Наука умирать

Мушкаев боялся и не стыдился бояться. Линьков его напугал — так и не раскрылся, на кого он работает, кому служит, и слишком долго и сосредоточенно думал, прежде чем отвести его в общежитие. Хорошо, что не сразу в Чека. Наверное, отложил на вечер.

Спокойно, не спеша, вышел из общежития, огляделся и направился по адресу Плющевского-Плющика к Сенной площади. На углу переулка, где находился нужный дом, остановился — как раз здесь на заборе было наклеено объявление. Читал и посматривал на тот дом.

«Приказываю вести беспощадную борьбу против буржуев и офицеров и принять самые решительные меры к искоренению всей сволочи, которая не хотит замазать свои белые руки. Я инвалид и как поставленный армией Кавказского фронта во власти коменданта города слежу за свободой: предупреждаю всю буржуазию, что за нарушение правил, выказанных против трудового народа, буду беспощадно расстреливать или уполномочивать лиц мандатами на право расстреливания негодяев Трудового Народа.

Военный комендант города Екатеринодара Сошенко».

Из дома, за которым наблюдал Мушкаев, вышли трое в шинелях, папахах с красными лентами, с револьверными кобурами на поясных ремнях. Значит, сюда нельзя.

Через Лабу переправлялись вброд ночью. Первыми шли юнкера. То и дело слышалось: «Тону!.. Помогите!.. Ай!..» — звенели тонкие мальчишеские голоса. Полк Маркова обеспечивал переправу, развернувшись вдоль высокого восточного берега по окраине станицы. Марков объезжал цепи. Здесь было спокойно — красные не атаковали. Выехал к высокому берегу. Генерал Боровский с ординарцами сидел на скамейке над рекой и наблюдал за своими юнкерами, прикладываясь к фляге.

Марков спешился, подошёл, спросил:

— Почему вы раньше Богаевского пошли? Он же должен первым переправиться на правом фланге.

— У него какой-то есаул налился и проспал. Не буду же я рассвета ждать. Вот мои мальчики пузыри пускают.

— Тонут?

— Тут мелко. По грудь.

— Это нам по грудь.

Марков снова сел на лошадь и поспешил к своим. В станице ни огонька, ночь беззвёздная, затаившаяся, неласковая. Подъехал к артиллеристам — они ждали, когда сапёры технической роты восстановят мост. На лафетах сидели расовые. Генерал узнал Брянцева. Тот подошёл, отдал честь и вновь заговорил о своём желании пойти в разведку в Екатеринодар.

— Подождите, прапорщик. Сейчас у нас главная разведка — найти наших, отступивших из города. Командующий разослал конные патрули, но пока никого не обнаружили. Конечно, в город тоже надо послать разведку. Может быть, и вас. У меня есть один мальчишка-юнкер — он уже занимался разведкой. Возможно, вдвоём пойдёте. А ещё одного человека я жду оттуда.

Когда генерал снова выехал на берег, юнкера закончили переправу, и речку по телегам, поставленным рядом, переходил Партизанский полк Богаевского. На западном берегу вдруг зашевелились тёмные фигуры, силуэты растягивались цепью — начался рассвет. И сейчас же раздались выстрелы — красные атаковали переправившихся. Юнкера, замерзшие на переправе, дружно бросились в атаку, и вскоре огонь красных затих. Мост ещё не наладили, и Маркову пришлось переправлять своих на лодках и плотах. Западный берег встречал злобными контратаками красных, оборонявшихся на хуторах Филипповских, Марухинских и прочих, где в основном жили иногородние, поддерживавшие большевиков. Пришлось разворачиваться в цепи рядом с Юнкерским батальоном. День начинался мелким дождём, встречный ветер гнал злые капли в лицо. Марков надвинул папаху почти на глаза и шёл с цепью 4-й роты. Вновь двигались размеренным шагом, без выстрела, с винтовками наперевес, а перед самым хутором побежали вперёд с боевым «Ура!». Красные отступили. Рота ворвалась в хутор. Посреди, на дороге стояли два орудия и грузовик со снарядами. Все дома пусты — ни одного человека. С другой стороны в хутор ворвались юнкера. Марков рассматривал орудия — обыкновенные, видавшие виды трёхдюймовки.

— Вот и трофеи, — подойдя к Маркову, сказал Боровский, окружённый юнкерами.

— Трофеи хорошие, — согласился Марков, — но взять их нельзя. Для орудий нет лошадей, для машины — бензина. Степаныч, — подозвал он Тимановского, — прикажи сломать грузовик и затворы у орудий разбить или заклинить.

Подошёл лейтенант моряк Дударев и начал уговаривать оставить машину — мол, найдём бензин или керосин, а пока можно на волах её тащить. Марков махнул нагайкой и пошёл с Боровским и юнкерами на окраину хутора, выбирать позицию. Если красные не будут контратаковать, можно некоторое время подождать, отдохнуть, а потом — снова вперёд.

— Что-то я Колю Курашова не вижу,— сказал Марков.

— Где Курашов? — спросил Боровский у своих юнкеров.

— Он же утонул! — ответили ему.

— Так это он утонул? Вот незадача.

— Он, — объясняли юнкера. — Он же маленького роста был. А перед этим ещё на том берегу он в цепи лежал рядом с Архангельским, которого убило выстрелом. Но он не сразу умер, а ещё говорил: «Моя мама, моя мама...» Курашов тогда заплакал, и с этого момента с ним что-то произошло. Ни с кем не разговаривал, в речку полез, не подумав, прямо в самое сильное течение, и его понесло...

Иногда генерал Марков, нынешний командир Офицерского полка, рассматривал ход боевых действий с точки зрения прежнего Маркова, профессора. Это было интересно. В отличие от Великой Европейской войны война Гражданская чем-то была похожа на кампании Суворова, Наполеона или генералов американских штатов, где тоже была своя Гражданская война: нет сплошного фронта, много походов, обходов, окружений. Профессор Марков одобрял действия генерала Корнилова. Верное решение — поворот юг для встречи с войсками Покровского. Стремление решительному сражению с противником свойственно Корнилову, как любому истинному полководцу. Предпочтение наступательным действиям перед обороной, сосредоточение главных сил на решающем направлении, захват инициативы, поддержание боевого духа — всё это Корнилов знал и старался выполнять. Профессор Марков одобрял действия командующего и убеждённо говорил: «Пойдём, куда прикажет генерал Корнилов». Однако, когда умирала от страшной раны в живот пулемётчица из женского батальона, тонул маленький юнкер, а другой, умирая от пули, звал маму, на смену профессору Маркову приходил генерал Марков, который всегда был там, где решается судьба сражения, и в любой момент мог быть убит или ранен так же тяжело, как та пулемётчица, и лишь это могло оправдать его право посылать в бой и юнкера, и пулемётчицу, и не терзаться, узнавая о смерти друзей и подчинённых.

Вновь он вёл роты на красные хутора с грубоватыми шутками для тех, кто устал духом и телом, с плёткой для тех, кто не совладал с нервами и поддался страху.

Пересекли ложбину, залитую водой, поднялись на гребень и метрах в пятистах впереди увидели свежевырытые окопы и людей. Мгновенно чёрная земля расцвела вспышками, гулко заговорили винтовки и пулемёты. Марков почувствовал, что, поднимись сейчас красные в контратаку, полк побежит. В такой решающий момент боя командир обязан действовать в считанные секунды, и он крикнул:

— Вперёд! Ура! За Россию!

Офицеры подхватили его порыв, и огонь красных прекратился так же внезапно, как и начался. Они бежали к лесу, темнеющему невдалеке. Офицеры прыгали в окопы, находили трофеи, нехитрые, но необходимые: ведра с водой, банки с мёдом, круглые буханки.

Подошёл Тимановский, пыхая неизменной трубкой.

— Этот лес называется Княжеский, — сказал он. — Бой выиграли вы, Сергей Леонидович.

— Мы, — поправил его Марков. — Впрочем, противник слабый — это не войска, а неорганизованные большевики — иногородние с хуторов.

— Теперь наши отдохнут немного, подкрепятся.

— Именно немного. Господа офицеры, не задерживайтесь! Слышите справа огонь? Надо идти выручать. Степаныч, я возьму 4-ю роту, а ты здесь держись. В лес углубляться не надо.

Пошли по мокрому полю. Ноги утопали в мягкой скользкой земле. Командовал ротой Дударев.

— Ну что, моряк, где твой грузовик?

— Тащил на волах, но бросил — всё равно керосин негде взять.

— Меня сразу надо слушать.