Нарисую себе счастье

— Вижу, вы из хорошей семьи, Шелена Григорьевна. Если не секрет, кто ваши родители?

— Из обычной семьи, Казимир Федотович. Отец — большеградский торговец Серафим Лучевой. Матушка была швея.

— А Поликарп Лучевой вам не родственник?

— Брат мой младший. Знакомы с ним?

— Да. Славная лавка у него на Осенней улице. Не общаетесь с ним?

— Нет. Родители были против моего брака. Мы сильно поссорились.

Эту историю я слышала с малых лет, а потому спокойно воздала должное обеду. Дядю Поликарпа я помнила очень смутно, кажется, он заходил к нам в гости, когда я еще жила в Большеграде, приносил подарки даже. А потом мы уехали.

— Если пожелаете, я вас помирю.

— Родители мои умерли несколько лет назад, — пожала плечами мать. — А брата я рада буду увидеть.

— Вот и славно. Хорошо, когда родни много, жить веселее.

Дальнейшая беседа проходила в том же духе. Мать и Казимир припоминали общих знакомых, мило ворковали и подружились как-то очень быстро. Я мрачно размышляла, а нужно ли Долохову жениться на мне. С матушкой у них общего было больше.

Потом Просе было велено проводить мать в спальню и вообще присматривать за ней, а Казимир, наконец, изволил меня заметить.

— Что сердишься, душа моя? Смотришь, будто покусать меня хочешь.

— Да вот думаю, что есть еще время невесту заменить.

— На кого? — удивился он. — Глупости говоришь, Мари. Мать твоя — прекрасная женщина, но вряд ли она за меня пойдет. Да и в гончарном деле она совершенно не разбирается. А ты уже согласие дала, обратно не отдам его.

Точно. Он же женится на мне лишь для того, чтобы фабрики в добрые руки передать. Тут, конечно, мне доверия больше, чем матушке. Она счета проверять не будет и в тонкости состава глины не вникнет.

— Завтра поедем в Большеград и там внесем запись о браке в регистрационную книгу. Заодно купим вам с матушкой новые вещи.

— Как завтра? — сипло выдохнула я.

— А чего тянуть-то?

— А… Ольга знает? — больше никаких возражений мне в голову не пришло.

— Я перед Ольгой отчитываться не намерен. Она, кстати, тоже меня не спрашивала, когда замуж выходила.

— Но… ты не слишком здоров для столь длительной поездки.

— Да что мне будет-то в карете? К тому же в Большеграде Марк живет. Станет хуже, заедем к нему.

Ответить на это было нечего. Завтра, значит? Я стану замужней женщиной? Но это не по-настоящему, это лишь игра такая. Брак будет только на бумаге, а больше ничего не изменится. Потом, когда-нибудь, будет у меня и красное платье, и шумный свадебный кортеж, и гадания, и пир. Ведь будет же? Оставшись молодой вдовой, я не буду хоронить себя в усадьбе!

— Казимир, я хочу извиниться за брата, — вспомнила я. — Он совершенно отбился от рук после смерти отца.

— Пустое. Обычный мальчишка. Поверь, я был куда наглее и упрямее в его годы.

— Так ты имел на то право. У тебя жизнь была проще.

— Ну конечно, — ухмыльнулся он. — Ты не знала моего отца. Жесткий он был человек, суровый. Я хорошо был знаком с розгой, поверь. Но времени и денег на меня он никогда не жалел, поэтому я думаю, что он и слепил из меня вполне добротный горшок.

Я кивнула, невольно улыбнувшись. Слепленный горшок теперь сам стал гончаром. И настало его время лепить. Наверное, Казимир бы стал хорошим отцом. Жаль, не успеет.

— Мари, раз уж ты теперь хозяйка, взгляни на комнаты в южном флигеле. Там все старое, ветхое. Нужно будет ремонтировать. Я пока Ильяна поищу. Как бы не сбежал.

Кивнула, гордясь его доверием. Помогла Усте убрать грязную посуду, попросила ключи от дома. Спросила, кто раньше следил за порядком в закрытых помещениях.

Вполне предсказуемый ответ — душенька Ольга Федотовна. Она каждый год по весне открывала все окна и двери, проветривала дом, меняла шторы, чистила ковры, кресла и диваны. Не своими руками, конечно, с помощью деревенских женщин. Но без нее будет сложно теперь.

Неудивительно, впрочем, что Ольгу любили. Она выросла на глазах у Устины. И, возможно, была чуть более полезна, чем я считала. К примеру, я понятия не имею, как часто нужно мыть окна. Достаточно ли одного раза в год?

Комнаты в южном флигеле мне понравились. Простые и светлые. Спальня, небольшой кабинет, крошечная диванная с карточным столом. Выход в сад как особая привилегия. Интересно, кто тут раньше жил? Теперь уж не узнать. А с другой стороны дома, в северном флигеле, была гончарная мастерская, кстати.

Пыли, конечно, много. Я дотронулась до старых выгоревших давно занавесок и чихнула. И почему Ольга не позаботилась привести тут все в порядок? Значило ли это, что в усадьбе не так уж часто бывали гости? Неудивительно, что ей захотелось приключений.

Нет, сама я не справлюсь. Нужно будет просить Устю и Просю о помощи. Где брать новые занавески? Кто тут стирает постельное белье? Полы нужно вымыть, окна, паутину с потолка убрать. Хорошо бы обои переклеить, они пожелтели и стали какими-то шершавыми уже. Пол скрипит ужасно. Стулья… стулья расшатаны.

Сложно быть хозяйкой в такой богатой усадьбе. Много забот, много расходов. В деревенском доме все проще. Сломалась ножка у табурета? Сжечь его в печке и купить новый у плотника. Шторы порвались? На тряпки их. Пол скрипит? Вбить гвоздь между половиц умела даже я. А уборку делали все вместе, дружно. Брат воду таскал, я с тряпкой ползала, а матушка протирала окна да мебель.

Да. Наверное, ей будет тут удобно. Все под рукою. Кресло-качалка в углу спальни особенно понравится. Можно в нем отдыхать или вязать, подставляя лицо осеннему солнцу. И к ней могли бы приходить подруги… если б у нее они были.

Я с грустью поглядела в окно. Как же, наверное, матушке было одиноко последние три года! А потом еще и я улетела из гнезда, оставив ее совсем одну! Ничего. Теперь будет веселее. Устя и Прося — хорошие, они маме помогать во всем будут. И по саду гулять можно. А как Марк приедет, попрошу его снова на нее взглянуть.

Глава 17. Статус

Казимир Федотович с самого утра был хмур и молчалив. Я уже заметила — он так замыкается в себе, когда что-то идет не по плану. На всякий случай молчала, опасаясь его рассердить, и, видимо, правильно делала, потому что, разбавляя свой кофе молоком, он заявил:

— Едем прямо сейчас.

Я уже успела подготовиться к его заявлению, а вот матушка удивилась. Отставила чашку, вскинула брови:

— Куда же?

— Жениться.

Матушка нервно звякнула чашкой.