Научи меня

– А ты?

– Что я?

– Ты боишься, что я уйду, из-за Кирилла? Тебя только это волнует? Твой ребенок? А что ты сама хочешь? Я тебе вообще нужен? Вот такой я, как есть? Или же ты меня просто терпишь?

– Зачем ты так?

Миша покрутил запястьем.

– А ты не так? Ты меня попрекаешь постоянно непонятно чем. Смотришь вечно с подозрением, и вообще, вот честно, Кать, я уже думаю, что я для тебя вынужденная мера.

А он ведь тоже боялся. Чего только?

– Не говори глупости.

Хватка неожиданно усилилась. Теперь Мишу и ее разделяли считанные миллиметры, что не могло не пугать. Внутри все замерло, и только сердце билось как заведенное.

– Глупости тут только ты говоришь. Я тебя прямо спрашиваю - я тебе нужен? Или мне можно уйти, чтобы тебе жизнь не портить? Ты думаешь, я слепой? Не вижу, как ты мечешься? Так как, Кать? Давай я уйду, и ты успокоишься сразу? Как тебе идейка? А?

Подступающие слезы жалости к самой себе мешали говорить. А открыто плакать Катя не могла себе позволить. Не перед Мишей, который ей дорог. Не перед ним. Она покачала головой и вцепилась в каменно-твердые плечи.

– Я не идеальный, Катюш. Я такой, какой есть. Возможно, я не могу дать то, что тебе нужно, - он криво усмехнулся, но от его принужденной улыбки веяло отнюдь не радостью. И даже не цинизмом.
– Я не умею с детьми общаться, с тобой вот тоже...не умею. А как тебе что-то доказать - не знаю. Что мне сделать, чтобы ты поверила? Сказать, что я не уйду? Тебя не брошу? Ты не поверишь, Кать. Ты никому не веришь.

Он весь стал каким-то решительным, отбросил что-то, и теперь говорил с ней отстраненно, разглядывая стену над ее головой. Она испуганно сжалась.

– Миша, не надо, - он, казалось, только ее этих слов, произнесенных дрожащим голосом, только и ждал. Оттолкнулся от стены, рубашку одернул и вышел в коридор. В полнейшей тишине.

Она на несколько секунд застыла, переваривая происходящее. Уходит. Вот так вот молча. Не сказав ей ни слова, просто разворачивается и уходит. От нее.

Настежь открыв дверь, Катя бросилась следом. Мишка к ней спиной стоял, обувался, и даже не обернулся.

– Миша, стой! Миш, погоди, - она ему руку на плечо положила и к себе потянула, но Подольский неожиданно резко ее конечность сбросил, выпрямился и потянулся к висевшей на вешалке куртке.
– Куда ты на ночь глядя? Миш! Миша, я очень тебя прошу. Ну куда?..

– Домой, - отрывисто кинул он.

Чиркнул молнией, и звук получился особенно громким в тишине, почти зловещим. И так и не обернулся.

Доигралась. Все делала, для того чтобы он ушел, чтобы не выдержал, думала, ей легче станет, и та сумятица, творившаяся в ее душе, уляжется, успокоится. Не успокоилась - сейчас еще хуже стало, потому что она...теряла. Физически ощущала, как от нее отрывают что-то.

– Ты придешь?
– робко спросила Катя, не надеясь на ответ.

Подольский молча вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Добилась того, чего хотела. Он ушел. Надоело, устал, она довела. Сказка рухнула. Жизнь перестала даже казаться идеальной, и все вернулось на свои места. Только ли стало ли ей от этого легче?

Катя всхлипнула, прижав руку ко рту, и бессильно опустилась на пол.

***

За окном медленно начинало светать. Во дворе уже с неделю не горели фонари, а чинить их пока никто не собирался. Темно. Даже далекие отсветы не отражаются на стекле, а свет Катя и не думала включать. Сидела в тишине и темноте на кухне, тупо уставившись на кофейные чашки на обоях. Не час и не два - она вообще спать не ложилась. Да и какой спать, если внутри все медленно умирает? Разве можно спать при этом?

Кирилл проснулся этим утром сам. Она слышала, как он недовольно поднимается от будильника, бубнит, ища тапки в комнате, а потом быстро бежит в их комнату. Ее комнату.

Никого не находит, непонимающе окликает Мишку, потом ее. Катя молчит, тупо глядя на кофейные чашки, и сжимает стеклянный стакан побелевшими пальцами. Племянник сам ее найдет. Но он еще раз окликает Мишку и только затем идет на кухню. Имя Подольского больно впивается в кожу, заставляя затаить дыхание.

– А Миша уже ушел?
– спросил Кирилл и посмотрел на нее доверчиво заспанными и сонными глазами.
– Катя!

Она медленно отводит взгляд от обоев и смотрит на племянника, почти того не замечая. Слез уже не было, сейчас была лишь апатия и притупившееся сожаления, хотя, наверное, хорошо бы было поплакать.

– Да. Уже ушел.

– Понятно, - он успокоился и присел на табуретку.
– Он обещал меня в садик отвезти.

– Я отведу.

– А Миша заберет?

– Нет.

Детское лицо обиженно вытянулось.

– Почему?

– Он не может.

– Он что, опять в ко-ман-ди-ров-ку?

– Не знаю, - она говорила бездушно, почти на автомате, не задумываясь над смыслом слов.

Кирилл тоже не особо к ней прислушивался.

– Наверное, он опять далеко уехал. Но он скоро приедет, Кать, он мне обещал не уезжать как в прошлый раз. Он приедет быстро, да?

Рывком поднялась и в два шага оказалась у подоконника, стараясь скрыть слезящиеся глаза.

– Не знаю. Он не сказал.

Кирилл сам себе кивнул, тяжело вздохнул и поплелся в ванную.

Миша не приехал. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Не вернулся за своими вещами, которые вызывали у нее болезненные и яркие воспоминания. Не выдержав, она взяла пакет и аккуратно сложила туда все-все вещи, даже тапки и пепельницу, которой он пользовался. Спрятала их, но не на сервант, а поближе, и теперь всегда, открывая дверцы шкафа, наталкивалась на пакет взглядом. Наверное, специально так сделала, чтобы не забыть. Чтобы ей легче не стало.