а с Ермолом. Он всегда был рядом, забыла?

— А через лес отпускать не страшно?

— А я тогда еще не собирался на тебе жениться.

Я невольно хихикнула. Так, перешучивась и подкалывая друг друга, мы и дошли до столовой. И там снова меня охватила неловкость. Быть Марушем я привыкла. А как должна вести себя хозяйская невеста?

Села на краешек стула, вцепилась в салфетку, робко подняла ресницы… и встретилась взглядом с Казимиром. Он смотрел на меня с удивлением и даже с жалостью.

— Ты меня боишься? Говори честно. Как Маруш. Я его всегда за честность любил.

— Боюсь, — призналась я. — Вы… ты на медведя похож.

— Что? — изумился он. Брови поползли вверх. — На медведя?

— Ну да. Огромный, страшный. Зубастый.

— Ну знаешь! А Просе ты говорила совсем другое.

— Одно другому не мешает.

— Понял. Я — красивый медведь. Верно?

— Вроде того. А я, видишь ли, заяц. Мы с тобой странная пара.

— Согласен. Но кому какое дело, если нас обоих это устраивает? Мари, не бойся меня, я не кусаюсь.

Мне казалось, он хотел сказать что-то другое, но все же в последний момент перевел все в шутку. Немного расслабившись, кивнула.

— Я привыкну.

— Мне ведь тоже непросто. Видеть вместо задиристого мальчишку такую… интересную барышню. Тоже привыкать нужно. Давай договоримся — останемся друзьями? Пусть все будет как раньше? Ты же что в мальчишечьих портках, что в красивом платье — та же самая. Не нужно передо мной играть никаких ролей, мне все это не важно. Просто будь собой.

Я прикрыла глаза. Конечно, ему-то легко. Его вот сейчас в дамскую юбку не одели. Но да, так проще.

— Я поняла. Это что у тебя, кофе? Даже не думай, доктор запретил. Пей молоко.