Наши за границей

— Ахъ, душечка, да какъ-же мн это знать… Я думалъ, что ты знаешь. Вдь ты по-французски…

— Что-же тутъ французскаго, узнать, какъ называется гостинница? Отчего-же ты на вывску надъ подъздомъ не взглянулъ? Вдь ужъ прочесть надпись-то могъ-бы.

— А отчего ты не взглянула?

— Опять! Здравствуйте… Я на него, а онъ на меня…

— Однако, когда мы пріхали въ гостинницу, такъ вдь ты видла, куда мы пріхали.

— Что такое: видла! Вмст съ тобой въ карет хала. Карета была набита подушками, чемоданами… Да и гд тутъ разглядывать! Я рада-радешенька была, что мы хоть комнату-то какую-нибудь нашли. До того-ли тутъ было!

— Ну, вотъ видишь, видишь. А меня винишь.

— Такъ вдь ты мужчина, ты долженъ быть расторопне!

— Такъ какъ-же намъ быть?!

— Ужасное положеніе! Надо нанимать извозчика къ себ домой, и не знаешь, гд живешь.

— Постой… Я помню, что противъ нашей гостинницы красная желзная перчатка висла надъ магазиномъ.

— И я это-то помню, но нельзя-же нанимать извозчика въ гостинницу, противъ которой красная желзная перчатка виситъ.

— А можетъ быть, онъ знаетъ. Попробуй. Постой… Какъ по-французски красная перчатка?

— Ганъ ружъ. Да такъ нельзя…

— А вотъ я сейчасъ на счастье… Коше… Въ готель, гд ганъ ружъ. Гранъ ганъ ружъ, — обратился Николай Ивановичъ къ извозчику.

— Je ne connnais pas un tel h^otel, monsieur, — отрицательно потрясъ головой извозчикъ.- Quelle rue?.. Quel num'ero?

— Не знаетъ, чортъ его дери! Скажи ему, Глаша, что тамъ на углу была еще посудная лавка и старуха въ красномъ чепц сидла.

— Энъ птитъ рю… О куапъ э ли бутикъ авекъ де веръ… Опре де готель энъ грандъ ганъ ружъ де феръ… Ну завонъ убліе ли рю…

— C'est impossible de chercher comme зa votre h^otel, madame, — улыбнулся извозчикъ — Avez-vous la carte de l'h^otel? Dormez-moi la carte seulement.

— Нонъ, нонъ… Въ томъ-то и дло, что нонъ. Ну завонъ убліе деманде ли картъ.

— Да вдь ты помнила тамъ какія-то улицы около. Сама-же мн читала ихъ. Еще гд Гастонъ тамъ какой-то или Жеромъ пырнулъ кого-то кинжаломъ, — замтилъ Николай Ивановичъ.

— Ахъ, да… — оживилась Глафира Семеновна. Рю — де Лафаетъ и рю Лафитъ. Коше, се не па луанъ де рю Лафаетъ е рю Лафитъ.

— Voyons, madame… Alors on peut partir…

— Ме се не па ли рю Лафаетъ е рю Лафигъ, ме энъ птитъ рю…

— Prenez seulement place, — указалъ извозчикъ на экипажъ.

— Садись, Николай Иванычъ… Мы додемъ до улицы Лафаетъ, а тажъ будемъ искать. Я помню, что три или четыре переулка отъ улицы Лафаетъ.

— Два, а не четыре. Мн помнится, что два.

— Гд теб знать, коли ты по сторонамъ звалъ! Я улицы замчала, я и про Жерома вспомнила, и про угольщика Жака. Садись скорй.

— Ахъ, какая бда стряслась! — кряхтлъ Николай Ивановичъ, залзая въ экипажъ. — Ну, какъ мы теперь ночью будемъ разыскивать переулки!

Извозчикъ стегнулъ лошадь. Похали.

— Помнится мн также, что въ одномъ переулк, черезъ который мы проходили изъ гостинницы въ рю Лафаетъ эту самую, была вырыта яма и въ ней копались около тротуара два блузника, — сказала Глафира Семеновна, припоминая мстность.

— А мн помнится, что недалеко отъ гостинницы была ршеточка желзная съ шишечками, — прибавилъ Николай Ивановичъ.

— Ври больше! Ршеточка съ шишечками совсмъ въ другомъ конц города, около церкви Нотръ-Дамъ.

— Врешь, врешь! Тамъ еще мальчишка стоялъ, какую-то трещетку вертлъ.

— Дуракъ! Да разв можно по мальчишк съ трещеткой замчать! Ну, мальчишка съ трещеткой… Днемъ стоялъ, а вдь ужъ теперь ночь. Неужели такъ до ночи и будетъ съ трещеткой стоять!

— Да вдь я къ слову, Глаша. Ну, чего ты сердишься? И наконецъ ругаться. Люди въ несчастіи, не знаютъ какъ домой попасть, а она ругается.

— Да тебя мало ругать, мало! Батюшки! Да ты пьянъ, ты клюешь носомъ! И чего ты этого коньяку въ театр насосался!

— Я не пьянъ. Я ни въ одномъ глаз…

— Не пьянъ… Цлый графинъ высосалъ.

— Графинъ… Говорить-то все можно. Разв это графинъ! Разв такіе графины бываютъ? Бородавка какая-то вмсто графина. Въ немъ и стакана коньяку не было.

— Боже мой, Боже мой! У тебя даже языкъ заплетается… Впопыхахъ-то я сначала и не замтила. Ну, что я буду длать съ тобой пьянымъ. Вдь насъ въ часть возьмутъ, въ полицейскую часть.

— Успокойся, здсь частей нтъ. Здсь цивилизація. Да и пьяныхъ никуда по высшей цивилизаціи не берутъ.

— Пьяница!

— Я пьяница? Нтъ, пардонъ, мадамъ.

— Молчи.

Вскор супруги подъхали къ рю Лафаетъ. Извозчикъ указалъ на улицу.

— А рю Лафитъ, — спросила Глафира Семеновна.

— Ce n'est pas loin, madame.

— Ну, куда теперь хать? Надо выйти изъ экипажа и искать переулки пшкомъ, — сказала Глафира Семеновна. — Коше! Арете… Выходи, Николай Иванычъ. Разсчитывайся съ извозчикомъ.

— Зачмъ выходить? Прямо… — бормоталъ Николай Ивановичъ пьянымъ голосомъ, но все-таки выпихнутый Глафирой Семеновной, вышелъ и сталъ отдавать извозчику деньги.

— Батюшки! Да ты до того пьянъ, что качаешься. Вотъ тебя до чего развезло! Ночь, чужой городъ, пьяный мужъ… Ну, что мн съ тобой теперь длать! — восклицала Глафира Семеновна.

XXXV

Николая Ивановича дйствительно, какъ говорится, совсмъ развезло отъ выпитаго коньяку, когда онъ съ супругой пріхалъ въ улицу Лафаетъ. Приходилось искать гостинницу, гд они остановились, но къ этому онъ оказался ршительно неспособнымъ. Когда онъ разсчитался съ извозчикомъ и попробовалъ идти по тротуару улицы, его такъ качнуло въ сторону, что онъ налетлъ на громадное зеркальное стекло шляпнаго магазина и чуть не разбилъ его. Бормоталъ онъ безъ умолку.

— Шляпный магазинъ… Вотъ хоть убей — этого шляпнаго магазина я не помню; стало быть, мы не туда идемъ, — говорилъ онъ.

— Да что ты помнишь! Что ты можешь помнить, ежели ты пьянъ, какъ сапожникъ! — восклицала Глафира Семеновна, чуть не плача, и взяла мужа подъ руку, стараясь поддержать его на ходу.

— Врешь. Ршеточку съ шишечками я помню чудесно. Она вотъ бокъ-о-бокъ съ нашей гостинницей. А гд эта ршеточка съ шишечками?

— Иди, иди, пьяница. Господи! Что мн длать съ пьянымъ мужемъ!