Наш человек на небе

Карбышев за уголок подцепил схему.

– Смотри, орёлик. Вот ствол в разрезе. А вот ты дульную скорость

прикидываешь... неграмотно прикидываешь, кстати говоря, здесь v должно в квадрате быть.

– Виноват.

– Не беда. Главное, что скорость снаряда у тебя ограничена скоростью переключения соленоидов — это я исхожу из предположения, что каждая из катушек обладает достаточной мощностью на своём участке канала. Так?

– Так, товарищ генерал. И ещё сопротивление воздуха.

– Молодец. Думал, дольше тебя подводить придётся.

– Не, я сам уж понял. На больших скоростях пренебрегать уже нельзя.

– Значит, сопротивление воздуха — но ещё и трение металла снаряда о металл канала. Смекаешь, орёлик?

– Система линейных уравнений получается, — неуверенно смекнул Калашников. — Которую можно свернуть относительно... относительно неизвестной...

Карбышев терпеливо ждал.

– Товарищ генерал, Дмитрий Михайлович, — сказал изобретатель. — Да ведь не бывает пушек вовсе без стволов!..

Карбышев послюнявил карандаш, жирно отчеркнул несколько символов. Обвёл слагаемое в одном уравнении, в следующем... Калашников машинально кивал.

– Получается, надо придумать, — сказал Карбышев. — Либо в дверь — либо сквозь стену.

Он видел, что парень уж принимает его правоту. Нет, не генеральскую правоту — ах, куда как легко сержантику соглашаться с генералом! И сложно спорить; за то и ценил Дмитрий Михайлович своего лобастого протеже, что спорил тот, и никогда не уступал правоте генеральской — но охотно признавал справедливость математических выкладок.

– Хорошо, — сказал Калашников, — хорошо... выходит, ствол вообще убрать?

– Вообще — не надо: стрелять не будет. Надо думать.

– Так... товарищ генерал! Стойте, стойте! Так мы ж в системе ещё одно неизвестное забыли: а мощность катушек учесть?

– Молодец, — сказал Карбышев, указывая на силовой кабель. — От крепости запитал пока?

– Так точно. Через мастерские кинул, считаю, что шина бесконечной мощности. Я пробовал с нашим генератором...

На последних словах сержант заметно приуныл.

– И что, не тянет? — с улыбкой спросил Карбышев. — Сам ведь смекаешь, без автономного источника питания смысла в твоём миномёте немного.

– Никак нет. Я думал пока стационарные установки организовать. Для защиты ближних подступов, наверное. Пока, как Вы говорите, дверь не откроется.

– Мда, орёлик. Ну, ладно: открою я тебе дверь. Ты про электрокристаллы слыхал ведь уже?

– «Энерго», — сказал инженер. — Правильно — энергокристаллы. И мы их называем «твёрдые сланцы». Из соображения секретности.

– Вулкан — и сланцы? — с сомнением уточнил Артамонов.

– День чудесный... — пробормотал Лаврентий Палыч. — Ортосланцы как раз магматического происхождения. Насколько я помню. Инженер замялся:

– Честно говоря, не знаю, товарищ Берия, я только спектроскопист. Но вы же понимаете, это условно, для секретности...

– Если «для секретности», — резко сказал Берия, — то я «товарищ Петров». А если...

– Не ругайтесь, товарищ Петров, — донеслось со стороны временного причала. — Гражданскому человеку время нужно привыкнуть.

– Ну наконец-то, — сказал Лаврентий Палыч, поворачиваясь навстречу плотному мужчине с усталым, отяжёлевшим лицом. Они обменялись рукопожатием. — Нет у нас времени привыкать. Ни на что нет. Генерал армии Иосиф Родионович Апанасенко добродушно промолчал.

– Товарищ Артамонов, — Берия повернулся к сопровождающему, — проводите товарища.

Парень понятливо кивнул, подхватил под руку инженера и уволок вниз по склону, в сторону палаточного лагеря.

– Вы без охраны? — спросил Апанасенко.

– Здесь — зачем?.. — ответил нарком.

Мужчины встали тихо. Здесь, на самой окраине мира, разговаривать не хотелось. После Москвы-то, после Казани, Челябинска, Караганды, Новосибирска, Томска, Иркутска, Хабаровска, Владивостока... И везде — люди, заводы, институты и конструкторские бюро, военная и гражданская администрация, органы; дела, дела, дела — от посадки до следующего взлёта, но и в пути — дела, дела, дела.

Лаврентий Палыч некоторое время разглядывал пепельный берег, затем перевёл взгляд на поверхность океана. За кромкой прибоя болтался на мелкой волне неказистый серый «амбарчик» — летающая лодка МБР-2. Рабочие смены с гиканьем разводили костры на берегу: при посадке гидроплан набирал воду, и перед каждым вылетом самолёт приходилось просушивать.

– Скорей бараки ставьте, — сказал Лаврентий Палыч, рассеянно слушая перебранку техников.

– Сперва волнорез.

– Постудится народ.

– Сперва волнорез, — повторил Апанасенко. — Океан. Лодки бьются. «Амбар» как вытянем? Надо было на Славной разворачиваться.

– Развернёмся. Не всё сразу.

Иосиф Родионович глянул на Берию искоса.

– Ну-ну, — протянул он скептически. — Удержать плацдарм? Я не смогу.

– Полагаете, отберут у нас японцы остров?

– «Отберут»? — хмыкнул генерал. — Он и так японский.

– Всё течёт, всё изменяется, — неопределённо пообещал нарком.

– Ну-ну, — повторил Апанасенко. — Как Верховный умудрился-то?.. Да, подумал Берия, с базой на Итурупе — это интересно получилось. Неожиданно. Иосиф Виссарионович затеял с японцами... да нет, подобные игры — неизбежно командные. Молотов, Судоплатов, Абакумов... пришлось задействовать даже товарища Тихомирова [19] ; и совсем не важно, что думал о происходящем сам товарищ Тихомиров. Идеальная система управления отнюдь не нуждается в том, чтобы её элементы осознавали себя её элементами. Берия с грустной улыбкой покачал головой.

19

Митрополит Токийский и Японский Сергий (Георгий Алексеевич Тихомиров).

Людям нравится думать, будто они обладают свободой воли. И не только отдельным представителям рода человеческого: племена, этносы, целые культуры упиваются этой иллюзией.

Интересно, понимал ли Гитлер, насколько мало самостоятельности и оригинальности оказалось в его безумии?.. Запад привёл Германию к нападению на СССР; привёл грубо, бесцеремонно, не испытывая ни стыда, ни нравственных сомнений — ни особого сопротивления, ибо нынешняя Германия выросла из поражения в первой Великой войне, и Первая вела ко Второй так же верно, как яйца кобры предвещают появление молодых кобр. Можно восстановить разрушенную экономику, можно вырастить новых людей — но горечь поражения может быть смыта лишь предвкушением грядущих побед; Германия с дикарским восторгом расчёсывала свои гноящиеся раны; всего-то и потребовалось — дать ей немного денег и пообещать обретение силы... Раны затянулись; гной приумножился и взял власть.