Наша светлость

Про замуж и сердце Меррон рассказывать не стала, но почему-то показалось, что Сержант и сам все понял. Смеяться не стал и на том спасибо.

– И когда все разладилось?
– Сержант задал именно тот вопрос, на который Меррон не желала отвечать. И сказать бы, что его это дело совершенно не касается, но тогда они точно поругаются, а ругаться Меррон не хотелось.

Ей даже нравилось вот так, сидеть и говорить о всякой ерунде.

Разладилось... хорошее слово. Действительно разладилось. А Меррон не заметила бы, если бы не услышала, как вдова Харрис сочувствует тетушке, мол, девочка настолько некрасива, что у нее ни малейшего шанса жизнь устроить. Меррон поначалу и не поняла, о ком речь.

Она думала, что она - обыкновенная. Человек, он ведь все равно человек, что за разница, какой у него разрез глаз или форма носа?

А разница была. Именно она отделила Меррон от прочих. Больше не было игр, а разговоры замолкали, стоило Меррон подойти. Зато были взгляды и советы, что делать с кожей. Выяснилось, что дело не только в лице. Голос у Меррон слишком низкий и грубый для женщины. Кожа - темная, как у простолюдинки. И волосы, что проволока. Тело нескладное, да и сама она, от макушки до пят - нелепа.

Говорит вещи, о которых в обществе разговаривать не принято. А если и принято, то не женщинам. Что женщина понимает в политике? Ей следует читать модные журналы, а не Сельскохозяйственный еженедельник. Еще Меррон бегает, а не ходит степенно, как полагается юной леди.

Хотя она совсем уже не юная.

И вообще всем ясно, что Меррон предначертана судьба старой девы. Склочный характер уже имеется. А Меррон не склочная вовсе, просто не способна молчать, когда над нею смеются.

Почему-то смеялись все и всегда.

И Меррон много глупостей сделала, пытаясь доказать им, что права. Рядом с одной из таких вот глупостей она и сидела, раздумывая над тем, какую историю тетушка сочинит о замужестве Меррон. Наверняка, очень далекую от правды.

Главное, теперь Бетти перед соседями стыдно не будет. Но кое-что Меррон так и не выяснила.

– Зачем ты на мне женился?

Он мог бы выбрать, если не любую, то другую, всяко получше Меррон.

– Просто так.

Вот теперь Сержант определенно насмехается.

– Горе ты мое луковое, - сказал, отпуская.

Горе? Тетушка, когда сердилась, называла Меррон катастрофой.

Наша Светлость присутствовали на похоронах.

Мне категорически не идет черный цвет. И остальным тоже - без него слишком много черноты вокруг, я уже не надеюсь, что когда-нибудь она исчезнет.

Небо пытается спасти, расщедрившись на снегопад. Рыхлые белые хлопья ложатся на руки, на волосы, а я почти не ощущаю холода.

– Я здесь, - Кайя берет меня за руку и уже не отпускает.

Почему-то именно сейчас я, как никогда остро ощущаю инаковость этого мира. Здесь нет храмов и священников, готовых проводить душу в мир иной. А я все равно слышу заунывное пение. И воздух будто ладаном пропах. Еловыми лапами.

Нет, снегом и только.

– По обычаю тех, кто носит имя Дохерти, выносят через главный вход, - Кайя начинает говорить, чтобы отвлечь меня от воспоминаний.
– Шесть лошадей вороной масти. Черная повозка. Открытая, поскольку тело повезут через город, чтобы каждый имел возможность попрощаться. Тело укрывают черной же тканью, на которую кладут цветы. Иногда цветов очень много, и тогда их передают сопровождению. Когда хоронили отца, люди приносили гнилую солому.

– Почему?

– Показывали, что им нечего есть.

Тиссу - я даже мысленно называю эту женщину Тиссой - не повезут через город. И шестерка лошадей ее не ждет. Носилки. Белые розы на саване. И белый же снег.

Железные ворота распахнуты настежь. За ними снова чернота, но погребальной шахты, которую не способны оттеснить факелы. Провалы пустующих камер, и я понимаю, что однажды окажусь здесь. Не страшно, но...

...здесь только вместе. И очень нескоро.

Носилки входят в черный зев камеры. Ни прощальных слов, ни слез. Лишь деревянная заслонка, перепоясанная цепью, как знаком того, что место это занято. Мраморная плита с именем будет изготовлена позже, но Урфин не дождется.

Я знаю, что сегодня он исчезнет, не попрощавшись.

От него ждут безумных поступков, и разочаровывать Урфин не станет. Перед исчезновением он напьется, полагаю, вполне искренне, и выскажет прилюдно все, что думает о суде и судьях.

...еще несколько дней и мы тоже уедем.

...я думала, завтра.

...не успеваю. Мне надо завершить одно дело. И с Городом разобраться. Я рассчитывал на Урфина...

Но он должен быть в другом месте. И наш отъезд придется отложить.

...от дяди новостей тоже нет. Я опасаюсь, что... не хочу думать, но вероятность высокая. Иногда он становится безрассуден. А Сержант - не Дохерти. Его полномочия должны быть подтверждены. И я сам представлю его гарнизону и гильдиям. Совету тоже.

Уехать тихо не выйдет.

Сержант? А я как же? Я как-то привыкла к постоянному молчаливому присутствию Сержанта.

Скучать буду.

Интересно, ему понравится быть директором нынешнего сумасшедшего дома? Ох, что-то сомневаюсь.

...и передача дел займет некоторое время. Мы постараемся управиться настолько быстро, насколько возможно.

...то есть, ему ты доверяешь?

...скорее использую. Он клялся служить моей семье, и клятву давал не мне. Он не помнит ни слов, ни обстоятельств, вообще ничего, но знает, что клялся. И подозреваю, нарушить клятву не сможет при всем желании.

Еще один. И я оглядываюсь на запертую дверь, которая вовсе не выглядит надежной, равно как и плита, прикрывшая нору гробницы. Человек, который умер задолго до моего появления в этом мире, пугает своей посмертной властью.

А Кайя не спешит возвращаться в Замок. Он дышит часто и глубоко, словно пытаясь избавиться от затхлого духа подземелья, который прилип и ко мне.