Народы моря

Натянуть тетиву на лук, надеть на левую руку защитный кожух и приготовить колчаны со стрелами — дело пары минут. Мои действия не вызывают настороженности у проезжающих мимо колесничих. Может быть, думают, что я, рисковый пацан, собираюсь поохотиться, пока катана ремонтирует колесницу, а может, боюсь, что отстану, и готовлюсь к обороне. К тому времени, когда мимо меня проезжает Сети в украшенной золотом, сверкающей на солнце колеснице, я уже стою рядом с Пентауром и дельными советами мешаю работать. Взгляд скромно подведенных темно-зеленой краской глаз наследника престола скользит по мне без остановки. Какой-то сенни-дикарь со сломанной колесницей — ничтожество, не достойное внимания.

Я уж было подумал, что переоценил шасу, когда впереди, как раз там, где в данный момент находился наследник престола, вдруг и очень мощно раздались истошные крики и ржание лошадей. Шасу ударили с двух сторон, причем справа, на северном склоне, их было больше. Те, что были выше по склону, стреляли из луков, те, что ниже, метали дротики или кололи копьями и рубили хопешами и топорами лошадей и ездоков в сбившихся в кучу колесницах. Побоище было знатным. Цвет египетской армии стремительно погибал не за понюх табака, хотя о существовании табака здесь пока не знают.

— Разворачивай колесницу так, чтобы была правым боком к бою и готова сразу убраться отсюда, если припечет! — приказал я своему катане.

У Пентаура соображалка работает быстро. За пару минут он развернул колесницу и приготовил щит, намереваясь прикрывать меня. Мы стояли в узком и коротком кузове почти вплотную. Я справа, Пентаур слева, ближе к лошадям. Левой рукой он держал поводья, готовый стегнуть ими наших гнедых, чтобы повернули влево и понеслись к месту последнего привала и дальше, а правой — щит, чтобы прикрыть меня и себя. Я натягивал лук и отправлял одну стрелу за другой по наклонной траектории в скопление врагов у сбившихся в кучу колесниц. Дистанция была метров двести пятьдесят. Легкие стрелы быстро преодолевают это расстояние и словно бы сами находят цель. Наверное, попадаю и в египтян. Дружественный огонь — это обязательная составляющая каждой войны. Кому-то на роду написано погибнуть от своих.

Колесницы, которые на момент начала боя не добрались до засады, начали разворачиваться и уматывать в обратную сторону. Спешиться и вступить в рукопашную никому из них не приходило в голову. Одна за другой колесницы, подпрыгивая на кочках, проносились мимо нас. Пролетела и вся украшенная золотом, на которой, стоял полусогнутым, схватившись двумя руками за перила правого борта, Сети, старший сын и наследник фараона Мернептаха. Лицо застыло в кривой гримасе, но не испуга, а, скорее, удивления. Наверное, пытается понять, как это он, живой бог, чуть не погиб от рук дикарей?! Неужели его божественность действует только в пределах Та-Кемета?! Его взгляд опять скользнул по мне, не зацепившись. Я с трудом преодолел желание всадить ему стрелу в подмалеванный глаз. Вместо этого послал в рослого шасу в желтой набедренной повязке и босого, который, закинув щит за спину, с полутораметровым копьем наперевес подбегал к перевернувшейся колеснице. Стрела попала ему в солнечное сплетение. Дикарь выронил копье и согнулся, словно хотел поблевать, прижав обе руки к животу. Секунд пять стоял неподвижно, а потом медленно, как-то по-киношному, будто понарошку, упал-прилег на землю. Сенни и возница из перевернутой колесницы выбрались из нее и побежали в нашу сторону. Первый придерживал правой рукой левую, вывихнутую или сломанную. За ними погнались еще два шасу, но я снял обоих, на этот раз угадав им в головы, потому что тела прикрывали овальными щитами, более узкими внизу, обтянутыми козьими шкурами серой шерстью наружу. Еще двух убил возле другой опрокинутой колесницы. Они добивали копьями экипаж так увлеченно, что позабыли об осторожности. Остальные схлынули в противоположную от нас строну. Видать, бросились помогать своим соратникам добивать авангард нашего войска. Там, метрах в пятистах от нас, еще кто-то сопротивлялся. По крайней мере, что-то кричали, то ли от боли, то ли призывая на помощь.

— Подожди здесь, — приказал я и с луком в левой руке и наполовину полным колчаном на ремне у правого бедра спрыгнул с колесницы.

Погибать, выручая незнакомых, совершенно чужих мне людей, я не собирался. Мне нужна была колесницы, оставшаяся без экипажа. Пара красивых и дорогих белых лошадей неторопливо влекла ее в нашу сторону по обочине, где была трава, пожелтевшая, выгоревшая на солнце. У моих шанфрон (защита головы) и пейтраль (защита груди) были двухслойные, снизу кожа, сверху войлок, дешевые и надежные, а у этих — кожа, покрытая сверху красной льняной тканью с золотой бахромой. Дорого и менее надежно. Зато очень красиво. Сбруя с многочисленными бляшками и висюльками, золотыми и серебряными. Если продать всю эту дребедень, хватит еще на одну колесницу. Скорее всего, принадлежала какому-нибудь придворному из свиты наследника. На полу колесницы, ближе к обрезу, была лужица свежей алой крови. На этом месте должен был стоять сенни, хотя в бою всякое бывает. Кнут, копье и щит отсутствовали, но полные колчаны со стрелами и дротиками были на местах. Я шлепнул лошадей по спинам вожжами, направляя на дорогу.

— Едь первым! — крикнул я Пентауру. — И не спеши!

Как я предполагал, отважные египетские воины, сумевшие выбраться из засады, остановились на том месте, где был последний привал. Люди предпочитают останавливаться в знакомых местах. Здесь и напасть на нас труднее, склоны холмов далеко. Уцелело не так уж и мало колесниц. Корпус «Ра» почти не пострадал, из «Амона», на которого пришелся основной удар, уцелела четверть, а из «Птаха» — всего несколько колесниц, но говорили, что большая часть прорвалась вперед, и надеялись, что сможет добраться до своих.

— Это колесница Сендемеба, сына носитель опахала Небамона, — сказал мне юноша лет пятнадцати, колесничий из корпуса «Амон», когда я привязывал вожжи трофейной колесницы к задку, чтобы Пентаур присматривал за обеими.

— Не знаю, чья она была, но знаю, что мертвым колесницы не нужны, а добытое в бою принадлежит тому, кто захватил, — ответил я.

— Вся добыча принадлежит фараону! — ожесточенно возражает юноша.

Я догадался, в чем причина его нервозности, и произнес спокойно:

— Послушай, твоего друга убил не я, а шасу. Я всего лишь забрал его колесницу, чтобы не досталась им. Или было бы лучше, если бы на ней разъезжал вражеский воин?

Юноша молчит, набычившись. Крыть ему нечем, но и соглашаться неохота. Кто-то ведь должен ответить за гибель его друга. Так ничего и не сказав, он крутанулся на пятках и быстро зашагал в сторону колесницы, украшенной золотом богаче остальных, возле которой стояли уцелевшие командиры и их приближенные и, отчаянно жестикулируя, что-то обсуждали. Наверное, выясняли, кто первый прискакал сюда, чтобы вручить победителю золотого… — пока не знаю, кто у египтян считается самым трусливым зверем.

Заподозрив, что юноша побежал стучать, что колесницу у меня отберут, я тихо приказал Пентауру:

— Я присмотрю за лошадьми, а ты сорви незаметно со сбруи золотые детали и спрячь.

В вопросах наживы моему катане все ясно с первого раза. Он быстренько избавил сбрую от золотых украшений и заодно от серебряных. Успел до того, как ко мне подошел посыльный от сына фараона — юноша примерно такого же возраста, что и стукач. Мне сейчас ненамного больше, но поверить в это мешает громадный житейский опыт.

— Тебя зовут, — произнес он таким тоном, точно судьба моя уже решена, и решение это прискорбно.

Сети сидел на стволе упавшего дерева, на который положили большую красную подушку. Рядом с ним стояли приближенные, а чуть дальше и выдвинувшись вперед — телохранители-нубийцы, рослые и крепкие, с блестящими от пальмового масла телами. Во время боя я их не видел, как и во время перехода. Видимо, появляются из неоткуда, когда сын фараона слезает с колесницы. Перед фараоном принято становиться на колени. Многие и перед его сыном становятся так же. Мне, не бедному чужеземцу, шестерить ни к чему, поэтому поприветствовал Сети поклоном, едва отличающимся от кивка. Наследнику престола это вряд ли понравилось, но вида не подал. Или подал, но я не разглядел под слоем косметики.

— Мне сказали, что ты захватил чужую колесницу, — спокойно и даже как-то равнодушно произнес Сети.

— Я отбил ее у врагов, а друзья бывшего владельца, бросив его на поле боя умирать, удрали, — сказал я в оправдание. — Моя добыча принадлежит фараону — долгих лет ему жизни и крепкого здоровья! — и пусть он распорядится ею, как сочтет нужным.

Потом понял, что ляпнул лишнее, потому что и сын фараона удирал вместе с этими друзьями, а также имеет право распоряжаться добычей, потому что командует нашим отрядом.