Народы моря

Колесничие не принимали участие ни в защите работающих, ни в работах. Мы стояли километрах в трех от Иеноама, рядом со скошенными полями, высокую стерню на которых поедали наши лошади. Дни проводили в поиске добычи и охоте. Добывать через два дня стало нечего, потому что не так уж и много было возле города деревень, а удаляться от армии на большое расстояние опасались. Там бродили отряды шасу — воинственных кочевников, грабивших обе стороны конфликта. Уже пропало несколько небольших египетских отрядов, ушедших за добычей слишком далеко от лагеря.

Меня не интересовало дешевое барахло, которое можно найти в деревнях. Развлекались с Пентауром охотой. Заодно снабжали свежим мясом себя и своих рабов. Здесь пока что много газелей и антилоп. Отстреливали обычно пару. Одну разделывал, подвесив за задние ноги к нижней ветке дерева, мой старший раб Тадай, а вторую — лично Пентаур. Деревьев здесь тоже много. После Та-Кемета кажется, что слишком много. Сняв шкуру, стелили ее на земле внутренней стороной вверх, а потом складывали на нее куски мяса и съедобные внутренности. Впрочем, съедобным считается все, за исключением содержимого желудка и кишечника. Просто лучшее мясо идет хозяевам и их наложницам, а остальное — рабам. Готовят на два раза. Половину съедаем в обед, половину — на ужин. То, что на ужин, оставляют в бронзовом котле, накрытом крышкой, который ставят в дотлевающие угли, чтобы томилось. До утра на такой жаре все равно не дотянет, испортиться. Завтрак у нас легкий, вегетарианский — хлеб с вином или пивом.

Перед ужином ходим вместе с остальными колесничими смотреть, как продвигается насыпка пандуса. Все уже большие специалисты осадного дела, точно определяют, когда будет готов. Правда, каждый день мнений не меньше двух.

— Послезавтра закончат, — уверенно говорит один колесничий.

Второй, который пару дней назад предсказывал, что закончат сегодня, решает не рисковать и добавляет еще день:

— Послепослезавтра.

Кто-то из них окажется прав, потому что работы осталось дня на два-три.

— Потом ворвемся в город и…! — мечтательно произносит первый колесничий.

— Да, развлечемся! — на этот раз соглашается с ним второй колесничий.

Война — это жизнь вне закона. Черная дыра, в которой «хорошо» и «плохо» аннигилируются, не образуя ничего нового. С войны, как и из черной дыры, никто не возвращается. Точнее, тело твое может опять оказаться в мирной жизни, но душа останется по ту сторону, из-за чего все понятия обесцветятся. Ты становишься моральным дальтоником, который одинаково легко, без раскаяния и сочувствия, спасает и убивает.

Глава 15

Джет собрал всех колесничих перед обедом. К тому времени по нашему лагерю уже разнесся слух, что утром было нападение шасу на Мернептаха, когда тот охотился. На самом деле напали на слуг, которые должны были загонять зверя на охотников, но слуги — это неблагодарное продолжение хозяев, поэтому нападение сочли актом терроризма. С террористами во все времена разговор короткий.

Шасу — это общее название кочевников и вообще всех семитских народов, проживающих северо-восточнее Египта. Переводится, как чужеземцы, пастухи, пленники. Иевусеи — это тоже шасу, но городские, облагородившиеся. Египтяне до сих пор, а прошло более трехсот лет, не могут им простить захват почти всей своей страны на полтора столетия. Оккупация Египта пошла впрок обеим сторонам. Шасу приобщились к городской культуре, а египтяне переняли у них колесницу, чешуйчатый доспех и составной лук.

— В поход пойдут одни колесничие, без пехоты. Она нужна здесь для штурма города. Командовать будет Сети — старший сын нашего правителя. Выдвигаемся после полуденной жары, — довел до нашего сведения командир колесничих корпуса «Птах». — С собой взять продукты на пять дней.

То есть, наследник засиделся в лагере и решил развеяться и заодно наказать зарвавшихся кочевников. Я видел его несколько раз едущим в колеснице на охоту. Всем воинам настоятельно порекомендовали не охотиться там, где это делает фараон и его сын. Поэтому мы ждали, поедут ли они и куда, и если да, то отправлялись в другую сторону. Сети уже под пятьдесят. Лицо круглое, раскормленное. Нос с горбинкой, как у отца. Если на худом лице Мернептаха такой нос смотрелся органично, то на круглом лице Сети казался чужеродным, эдакой помесью рязанского с грузинским. В отличие от отца, париков не носил, голову защищал от солнца белым немсом в золотую полоску, из-под которого на правое ухо свисала прядь черных с сединой волос, и красился не так усердно, хотя от моды не отставал. Или чувство вкуса у него обострялось только во время военного похода. Я заметил, что цивилизованные народы, в отличие от индейцев и прочих дикарей, наносят яркую боевую раскраску только в мирное время, а в военное храбрость подсказывает им не привлекать к себе лишнее внимание.

Поскольку корпус «Птах» всегда шел первым, его колесничие возглавили колонну, растянувшуюся на несколько километров, несмотря на то, что ехали в два ряда. Впрочем, строй и дистанцию не соблюдали. Настроение у всех было такое, будто едем на охоту. Большую часть колесничих составляют коренные египтяне, впитавшие с материнским молоком привычку жить в мире и спокойствии, поэтому при первой же возможности забывают о том, что находятся на войне. Одолев километров двадцать, встали на ночлег. С нами не было пехоты, приученной к несению караульной службы, эту обязанность пришлось нести катанам, приученным только к управлению лошадьми и их выпасу. На всякий случай я выбрал место для ночлега поближе к лошадям, чтобы в случае ночного налета успеть смыться. На месте шасу я бы обязательно напал. Они упустили такой прекрасный шанс расправиться с врагами и сказочно разбогатеть.

Их дозоры мы увидели на следующее утро, часа через три после того, как тронулись в путь. Группы по две-три колесницы постоянно появлялись на вершинах холмов впереди нас, стояли по несколько минут и исчезали. Наверное, оценивали наши силы и скорость передвижения, чтобы понять, насколько мы опасны. У нас дальней разведки не было, только пара колесниц обгоняла общую колонну примерно на километр.

Около полудня сделали привал в широкой ложбине между холмами, перекусили и покемарили. Никто никуда не спешил. Такое впечатление, что большая компания друзей отправилась на пикник. Когда жара начала спадать, двинулись дальше. Почти все находились в состоянии полудремы, когда реальность кажется миражом, а мираж — реальностью. Колонна лениво вползала в следующую ложбину между холмами, более узкую, склоны которых поросли деревьями и колючими кустами. Я еще подумал по старой привычке, что в этом месте удобно нападать на купеческие караваны. Если со службой в египетской армии не заладится, сколочу банду и наведаюсь в эти места за добычей.

И тут я понял, что не видел ни одного вражеского дозора с тех пор, как снялись с привала. В момент начала нашего движения они были на дороге впереди нас, там, где она шла в гору, но с тех пор, как корова языком слизала. На безалаберность это не спишешь. В отличие от египтян, у шасу сейчас вопрос жизни или смерти.

Оценив обстановку и поняв, что склон впереди и слева от нас, как и положено южному, находящемуся почти весь день в тени, зарос не так густо, как северный, и по большей части кустарником, я тихо приказал Пентауру:

— Съезжай с дороги влево и останавливайся. У нас колесо слетает.

— Не слетает, все нормально! — со смесью удивления и обиды произнес катана.

В обязанности возничего входит ремонт колесницы, поддержание ее в рабочем состоянии. Если перед боем или в самом начале его вдруг отлетит колесо, это считается дезертирством со всеми вытекающими последствиями в виде укорочения на голову перед строем, чтобы другим неповадно было.

Коротким резким движением бью левым локтем Пентаура в бок и шиплю:

— Делай, что говорю!

Поломка во время перехода — дело обычное, дезертирством не считается. Мы с катаной слезаем с колесницы. Я придерживаю лошадей, а он начинает возиться у левого колеса, закрытого повозкой от проезжающих мимо.

Джет, не останавливаясь, спрашивает:

— Помощь нужна?

— Сами справимся! — бодро отвечаю я.

— Поторопитесь, чтобы не отстали. За нами могут идти враги, — предупреждает он.

— Успеем! Позади нас вон сколько еще едет! — говорю я, после чего привязываю поводья к кусту.