Наследница огненных льдов

Не успела я испугаться за дядю и расстроиться, как увидела, что Нуритынэ за спиной бабушки подаёт мне какой-то знак, качая головой и помахивая рукой.

– Это легенда, – пояснила Кирсимакан.

Что ж, можно было облегчённо выдохнуть и выбросить из головы странные рассказы бабушки. Но Матлинэвыт тут же одёрнула внучек и прикрикнула:

 – Совсем от рук отбились! Позабыли заветы предков! Говорила я вашему отцу, чтобы не уводил вас в Энфос, чтоб не оставлял вас в школе на всю осень и зиму. Что вы теперь знаете о родовой жизни? Всё позабыли, ничьих слов не уважаете.

– Прости, бабушка, – пристыжено опустила глаза Нуритынэ. – Просто вряд ли Шела верит в злых духов и богов. На материке они, наверное, не обитают.

– Злые духи не обитают, – подтвердила я, – только хухморчики.

– Может на материке и нет пехличей, – уступила бабушка, – а в горах и под Ледяной звездой точно есть. Ещё мой отец рассказывал, как видел их однажды. В ту зиму он ходил охотиться в горы, но так и не сумел настрелять зверя для сборщика пушнины. Горевал он шибко, говорил, если не получит сборщик двадцать шкурок соболя, то отнимет он у нашей семьи всю юколу, что на зиму засушили. И вот перед приездом сборщика пушнины решил отец испытать судьбу в последний раз. Пошёл к горам и видит – след от нарт, только маленький совсем, узкий. Вспомнил он, что про пехличей люди говорят, и подумал: была не была. Или дома с голоду всей семьёй помирать, или одному с пехличами встретиться. Смекнул он, раз они на охоту поехали, то скоро по этому следу с убитым зверем обратно вернутся. Срубил он ножом тонкое деревце, положил его поперёк следа от нарты, а сам за кедрачом спрятался. До самой ночи ждал, а как луна взошла, слышит, кудахчет кто-то. Это тетерева нарты пехличей тянут. Вдруг щёлкнуло что-то, и вспорхнули тетерева над кедрачом. Это нарты пехличей на деревце наехали, полозья подломились, а птицы со шлеек сорвались и улетели. Вышел отец из-за кедрача, видит, стоят маленькие люди в собольих кухлянках, плачут. В нарте у них соболя лежат, белки, зайцы. Пехличи отцу и говорят, помоги нам до дома в горах добраться, а мы отблагодарим тебя. Погрузил тогда отец маленькие нарты пехличей в свои нарты, а собаки отказались их тянуть – выли, скулили, а потом сорвались с постромок и в лес убежали. Пришлось отцу самому брать в руки постромки и тянуть обе нарты, куда пехличи укажут. Всю ночь тянул, совсем из сил выбился, а когда луна за горами скрылась, подошли они к сопке, а в ней дыра разверзлась. И светится изнутри так ярко, что глаза слепит. А пехличи сгрузили свою нарту с отцовской и в дыру унесли, а ему говорят, иди к себе домой и не оглядывайся, тогда наградим тебя богатством. А если обернёшься, не жить тебе. Отец испугался и потянул свою нарту прочь от той сопки. Всё утро и весь день не оглядываясь шёл он прочь от страшного места, а как домой добрался, уже сумерки опустились. Вышла мать из дома и видит, в нарте-то у отца меха всякие лежат. И собольи, и росомашьи, и от огнёвки, и от белки. И все выделанные. Мать уж не чаяла отца увидеть, ведь не было его дома целую неделю. А ему казалось, что только ночь прошла, как он пехличам помогал. И ведь не обманули они его и не сгубили, а богатством одарили. Рассчитался в тот год отец со сборщиком пушнины и кое-что до следующего года сберёг. А пехличей с тех пор больше не видел. Вот что я слышала от него в детстве. И меха те своими глазами видела. Не обычные они, а будто серебром усыпаны.

Какая необычная сказка. Злые духи становятся добрыми, стоит им попросить у человека помощи. А ведь до чего коварен человек, раз может заставить злых духов послужить себе на пользу. Надеюсь, никакие карлики с нерпичьими глазами не встретятся нам с Эспином по пути к Тюленьему острову, а то неизвестно, получится ли у меня быть настолько хитрой и расчётливой, чтобы заслужить их милость.

Глава 26

В Кедрачёвке к нашему приходу уже вовсю кипела жизнь: мужчины и молодые парни вернулись с устья реки. На окраине селения стояли тазы, чаны, вёдра, доверху заполненные какой-то студенистой белёсой массой. Заметив на посуде кровавые разводы, я напряглась. А когда мне на глаза попался огромный, просто гигантский тёмно-серый мешок из содранной серой кожи, на конце которого отчётливо виднелись ласты, я почувствовала себя дурно.

– А я видел весь процесс от начала и до конца, – подойдя ко мне, доверительно сказал Эспин. – И как снимали шкуру чулком, и как срезали жир и мясо. И внутренности. Зрелище не для слабонервных.

– Что это за зверь? – только и смогла спросить я.

– Лахтак.

– Кто?

– Помнишь лежбище тюленей в непропуске? Так это один из них.

Собаки в немереном количестве крутились возле людей, надеясь на угощение. Возвращающиеся из долины женщины затаскивали свои налобные мешки в домики, и спускались вниз с ножами и алюминиевыми мисками, чтобы помочь в разделке огромного тюленя.

Все были заняты делом кроме нас с Эспином и ещё двух карапузов, которые едва научились ходить. Мне было дико видеть, как маленькие дети без всякого присмотра ходят и бегают между шестов с рыбой и под жилыми домиками. А если с ними что-нибудь случится? А если они доберутся до реки и упадут туда?

Я в напряжении наблюдала за детишками, стараясь не упустить их из виду, даже подошла ближе, чтобы в случае чего прийти на помощь. Но она явно не требовалась, и поняла я это, увидев двух чёрных пушистых собак, что крутились рядом с детьми. Они словно пастухи не давали им разбежаться в разные стороны, перегораживая путь мягкими боками. А ещё собаки не могли удержаться, чтобы не облизать чумазые личики, перепачканные чем-то съестным. Всё ясно, родители уверенны в верности мохнатых нянек и потому могут спокойно заняться не менее важными делами.

Когда мимо меня незнакомая женщина пронесла ведро, полное окровавленных кишок, а вслед за ней пробежала собака, с содранной мордой мёртвого тюленя в пасти, я решила уйти на окраину селения. Лучше с приличного расстояния наблюдать, что станется с тушей пойманного лахтака и не чувствовать сопровождающих это действо запахов.

– Какая ты брезгливая, – последовав за мной, заметил Эспин. – Привыкай, это настоящая жизнь. Здесь у людей нет иного способа прокормить себя.

– Я понимаю, но…

– Думаю, на флесмерских скотобойнях всё обстоит примерно так же.

– Что, собаки бегают по соседним улицам со свиными головами в зубах?

– Ну, до такого, конечно не доходит. Но крови и потрохов, полагаю, там не меньше.

– Всё равно неприятно на это смотреть.

– О, скажи спасибо, что не пришлось участвовать. А ведь я помогал вытаскивать этого лахтака на берег, когда его буксировали на байдаре.

– На море есть байдара? – тут же оживилась я.

– Есть, но ни до Сульмара, ни до Энфоса нас на ней не подбросят. Слишком далеко и опасно, к тому же одним лахтаком сыт не будешь. Завтра рыбаки снова пойдут ловить морского зверя. Но мне пообещали дать проводника. Завтра его снарядят в Энфос, закупиться в тамошнем продовольственном магазине. Он нас с радостью проведёт через кедрачи на север.

Вот как. Оказывается, на море Эспин не терял времени зря и нашёл нам проводника. А всё, что смогла узнать я, так это историю о духах гор, что обитают возле оси мира. Странно, а я думала, что ось мира окутана морскими льдами. Но бабушка Матлинэвыт и её предки были уверены, что там есть гористая суша. Интересно, а как обстоит дело на самом деле?

Пока я размышляла об этом, к нам подошла Кирсимакан. Завидев Эспина, девушка зарделась и даже кокетливо ему улыбнулась, после чего сказала:

– Идёмте чаевать.

Возле одного из домиков расположилось монументальное кострище: две высокие рогатины, вертикально вогнанные в землю, держали на себе толстый шест, с которого свешивалась цепь с крюком на конце. На этом самом крюке был подвешен закопчённый до черноты чайник, а под ним трещал костёр. Да, такая конструкция куда надёжней той, что вчера соорудил Эспин.

В нескольких шагах от костра под открытым небом уже был накрыт стол. Вернее, это был не стол, а две доски, поставленные на пару деревянных ящиков. Зато на них Нуритынэ и бабушка Матлинэвыт уже выставили миски с загадочной на вид массой светло-лилового цвета. По густоте она походила на сметану – это я определила, поддев угощение ложкой.

– Ты попробуй, – подбодрила меня Кирсимакан, когда мы присели на низенькие полена возле ящиков, – это самое лучшее лакомство.

И правда, ничего подобного я в жизни не ела. Жирное, кислое и сладкое одновременно. И такое сытное, что утренний голод как рукой сняло.

– Это так… необычно, – подобрав подходящее слово, призналась я. – И вкусно.

– Похоже на ягодный йогурт, – поддержал меня Эспин. – А что это такое?

– Толкуша, – ответила Нуритынэ.

– Это из тех клубеньков сараны, которые мы собирали? – догадалась я.

– И из голубицы.

– Но ведь тут есть что-то ещё, – заметил Эспин, – что-то вяжущее.

– Так это лахтачий жир.

Как-то некстати перед глазами всплыл образ собаки с тюленьей мордой в зубах. И толкуша тут же перестала казаться вкусной.

– Что, – не менее кисло спросил Эспин, – сырой жир с того лахтака?

– Да нет, прошлогодний. Мы его ещё той осенью накоптили.

Это уже радовало. Не хотелось бы мне есть сало того животного, что забивали чуть ли не на моих глазах.