Нарисую себе счастье
Шрифт:
И я придвинула к себе кофейник.
— А блинчики у Усти всегда отменные. Не женщина, а настоящая волшебница. Ты чего не ешь? Не голодный?
Казамир закатил глаза и наложил себе завтрак. Кофе, конечно, тоже отобрал, но щедро разбавил молоком. Не так уж и страшно.
— Если ты не против, я поеду к матушке сразу после завтрака.
— Много у вас вещей? Утварь никакую не бери, тут всего хватит. Точно не нужно ехать с тобой?
— Нет, матушка слаба и глазами, и здоровьем. Увидит этакого медведя, перепугается сразу. Я ее подготовлю.
— И все-таки медведь? Знаешь, а мне
Я вежливо согласилась.
А дальше встал серьезный вопрос: в какой одежде мне ехать. У Маруша была теплая куртка и шерстяные портки. У Марушки не имелось даже туфель. Казимир потребовал, чтобы я сожгла мальчишечьи одежки, я воспротивилась.
— Меня не позорь! Что матушка твоя подумает, если ты скажешь: я невеста Долохова. А сама — как чучело огородное одета.
— То же, что и всегда. Подсдеповата она, даже не заметит.
— А деревенские?
— И плевать на них!
— А если кто знакомый встретится?
— Так все равно болтать будут. Ты же сам сказал, что все знали.
— Ну, не все. На заводе народ простой, он и не приглядывался к тебе.
От первой еще не семейной, но уже ссоры нас спасла Прося, бесхитростно предложив свое пальто. Не новое, перешитое из Ольгиного плаща, но добротное и теплое. Возражений не нашлось ни у меня, ни у Казимира. Поэтому к матушке поехала настоящая приличная барышня в пальто и шляпке, а не как обычно. А ботинки собственные я отстояла, я к ним привыкла.
Быть барышней мне заранее не нравилось. Больше не поболтаешь с Ермолом — попробуй-ка из закрытого экипажа! На сиденье не разляжешься, ноги толком не вытянешь. И юбка ужасно мешает. Все же мужская одежда куда практичнее и, кстати, теплее. В платье у меня озябли коленки и икры.
Впрочем, были и плюсы. В карете не дуло. И сиденья мягкие. И встречные путники не сворачивают шею, чтобы меня рассмотреть.
Чем ближе мы подъезжали к деревне, тем больше я волновалась. Сейчас все сбегутся. Точно сбегутся. Герб Долохова — две дубовые ветви и кувшин с двумя ручками — был известен даже тут. Его можно на донышках чашек и блюдец увидеть. Да и карета роскошная, из лакированного дерева с пунцовыми дверями и красными колесами. Сразу видно, не простой человек едет. А тут — я.
И все же выйти пришлось.
Деревенские, действительно, прибежали. Обступили карету, заглядывали в окна. Увидев меня, ахнули, но, кажется, не признали. Я же, пряча лицо под шляпкой с петушиным пером, ловко проскользнула в наш дом.
— Вам кого, тетенька? — неприветливо встретил меня брат.
— Какая я тебе тетенька? — Уф, можно сдернуть эту бестолковую шляпу! — Что, Ильян, не признал?
— Фу ты! Марушка! А ты чего так вырядилась?
— А я замуж выхожу, братец. За Казимира Долохова. Собирай вещи, да побыстрее. Мы переезжаем прямо сегодня.
Вдоволь полюбовавшись на ошарашенную физиономию мальчишки, хлопающего губами как рыба, я прошла в комнату матери. Она сидела в кресле возле окна и вязала длинный носок. Привычные движения пальцев завораживали.
— Матушка, я с новостями к тебе.
— Мариша! — мать отбросила вязание и порывисто поднялась навстречу. — Как я соскучилась! Понимаю,
дожди были. И не ждала, но молилась, чтобы ты была здорова.— Мама, Казимир Долохов хочет меня в жены, — бухнула я, не в силах придумывать какие-то оправдания. — Я согласилась. Мы все переезжаем в его дом прямо сейчас. Вот.
Воцарилось удивленное молчание. Мать обняла меня за плечи, погладила по волосам. Вздохнула.
— Стоит ли нам с Ильяном ехать? Мешать будем.
— Это все, что ты мне скажешь?
— Свадьба будет скромной?
— Матушка!
— Мариша, ты мне все уши прожужжала этим Казимиром. Казимир то, Казимир се. И умный он, и добрый, и заботливый. И маг вдобавок, и талантливый гончар! Ясно же, что ты в него влюбилась.
Я открыла рот изумленно. Вот это выводы! Я — влюбилась? Смешно даже! Да я и знать не знаю, что такое любовь!
— И ты у меня красавица и умница. Он не мог не заметить. Вот и сложилось у вас.
— Мама, так он болен, умирает! — Об этом я тоже ей рассказывала.
— Да, я помню. Решил последние дни в тепле и счастии семейном провести, это правильно. Кабы я знала, что Игнат мой умрет, я бы от него ни на шаг не отходила.
Опустившись в матушкино кресло, я обхватила голову руками. Все ясно, она всегда была не от мира сего. В голове — одна черемуха. Тут же и любовь придумала, и семейное счастие. Погодите, скоро о внуках заговорит! И все же… так будет проще. Она серьезно облегчила мне задачу. Не нужно ничего выдумывать, нет смысла оправдываться — матушка все сделает сама.
— Собирайся, карета во дворе, — сказала я. — Там Ермол, он тебе поможет вещи уложить в багаж. Казимир очень хотел приехать за тобой лично, но я не позволила. Не хотела тебя смущать.
— И верно, нечего ему наш убогий дом видеть. Пусть думает, что мы приличные люди, а не нищета подзаборная.
Я вспомнила, в каком виде перед ним предстала при знакомстве, и скривилась. Да все он знает уже. Недаром вечно ругал меня за отцовские ботинки!
— Я никуда не поеду! — заорал на улице Ильян.
Я вскочила, намереваясь наподдать ему как следует, но матушка меня остановила неожиданно властным жестом.
— Я с ним поговорю. Отдыхай.
Ушла. Загрохотала чем-то в сенях. Зашуршала в кухне. Забремчала в кладовой.
Спустя час братец заглянул в комнату и, не глядя на меня, буркнул:
— Мы готовые, можно ехать.
Вот как? Быстро же они.
Вещей было мало. Небольшие узлы с тряпками, матушкин рукодельный сундучок да отцовские инструменты.
— Все?
— А что нам еще брать? — грустно спросила мать. — Рваные юбки? Битые горшки? Кому наше старье нужно в большой усадьбе?
Я заглянула в узел с вещами, фыркнула и вернулась в опустевший дом. Достала из шкафа свои старые рисунки, про которые никто не вспомнил. Подержала в руках и положила обратно. Не нужно. Нарисую новые, еще лучше. А вот что я заберу, так это пыльную скатерть, полотенца и наволочки, матушкой вышитые. Да, пожелтевшие, с пятнами, но такие красивые! Может, Устина поможет отстирать. Или… в прачечную самую лучшую отвезу.
— Да зачем ты эту ветошь принесла, — ахнула мать, с трудом разглядев, что у меня в руках. — Сжечь давно пора!