Наулака - История о Западе и Востоке

– Вы не понимаете, мисс Кейт, - словно оправдывалась она.
– В нашей стране одни обычаи, у вас другие. Но все-таки вы женщина - и не осудите меня.

– Но вы же знаете, что никто не придет, - ласково отвечала ей Кейт.

– Да, знаю. Но - нет, вы не женщина, вы только фея, которая явилась из-за моря, чтобы помочь мне и моим близким.

Эти слова снова сбили Кейт с толку. Кроме того послания, переданного устно махараджей Кунваром, королева-мать больше никогда не упоминала об опасности, грозившей ее сыну. Кейт снова и снова старалась завести разговор на эту тему - чтобы уловить хоть намек на то, откуда следовало ожидать нападения.

– Я ничего не знаю, - обычно отвечала королева.
– Здесь, за занавесом, закрывающим вход в мои покои, никто ничего не знает. Да что там, мисс Кейт, если бы мои прислужницы лежали бы мертвыми под палящими лучами солнца, вот там, во дворе, - и она указала на видневшуюся внизу, за зарешеченным окном, мощенную мрамором дорожку, - я бы и то ничего об этом не знала. Да и о том, что я вам сейчас сказала, я ничего не знаю. Но, конечно же, матери позволительно, - ее голос снизился до шепота, - разве это не так, позволительно просить другую женщину приглядеть за ее сыном. Он уже такой взрослый, что считает себя мужчиной и думает, что может ходить повсюду один; но на самом деле он еще так мал, что и не подозревает, что кто-либо на всем белом свете может причинить ему какой-то вред. Ахи! Он такой умный - он знает в тысячу раз больше меня; он и по-английски говорит, как настоящий англичанин. Как я могу следить за ним - я, такая глупая и необразованная, хоть и любящая? Я прошу вас, будьте добры к моему сыну. Я. могу произнести это громко, могу даже, если понадобится, написать это на стене. Ничего плохого в этом нет. Но если я скажу больше, понимаете, даже штукатурка на этих стенах впитает мои слова, а ветер разнесет их по окрестным деревням. Я здесь чужая - раджпутка из Кулу, за тысячу косов* отсюда. Меня принесли сюда в носилках, чтобы выдать замуж, - целый месяц несли меня, и я сидела в полной темноте; и если бы кто-то из моих женщин не рассказал мне, я бы и знать не знала, в какую сторону дует ветер, который прилетает отсюда в Кулу. Что может чужая корова сделать в хлеву? Ничего - боги мне свидетели.

– И все же скажите мне, что вы об этом думаете?

– Я ничего не думаю, - ответила королева мрачно.
– Да и на что женщинам думать? Они могут лишь любить и страдать. Я сказала все, что могла сказать. Мисс Кейт, когда-нибудь и вы родите сыночка. Вы были добры к моему ребенку, так пусть боги будут добры к вашему, когда наступит время, и вы узнаете, что такое сердце, полное любви.

– Если я должна защитить его, мне надо знать все. Вы оставляете меня в темноте и неведении.

– Я сама живу в темноте, и эта тьма исполнена опасностей.

Тарвин довольно часто бывал во дворце, и не только потому, что хорошо понимал, что именно здесь он сумеет, приложив ухо к земле, узнать что-нибудь новое о Наулаке, но и потому, что тут он мог видеть, как Кейт приходит и уходит, и в случае опасности его рука всегда была готова схватиться за пистолет.

Глаза его следили за Кейт взглядом влюбленного, как, впрочем, и всегда, но он ничего не говорил ей о своей любви, и она была признательна ему за это. Ему казалось, что пришла пора превратиться в того Тарвина, который в давние времена носил ей воду, когда они жили, там, где кончались железнодорожные рельсы; пришла пора отступить в сторону, молча следить за ней, охранять ее, но не беспокоить.

Махараджа Кунвар часто попадался ему на глаза, и Тарвин всегда придумывал что-нибудь интересное, чтобы удержать его подальше от глаз Ситабхаи. Но время от времени мальчик все равно убегал, и тогда надо было идти за ним, чтобы убедиться в том, что ему ничего не грозит. Однажды вечером, после того, как он долго уговаривал малыша не ходить к Ситабхаи, и наконец вынужден был применить силу, что вызвало взрыв возмущения со стороны ребенка, они уезжали из дворца, и когда лошадь проходила под аркой, где велись ремонтные работы, двенадцатифутовая балка тикового дерева свалилась с лесов и упала прямо перед носом Фибби. Лошадь встала на дыбы и попятилась во двор, а Тарвин услышал где-то за ставнями шелест платья.

Он подумал о неисправимой расхлябанности местных жителей, обругал рабочих, присевших от страха где-то в глубине лесов, и поехал дальше. Та же самая небрежность была свойственна и тем, кто строил плотину. наверное, это у них в крови, подумал он. Старший рабочий в артели - кули, который, наверное, уже раз двадцать перебирался с одного берега Амета на другой, показал ему место, где можно было перейти вброд по протоке, заканчивавшейся плывуном. И как только Тарвин зашел в воду, лошадь завязла, и артель потратила полдня, вытаскивая Фибби на берег при помощи веревок. Они не могли построить даже временный мост так, чтобы лошадиное копыто не застревало между неплотно пригнанными друг к другу досками. Им, кажется, даже нравилось спускать тяжелые телеги с крутой насыпи, да так, что Тарвин получал неожиданный удар в поясницу, чуть только он поворачивался к ним спиной.

Тарвин почувствовал огромное уважение к британскому правительству, которому приходилось иметь дело с людьми такого сорта; он начинал понимать мягкую меланхолию Люсьена Эстеса и его вполне определенный взгляд на местное население и все острее сочувствовал Кейт.

И вот теперь, как он узнал, этот странный народ для полноты картины собрался совершить еще одну глупость - женить маленького махараджу Кунвара на трехлетней девочке, которую принесли с гор Кулу, затратив на это немало денег. Он разыскал Кейт в доме миссионера и увидел, что она дрожит от возмущения. Она тоже только что услышала о предстоящей свадьбе.

– Это очень в их духе - затеять свадьбу там, где она совсем не нужна, сказал Тарвин, успокаивая ее. Раз Кейт волновалась, ему необходимо было сохранять спокойствие.
– Пусть ваша бедная и без того усталая от трудов головка не беспокоится из-за этого. Вы хотите сделать больше, чем вам по силам, и слишком сильно переживаете. Вы не выдержите и сломаетесь еще до того, как поймете, что с вами что-то неладно, - от простого перенапряжения. Сочувствие разорвет ваше сердце.

– О нет!
– сказала Кейт.
– Я чувствую, что готова вынести все, что бы ни случилось. Я должна выдержать. Только подумайте об этой свадьбе. Я нужна буду махарадже Кунвару больше, чем когда-либо. Он мне только что сообщил, что ему придется не спать целых три дня и три ночи, пока священники будут молиться за него.

– Сумасшедшие! А собственно говоря, это более быстрый и верный способ убить его, чем то, что делает Ситабхаи. О Господи! Я и подумать об этом страшусь. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ваш отец за последнее время ничего не присылал? То, что здесь происходит, бросает отсвет на Топаз - отсюда он кажется еще лучше, чем есть.

Она протянула ему пакет, полученный с последней почтой, и он замолчал, пробегая глазами "Телеграмму" Хеклера шестинедельной давности. Но, кажется, газета его мало утешила. Брови его сдвинулись.

– Фу ты!
– вскричал он с раздражением.
– Так не пойдет!

– А что там такое?

– Хеклер блефует в том, что касается "Трех К", и делает это не лучшим образом. Это не похоже на Джима. Он говорит об этом так уверенно и так резко, как будто вовсе не верит в вероятность их приезда в Топаз. Можно подумать, что он по каким-то своим каналам узнал доподлинно о том, что Топаз обойдут стороной. Можно не сомневаться в том, что это не выдумка Джима. Но зачем же он все выболтал жителям Растлера? Так, посмотрим, как идет продажа недвижимости... Ах, так вот в чем причина!
– взволнованно воскликнул он, увидев сообщение о продаже земельных участков на Джи-стрит.
– Цены падают, падают, все ниже и ниже. Они сдались без боя. Они решили, что битва проиграна.
– Он вскочил и нервно зашагал по комнате.
– Господи! Если бы я только мог шепнуть им одно-единственное словечко!

– Нет... Я не поняла, что вы хотите сказать, Ник? Что это за словечко? О чем это?

Он сразу же взял себя в руки.

– Просто чтобы они знали, что я верю в победу, - сказал он.
– Они не должны опускать руки.

– Ну а что, если дорога все-таки не пройдет через Топаз? Как вы можете что-нибудь знать об этом здесь, в Индии?

– Пройдет через Топаз, девочка моя!
– закричал он.
– Пройдет! Обязательно пройдет, если я сам буду прокладывать рельсы.

И тем не менее новости об умонастроениях родного города рассердили и расстроили его, и, уйдя от Кейт, он в тот же вечер отправил телеграмму миссис Матри, которая должна была, в свою очередь, переадресовать ее Хеклеру, причем так, как будто телеграмма была послана из Денвера. "Топаз, Хеклеру. Крепитесь, ради Бога. Дело верное - "Три К" от нас никуда не денутся. Верьте мне. Дайте знать об этом всем. Ваш Тарвин".