Нас называли ночными ведьмами
Шрифт:
– Это отдашь начхозу, когда будешь сдавать обмундирование…
Потом он вытащил из раны осколки зенитного снаряда. Их было много, больших и мелких. Было очень больно, но кричать я не осмеливалась, так как за легкой перегородкой находилась мужская палата, и я скорее бы откусила себе язык, чем позволила кричать от боли…»
* * *
…Когда в палату вошла Таня Алексеева, девушки с любопытством повернули к ней головы. От нее, «ходячей», всегда ждали новостей. И она старалась полностью оправдать
Перекинув через плечо черную косу, Таня подняла худую руку и помолчала, выжидая. Цыганские глаза весело поблескивали.
– Девочки, - она сделала паузу, - «Борода» начал ходить!
– Ур-ра!
– закричала Хиваз, моментально придя в восторг.
– Таня, Таня, спляши вместо меня! Нет-нет, я сама! [225]
Она тут же с помощью пальцев и кистей рук изобразила какой-то замысловатый танец. Летчик по прозванию «Борода» долго лежал в гипсе с переломами ног, как и сама Хиваз. Они были друзьями по несчастью, и все, что касалось «Бороды», Хиваз принимала близко к сердцу.
– Это - первое. А второе: к нам привезли Тасю Фокину. Только не волнуйтесь - могло быть хуже. У нее сильно повреждена челюсть. Самолет при вынужденной посадке зацепил за дерево…
– А где же она? Где?
– волновалась Хиваз.
– Сейчас ее приведут. И еще могу вам сообщить, что послезавтра меня выписывают! Готовьте письма в полк!
– Счастливая!
Таня сияла, с желтухой покончено, и ей не терпелось уехать в полк, чтобы приступить к своим обязанностям техника эскадрильи.
Открылась дверь. В сопровождении медсестры вошла Тася с перебинтованной вдоль и поперек головой, казавшейся неправдоподобно большой.
Начались расспросы. Почти не двигая ртом, Тася промычала все полковые новости. Только о гибели Дуси Носаль не упомянула - думала все уже знают. Утомившись, она легла и повернулась лицом к стене.
Таня, на пару минут выходившая в коридор, вошла как-то незаметно, и стояла в дверях тихо, опустив голову. Подняв потухшие глаза, обвела всех взглядом:
– Дусю Носаль… убили над целью…
– Не может быть!
– воскликнула Рая Аронова.
– Я же ей письмо…
На тумбочке еще лежало Дусино письмо. Она подбадривала Раю и Хиваз, обещала прилететь за ними, когда их будут выписывать из госпиталя.
Хиваз ничего не говорила, губы ее подрагивали, наконец, она прошептала:
– Лучше бы меня…
* * *
В Ессентуках, в госпитале, Рае Ароновой пришлось лечиться долго: глубокая рана в боку заживала медленно. [226]
Однажды из полка пришло письмо, из которого она узнала, что три ее подруги, штурманы, начали ускоренную тренировочную программу, чтобы официально стать летчиками. Все они, как и Рая, перед войной окончили аэроклубы, но не имели необходимой летной практики. Теперь, чтобы стать летчиком, командиром экипажа, им требовалось совсем немного: проверочные полеты под контролем опытного инструктора Это было поручено заместителю командира полка по летной части Серафиме Амосовой.
Рая рвалась из госпиталя, чтобы успеть пройти контрольную программу вместе с подругами. В конце концов так и получилось. С апреля 1943 года Рая Аронова, Женя Жигуленко, Наташа Меклин и Нина Ульяненко были зачислены в летчики.
* * *
П. Гельман, Р. Аронова
ФРЕСКИ О НАШИХ БУДНЯХ
Пройдут года. И ужасы войны
Изгладит время в памяти моей,
Но в дружеском кругу, за праздничным столом
Мы вспомним боевые будни наших дней.
С моря ветер веет,
Развезло дороги,
И на Южном фронте все сложней летать.
Про бои в Моздоке и у Малгобека
Эти дни когда-нибудь
Мы будем вспоминать.
Об огнях- пожарищах, о друзьях-товарищах
Где- нибудь, когда-нибудь мы будем говорить,
Как зенитки били и лучи ловили,
Но упрямо продолжали цели мы бомбить.
Давай ударим по одной,
Давай ударим, товарищ мой!
Ночь светла. При луне
Терек виден вполне
В эту ночь, над рекой
САБы виснут толпой.
Темный лес, а в лесу
(Видим мы с высоты)
Как фашисты бегут,
Испугавшись, в кусты…
Смелых родила наша планета,
В этом ей выпала честь;
Есть бомбардиры, есть бомбардиры,
Есть бомбардиры, есть! [227]
* * *
После присвоения полку гвардейского звания была создана третья эскадрилья, а вскоре и четвертая, учебная. В полк прибывали летчицы из гражданского воздушного флота и аэроклубов. Их надо было ввести в строй, научить летать ночью, ознакомить с боевой обстановкой. А вот новых штурманов негде было взять, их просто нигде не готовили. Поэтому штурман полка Женя Руднева, обожавшая свою военную профессию, охотно взялась за обучение штурманскому делу девушек из техников и вооруженцев. Все они до конца войны успешно воевали штурманами.
В своем дневнике (5 марта 1944 года) Женя Руднева пишет:
«…только 3-го февраля начала заниматься еще одна штурманская группа. С позавчерашнего дня, то есть ночи, летать будут только на контроль…»
* * *
…Весна 1943-го. Станица Пашковская в белом тумане: цветут яблони, абрикосы. Я иду по тропинке у самого забора, задевая плечом ветви деревьев. Сыплется на землю белый снег лепестков. На темном небе блестит узенький серп месяца. Мы идем втроем: Жека Жигуленко, Нина Ульяненко и я. Сегодня у нас контрольные полеты: мы сдаем экзамен, и Сима Амосова принимает его у нас. [228]
…Внизу под крылом проплывает широкая лента Кубани, станица в светлых клубах цветущих деревьев. Мне кажется, что даже здесь, на высоте трехсот метров, я чувствую запах яблоневого цвета.
– Можно на посадку, - говорит Сима. Сегодня она долго проверяла меня, заставив проделать почти все, что я умела.
Я делаю разворот и вспоминаю своего инструктора в аэроклубе. Маленького роста, в черной кожанке, одно ухо шлема - кверху, заправлено под резинку очков, другое - книзу. Бывший летчик-истребитель Касаткин, как и большинство инструкторов, считал своим первейшим долгом ругать курсантов во время полета. Когда я запаздывала делать разворот и внизу уже появлялась окраина Киева, он кричал в трубку, как мне казалось, радостным голосом: