Наследие

Верховный сел в свое кресло за столом.

— Признаться, я восхищен. Это было блестяще.

— Только не говорите, что не могли сказать то же самое без меня.

— Мог. Вероятно, даже слова выбрал бы похожие. Но слышать такое от собственного босса — одно, а от Бессмертного — совсем другое.

— Да, второе больнее.

— Именно.

— Вам ведь безразлично, говорил ли я искренне или только читал роль.

Лафонтену не было безразлично. Но этот Бессмертный настолько непонятен и многолик…

— С точки зрения достижения нужного результата это в самом деле не имеет значения. Хотя мне больше нравится думать, что вы были искренни.

— Меня увиденное тоже впечатлило, — произнес Митос. — Вы всегда так расправляетесь с теми, кто встает у вас на пути?

«Бывало и хуже», мысленно ответил Верховный, вслух же сказал:

— Только если они не оставляют мне выбора.

— Правильно ли я понял, что получил свое отпущение грехов? — без всякого перехода спросил Митос.

— А вы приходили сюда только ради отпущения грехов? И говорили все то, что говорили, только чтобы угодить мне? Сомневаюсь.

— Вы не станете отрицать, что я сделал именно то, чего вы от меня ждали?

— Нет, конечно.

— Вот и вторая причина. — Митос усмехнулся. — Это был удачный способ извиниться перед вами лично.

Нет, самому себе ответил Верховный, ничего он мне прямо и откровенно не скажет. Я задумал — он сыграл — счет закрыт. А роль он читал или говорил от сердца — думай сам, если больше заняться нечем. Ну что ж, после всего, что в последнее время случилось, это неплохой результат.

— Извинения приняты.

— В таком случае не вижу причин здесь задерживаться.

Митос выпрямился, встал и направился к двери. Времени оставалось в лучшем случае на одну фразу.

— Еще один вопрос, Митос. — Тот остановился. — Зачем вчера к вам приходила Элен Шапиро?

Митос секунду промедлил, потом оглянулся:

— Теперь вы решили испытать судьбу?

— Ничуть. Наблюдение было установлено за ней, а не за вами. К вашему дому никто подойти не посмел. Так зачем она приходила?

— Я обязан вам отвечать?

— Не обязаны. Но подумайте еще вот о чем… Мне так или иначе придется ее вызвать. А от того, сколько и чего я буду знать, зависит, будет это беседа или допрос.

— Допрос, — повторил Старейший и усмехнулся с тоскливым сарказмом. — К чему травмировать допросами несчастную девчонку, которая и так разрывается между верностью своим убеждениям и любовью к отцу? С которого, уж простите за прямоту, за одно это следовало бы спустить шкуру.

— Понятно. Что ж, не смею вас больше задерживать.

Дверь за ним захлопнулась. Лафонтен глубоко вздохнул и потер ладонью лоб. Эта проблема решена, Митос им хлопот больше не доставит. О том, какую услугу он на самом деле оказал Ордену, Верховный счел за лучшее ему не говорить.

Сейчас нужно вернуться в зал, поучаствовать в обсуждении выступления Старейшего. Хотя нет… сначала дождаться Дану.

Дана вернулась через несколько минут.

— Как наш посетитель? — спросил Лафонтен, когда она, войдя, плотно прикрыла дверь кабинета.

— Благополучно покинул территорию, — отозвалась она. — Вы довольны им?

— Вполне. Хотя риск был большой.

— Мягко сказано, — хмыкнула Дана. — Пожалуйста, задержитесь еще ненадолго, месье Антуан.

— Конечно. Я помню.

Она прошла вслед за ним в его комнату. Достала из шкафа аптечку и, разбирая ее, спросила:

— Месье Антуан, а как идет разбирательство?

— Трибунал совещается, — отозвался он, садясь в кресло и расстегивая верхние пуговицы рубашки. — Хотя приговор Джеку Шапиро — вопрос решенный.

Она, держа в одной руке наполненный шприц, подошла и присела рядом с креслом.

— Вы знаете, каким будет этот приговор?

— Смерть, — произнес он, удобнее устраиваясь в кресле и прикрывая глаза.

Дана свободной рукой откинула с его плеча рубашку и очень осторожно, кончиками пальцев, прощупывала его руку выше локтя. Молчала.

— Вас что-то беспокоит, Дана?

— Я… не знаю. — Она подняла голову, отвлекшись от своей работы, и посмотрела ему в глаза. — Просто… вы так легко обо всем этом говорите… Но это же живой человек. Он хочет жить, он нужен кому-то. Я понимаю убийство в бою, когда или ты, или тебя. Но чтобы вот так, росчерком пера..

— Но восстание или заговор — это разве не бой, Дана? Что стало бы со всеми нами, сумей Шапиро исполнить задуманное? А предводитель не смеет требовать снисхождения к себе, когда гибнут люди, которых он вел за собой.

— Да, но… что толку в наказании, которого человек уже не сможет осознать?

— Кто говорит о наказании? Вы правы, как наказание смерть бессмысленна. Но очень хороша как мера превентивной защиты.

— Превентивной защиты? От чего?

— От повторения истории в будущем.

— Что же это за защита? — Дана, вздохнув, вернулась к уколу. — Найдется другой псих. И какая тогда разница?.. Чш-ш… Не вздрагивайте так, пожалуйста.

— Разница в опыте, Дана… Черт, это ваше лекарство — просто жидкий свинец!.. Человек учится на своих ошибках и неудачах. Три года назад справиться с Джеком Шапиро было детской задачей, сейчас мы едва сумели его остановить. Опытным путем проверять, что ему удастся с третьей попытки, я бы не хотел.

— Я не о Шапиро, — сказала Дана, оправляя его одежду и вставая.

Лафонтен поймал ее за руку и удержал:

— Я сказал, что судьба Джека Шапиро предрешена. О Камилле Розье я ничего не говорил. Вы все еще вините себя в том, что он оказался под стражей?

— Не знаю. То есть умом я понимаю, что я тут ни при чем…

— Вот и прислушайтесь к голосу разума. Поверьте, Дана, уж за Камилла Розье вам себя упрекать незачем.

— Я знаю, — кивнула она. — Не обращайте внимания. Просто… наверно, он все-таки запал мне в душу. Ничего, переживу.

Конечно, она переживет, про себя согласился Лафонтен. Но проблем из-за этого мальчишки будет еще предостаточно…