Наследие

От задумчивости его отвлек ровный голос Гранта:

— Итак, совещание закончено. Господин Розье, если вам есть, что сказать в свою защиту, говорите — это последняя возможность.

Розье выпрямился, но взгляда не поднял:

— Мне нечего сказать.

— Вы уверены?

— Я поддался чувствам там, где поддаваться им было нельзя. Такой слабости трудно найти оправдание. Я полагаюсь на вашу справедливость.

— Воля ваша. В таком случае я прошу вас покинуть зал.

Розье встал и пошел к выходу — к ожидавшей его охране. Дверь за ними закрылась, и в зале вспыхнул свет.

Некоторое время было тихо, потом нависшую тишину нарушил Карл Брэдфорд:

— Чертовщина какая-то! Что это за публичное биение себя в грудь? Он что, таким образом счеты с жизнью сводит?

— Может, не нужно искать скрытый смысл? — задумчиво подал голос Джо Доусон. — Вы не верите, что человек в самом деле сожалеет о своей ошибке?

— Кто сожалеет? — сдвинул брови Брэдфорд. — Розье? Если он о чем и сожалеет, так это о том, что у спектакля мало зрителей!

— Я бы не был столь категоричен, господин Брэдфорд, — возразил Лао Ченг. — Розье есть что сказать, не знаю, как вам, а мне это очевидно. Но если он решил молчать — это его право.

— Именно, — кратко уронил Акира Йоши. — Он не к психоаналитику на прием явился, чтобы ждать, что мы сами начнем выяснять причины и искать оправдания.

Следующим подал голос Филипп Морен, потом — Пауль Вайс… И во всех мнениях на разные лады повторялось одно: отказ Розье от защиты впечатление произвел скорее негативное и симпатий ни у кого не вызвал. Лафонтен в искреннее раскаяние Розье тоже не верил. Мог бы поверить, если бы не последний с ним разговор.

Увлекшихся новым спором судей прервал Грант:

— Господа, мы уклонились от главного. Сказано уже достаточно, и при этом — ничего нового. Камилл Розье хочет справедливости — и он ее вполне заслужил. Прошу голосовать.

— Виновен, — первым жестко произнес Карл Брэдфорд.

Грант кивнул. Один за другим к нему присоединились еще шестеро присутствующих.

— А вы, господин Доусон?

— Я воздерживаюсь, — кратко ответил тот.

— Полагаю, на то есть причины?

— Есть. Я просто не верю, что он такой негодяй, каким его здесь изображают, хотя и понять, что им движет, не могу тоже. Достаточно такого объяснения?

— Достаточно. — Грант выпрямился и еще раз обвел взглядом лица судей. — Есть ли возражения у Верховного Координатора?

— Те же, что у господина Доусона, — отозвался Лафонтен. — Но для основательного протеста этого недостаточно.

Грант кивнул, окончательно утверждая принятое решение.

…Розье пересек зал и остановился перед судейским столом, напряженно выпрямившись, сцепив за спиной руки и глядя куда-то поверх голов. Слушая вердикт, он не шевельнулся и не изменился в лице, даже когда прозвучали слова окончательной формулы обвинения — «Вина Ваша доказана». Наверно, только в эти минуты Лафонтен окончательно решил для себя, что Валера к его рождению отношения не имеет никакого.

— Вы намерены оспорить решение?

Традиционный вопрос, который судьи задают равным себе.

— Нет, — отозвался Розье и спросил: — Я… могу узнать, сколькими голосами принят вердикт?

— Семью при одном воздержавшемся, — произнес Грант. — Это имеет какое-то значение?

— Семью… — тихо повторил Розье. — Нет, уже не имеет.

— Приговор будет приведен в исполнение завтра утром, — подводя черту всему сказанному, произнес Грант. — Заседание окончено.

Розье увели. Судьи разошлись, кто молча и в одиночестве, кто — продолжая вполголоса обмениваться мнениями. Лафонтен поднялся с места, когда в зале остались только он и Грант.

Первый Трибун, взглянув в его сторону, заметил:

— Вы недовольны нашим решением.

— Разве я сказал, что недоволен?

— Не сказали. Я вижу.

— Я недоволен не вами, Деннис. Мне просто не нравится такое стечение обстоятельств. И второй раз за четыре дня присутствовать при казни… Извините, если кажусь чересчур усталым, но это действительно не вызывает у меня энтузиазма.

— Я понимаю, — тихо сказал Грант. — Но на сей раз оставлять дело неоконченным нельзя.

— Поэтому я не стал оспаривать ваше решение. До свидания, Деннис. До завтра я здесь не появлюсь.

*

Утро выдалось тихим и светлым, но бессолнечным. Лафонтен приехал в штаб-квартиру еще затемно, и оставшееся до рассвета время провел у себя в кабинете. Долго задерживаться на рабочем месте он сегодня не мог — нужно было поскорее отправиться в клинику. Плановое обследование, сказал Роше. Но на сердце у Лафонтена было неспокойно. Странно, он уже привык думать, что здесь для него не может быть ничего неожиданного, но ошибся.

Необходимость снова становиться свидетелем убийства, хоть оно и называлось казнью, лишь ухудшала его настроение. Он думал отказаться, но счел, что отказ привлечет лишнее внимание. А ему сейчас достаточно взглядов, которыми время от времени обжигал его Деннис Грант.

Закончив разбирать срочные письма и донесения, он поднялся из-за стола, ушел к приоткрытому окну и достал сигарету. Ему хотелось просто ненадолго отвлечься от мыслей о делах, но отдых этот оказался прерван самым неожиданным образом.

За дверью кабинета послышались возбужденные голоса, потом щелкнул сигнал внутренней связи.

Лафонтен подошел к столу и нажал кнопку:

— Да.

— Месье Антуан, здесь Алекс Ротт. Важные новости — по делу Розье.

— Пусть войдет, если важные.

Он сел за стол, мельком удивившись — какие могут быть новости по делу после вынесения приговора?

Дверь распахнулась, и Дана буквально втащила в кабинет Алекса Ротта.

Секретарь Первого Трибуна был непохож на себя — растерянный, бледный, как полотно его же рубашки.

— И что это значит? — спросил Лафонтен, по очереди оглядывая взъерошенную парочку.

— Расскажи! — решительно толкнула Алекса в бок Дана. Потом, не дожидаясь, пока он обретет дар речи, выхватила у него из руки и положила на стол маленький предмет. — Вот!

— И что это?

Предмет оказался диктофонной кассетой.

— Это случайность, — поспешно объяснил Алекс. — Я даже не знал, что система записи была включена вчера. Я просто стал проверять кассеты, ну, на всякий случай, чтобы ничего важного не потерялось, а оно… вот…

— Ничего не понял. — Верховный посмотрел на Дану.

— Это запись разговора Гранта с Камиллом Розье, — пояснила она. — Сделана вчера вечером, случайно — аппаратура не была отключена. Никто бы и не узнал, если бы Алекс не сунулся проверить кассету, прежде чем снова ее использовать.