Наш человек на небе

Впрочем, задавить авторитетом того же Шапошникова — задачка непростая.

Сталин усмехнулся в усы, вспоминая, как старательно Борис Михайлович уговаривал его оставаться в кресле. Другой бы предложил: «отдыхайте» — подразумевая: «не мешай!..» Начальник Генштаба сказал: «не мешайте» — имея в виду «отдохните хоть немного».

Сам старый маршал сосредоточенно нависал теперь над «живой картой», отслеживая ход боевых действий в Белоруссии. По экрану оперативного стола медленно ползали разноцветные значки воинских частей. Светились предполагаемые, расчётные и зафиксированные маршруты движения. В местах боестолкновений экран полыхал красным; отсветы ложились на лица склонившихся над столом генералов — и генералы казались сталеварами. Шапошников освоил оперативный стол очень быстро, словно всю жизнь чего-то подобного и ждал. Он откровенно наслаждался новыми возможностями; да и здоровье позволяло — когда болеешь так тяжело и долго, поневоле станешь воспринимать внезапное исцеление как второе рождение. «А ведь я — старше», подумал Сталин; подумал с товарищеским, но всё равно странным чувством.

Впрочем, все его ощущения в последнее время сделались... чудноватыми: обострёнными, слишком тонкими, слишком глубокими — словно он учился воспринимать окружающий мир каким-то новым органом чувств. Иной раз Сталину казалось, будто он растворяется в накатывающих незнакомых переживаниях, теряет чувство времени и пространства — но всякий раз, сбросив оцепенение, он понимал, что мир вокруг не упустил и мгновения.

– Успевает, — с облегчением сказал Шапошников, распрямляясь.

– Катуков? — уточнил Тимошенко.

Борис Михайлович кивнул.

– Ну вот, — удовлетворённо сказал Семён Константинович. — Значит, не зря рокаду строили, я ж говорил.

Корпус Катукова, используя преимущество «тридцатьчетвёрок» в проходимости, метался сейчас в узкой полосе между Барановичами и Дзержинском. От танкового соединения немцы, естественно, ожидали попытки прорыва на Лиду; вместо этого Рокоссовский ограничивался контрударами и одновременно настойчиво расшатывал позиции немцев на севере, создавая впечатление недостаточности собственных сил — которых, сказать по совести, для вскрытия обороны противника и в самом деле было маловато. В это же время дивизии генерал-лейтенанта Власова обозначали угрозу на юге, в направлении Луцка; репутация «наполеоновской хватки» Андрея Андреевича была достаточна высока, чтобы немцы поверили в серьёзность его намерений. Один и тот же вопрос, всегда один, из тысячелетия в тысячелетие: какой же из обозначенных ударов главный? Ответь верно — и выстраивай адекватную оборону, стягивай силы, подготавливай контрудар; ошибись — и терпи поражение. Не обязательно, конечно: иной раз и повезёт — вот только цена такого везения всё равно может оказаться слишком высокой. Однако план Рокоссовского предполагал сразу два главных удара — уникальное решение в военной истории. Идея вызвала яростные возражения Жукова и уважительное одобрение Тимошенко; Шапошников и Антонов колебались, склоняясь к «за».

– Вы уверены в своём предложении, товарищ Рокоссовский? — спросил тогда Сталин.

Фигура генерал-лейтенанта пошла синеватой рябью: голографическое изображение стабильностью не отличалось. Однако звук передавался по отдельному каналу, и голос Рокоссовского остался твёрдым:

– Уверен полностью, товарищ Сталин.

– А вот Ставка не уверена. Выйдите и подумайте хорошенько.

– Слушаюсь, — сказала голограмма.

Полупрозрачная фигура протянула руку, — очевидно, к выключателю, — изображение померкло. В воздухе над миниатюрным постаментом устройства вспыхнула и принялась крутиться вокруг собственной оси небольшая красная табличка: «Пользователь вышел из сети».

– Оригинальничает Костя, — отчётливо пробормотал Жуков.

– Молодец Константин Константинович, — сказал Тимошенко.

– А Вы что имеете сказать, Борис Михайлович? — спросил Сталин, откидываясь в кресле.

– Риск большой, товарищ Сталин, — отозвался Шапошников. — Но и выигрыш сулит немалый.

 Он по привычке откашлялся.

– Фактически, товарищ Рокоссовский реализует принципиально новую военную доктрину... да — назовём её доктриной автономной стратегической партизанской операции.

– Мудрёно, — заметил Тимошенко. — Но по сути...

– Мальчишество и авантюра, — резко перебил его Жуков. — И по сути, и по форме. И по результатам.

– «Результатам»?.. — переспросил Антонов; начальник Оперативного управления Генштаба вообще отличался несколько ироничным отношением к Георгию Константиновичу.

– Что Вам непонятно? Я говорю о...

– Товарищ Жуков, — сказал Сталин. — Вы подготовили замечания по Керченской операции?

– Так точно, товарищ Сталин. Соображения мои я сейчас изложу...

– Изложите. Несколько позже. Товарищ Поскрёбышев проводит Вас. Скрипя сапогами, как Прокси суставами, командующий Южным фронтом покинул помещение.

– Строго говоря, — примирительным тоном сказал Шапошников, — в известном смысле товарищ Жуков прав. Авантюра. Но авантюра явно давно и глубоко продуманная.

– Ежели продуманная — авантюра ли? — спросил Антонов.

– Ключевым моментом стратегии Рокоссовского, — сказал Борис Михайлович, избегая прямого ответа, — является применение общевойсковых методов силами фактически партизанских соединений. Костяк Особого Белорусского составляют кадровые военные, снабжение частей поставлено отлично, разведка... несмотря на отдельные неудачи, разведка поставлена очень серьёзно. Средства авиации и ПВО способны к решению соответствующих задач. Артиллеристы в лагере прекрасные, и снарядный голод мы ликвидировали. Отдельно отметим высочайшую эффективность действующих в Белоруссии диверсионных подразделений.

Присутствующие дружно покивали, отмечая.

– На такое уникальное сочетание качеств ответа у немцев пока не выработано. Ведь в современной войне нет грани между тактикой и стратегией: ныне между ними вводится оперативное искусство, окончательно стирающее какие-либо границы. В современной операции тесно переплетаются между собой стратегия и тактика.

Борис Михайлович указал на оперативный стол космических союзников:

– Теперь же на помощь деятелям не только военным, но и всяким иным пришла техника, предоставив в наше распоряжение аппараты, подобные этому. Мы получили немыслимую ранее возможность следить за ходом военных действий, опираясь на куда более достоверный источник сведений, нежели письменные и устные донесения непосредственных участников сражений.

– Золотые слова! — сказал Тимошенко. Он с предельным вниманием относился к информационной составляющей войны и строго наказывал генералов даже за кратковременную потерю управления войсками. Передатчики «марсиан», активно внедряемые сейчас в РККА, казались Семёну Константиновичу чем-то навроде манны небесной, и маршал не забывал делиться своей радостью. — С новыми рациями — да мы ж теперь сверху донизу всё видим. И, если что, управление подправим. Прям отсюда.

– Строго говоря, мы наблюдаем позиции не самих частей, а приданных им офицеров связи с передатчиками.

– «Войну ведёт верховная власть государства», — негромко процитировал Иосиф Виссарионович, вынимая изо рта мундштук нераскуренной трубки, — «слишком важны и ответственны решения, которые должно принимать руководство войной, чтобы можно было доверить его какому-либо агенту исполнительной власти».

Шапошников с уважительным достоинством поклонился. Прежде чем

Глава Генштаба успел продолжить, прозвучал зуммер голопроектора; табличка засветилась жёлтым: командующий Особым Белорусским фронтом запрашивал соединение.

– Вы подумали, товарищ Рокоссовский? — спросил Верховный.

– Так точно, товарищ Сталин, подумал, — сказал товарищ Рокоссовский, застенчиво переливаясь оттенками лазури. — И настаиваю на проведении операции по предложенному плану.

– Выйдите и подумайте ещё, — сказал Сталин.

«Пользователь вышел из сети».

– Уверенность командующего — залог успеха операции, — сказал Тимошенко, рассматривая вращающуюся табличку.

– Смотря какой командующий, Семён Константинович, — мягко заметил Антонов, — смотря какой командующий...