Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Наулака - История о Западе и Востоке
Шрифт:

– Моя милая юная леди, - сказал Тарвин серьезно, - если бы вы спрятали свои злые коготки, никто не захотел бы причинить вам зла. Но я не могу позволить вам одержать победу там, где речь идет о жизни махараджи Кунвара. Пока я здесь, я буду стараться сделать так, чтобы мальчик погостил у нас. Держитесь от него подальше, тогда и я от вас отстану.

– И опять я вас не понимаю, - сказала королева озадаченно.
– Что для вас жизнь какого-то ребенка - для вас, иностранца, чужака?

– Жизнь ребенка? Странный вопрос. Жизнь ребенка - это жизнь ребенка. Чего вы еще хотите от меня? Неужели для вас нет ничего святого?

– У меня тоже есть сын, - возразила королева, - и он не слаб и не болен. Нет, сахиб Тарвин, этот мальчик с самого рождения был болезненным. Как он может управлять другими людьми? Мой сын вырастет настоящим раджпутом, а когда придет время... Но вас, белых людей, это не касается. Пусть этот мальчик возвратится к богам!

Я этого не допущу, - решительно ответил Тарвин.

– Иначе, - продолжала королева, никак не реагируя на его слова, - он так и проживет всю жизнь до девяноста лет больным и несчастным. Я знаю этот ублюдочный род Кулу, из которого он происходит. Да, я пела у ворот дворца его матери, когда мы обе были девчонками, - я стояла в пыли, а ее в нарядных носилках проносили мимо, на свадьбу. Теперь она во прахе, а не я. Сахиб Тарвин, - голос ее молил, - мне никогда не родить второго сына, но я могу, по крайней мере, управлять государством, стоя за занавесями, как всегда делали королевы. Я родилась и выросла не во дворце. А те, - она презрительно кивнула в сторону огней Ратора, - никогда не видели, как бежит волна по пшеничному полю, не слышали воя ветра, никогда не сидели в седле, не разговаривали, открыв лицо, с мужчинами на улице. Они называют меня цыганкой и съеживаются от страха под своими покрывалами, как толстые улитки в раковинах, когда мне вздумается протянуть руку к бороде махараджи. Их придворные поэты поют им песни об их предках, живших двенадцать сотен лет назад. Ну как же, они же благородные, воистину! Но клянусь Индрой и Аллахом - да, и Богом ваших миссионеров, что их дети и британское правительство запомнят меня надолго и будут помнить дважды по двенадцать сотен лет. Ахи, сахиб Тарвин, вы и знать не знаете, какой у меня сыночек умный. Я не разрешаю ему ходить к миссионеру. Все, что ему в жизни понадобится - а управлять государством это не шутка, - всему он научится от меня, потому что я многое повидала в жизни и многое знаю. И пока вы не приехали сюда, все шло так гладко, так тихо. Мальчишка умер бы - ну и что? И больше не было бы никаких неприятностей. И никогда никто во дворце - ни мужчина, ни женщина - не осмелился бы шепнуть королю и словечко из того, что вы прокричали ему, стоя во дворе под палящим солнцем. А теперь подозрение поселилось в душе короля и будет жить там всегда, и я не знаю... не знаю... вы об этом знали раньше?

Тарвин хранил молчание. Она положила руку ему на колено.

– И никто бы ничего не заподозрил. Когда в прошлом году сюда приезжали белые женщины от вице-короля, я дала им из своих сокровищ двадцать пять тысяч рупий на детскую больницу, и сахиб леди поцеловала меня в обе щеки, и я говорила по-английски и показала им, как я вяжу, - а ведь на самом деле я связываю и развязываю души людей.

В этот раз Тарвин ухе не присвистнул от удивления, а только улыбнулся и пробормотал что-то сочувственное. Длинный перечень ее злодеяний, так ловко подстроенных, и хладнокровие, с которым она признавалась в них, придавали ей известную оригинальность. Мало того, он даже уважал ее за то, чего она сумела добиться (а из всех подвигов людям с Запада более всего импонирует именно этот), - она его умыла! Правда, ее планы не осуществились в полной мере, но зато она приводила их в исполнение так, что он ни о чем не догадывался! Он был готов почти преклоняться перед ней за это.

– Теперь вы начинаете понимать, что в этом деле есть и другая сторона. Вы все еще не передумали идти к полковнику Нолану, сахиб, и рассказать ему все обо мне?

– Если вы не оставите в покое махараджу Кунвара - да, непременно пойду, - сказал Тарвин: он не мог допустить, чтобы его чувства мешали делу.

– Очень глупо с вашей стороны, - сказала королева, - потому что полковник Нолан доставит много беспокойства королю, а король перевернет вверх дном весь дворец, и все мои служанки, за исключением одной-двух, будут свидетельствовать против меня, и, наверное, меня станут сильно подозревать. И тогда, сахиб Тарвин, вы решите, что сумели помешать мне совершить преступление. Но вы же не сможете жить здесь вечно. Вы не сможете жить здесь до тех пор, пока я не умру. И как только вы уедете... Она прищелкнула пальцами.

– Не надейтесь - у вас не будет такой возможности, - проговорил Тарвин твердо.
– Я все устрою, как надо. За кого вы меня принимаете?

Королева с видимым замешательством покусывала палец. Никак нельзя было предусмотреть все, что сделает и чего не сможет сделать этот человек, вышедший живым и невредимым из всех подстроенных ею ловушек. Если бы ей пришлось иметь дело с кем-нибудь из своих соплеменников, то шансы были бы равны: на угрозу извне последовала бы угроза с ее стороны. Но абсолютно спокойный и невозмутимый человек, сидевший рядом с ней и, подперев подбородок рукой, наблюдавший за каждым ее движением, этот ловкий, подвижный, уверенный в себе мужчина представлял собой некую загадку, неизвестную величину,

которая сбивала ее с толку, мучила и беспокоила.

Послышался чей-то осторожный кашель, и к ним приблизился, переваливаясь с боку на бок, Джуггут Сингх. Он раболепно склонился перед королевой, а потом, выпрямившись, прошептал ей что-то на ухо. Она презрительно засмеялась и жестом приказала ему вернуться на свое место.

– Он говорит, что ночь близится к концу, - пояснила она, - и что ни мне, ни ему не миновать смерти, если утро застанет нас вне стен дворца.

– Позвольте мне не задерживать вас более, - сказал Тарвин, вставая. Мне кажется, мы отлично понимаем друг друга.
– Он еще раз посмотрел ей в глаза.
– Оставьте его, слышите?

– Значит, теперь я не могу делать все, что захочу?
– спросила она.
– А завтра вы пойдете к полковнику Нолану?

– Все зависит от обстоятельств, - ответил Тарвин, твердо сжав губы. Он засунул руки в карманы и стоял, глядя на нее сверху вниз.

– Присядьте еще на минуту, сахиб Тарвин, - сказала Ситабхаи и, словно приглашая его, похлопала маленькой ладошкой по могильной плите. Тарвин послушно сел.
– Ну ладно, а если балки больше не будут падать на вас с лесов и серые обезьяны будут сидеть на привязи...

– ...И если вы высушите все плывуны на Амете, - подхватил Тарвин мрачно.
– Все ясно. Нет, моя милая маленькая злючка, вы вольны поступать так, как вам заблагорассудится. Я в ваши игры не играю.

– Я ошибалась. Я должна была догадаться, что вас ничем не испугаешь, сказала она задумчиво, искоса поглядывая на него.
– И, кроме вас, сахиб Тарвин, я тоже никого не боюсь. Если бы вы были королем, а я королевой, весь Хиндустан* был бы в наших руках... Неужели нет ничего такого, ради чего вы оставили бы меня в покое, сахиб Тарвин? Что для вас действительно важно? Ведь не затем же вы приехали сюда, чтобы защищать махараджу Кунвара?

– Откуда вы знаете, что не затем?

– Вы очень умны, - сказала она с легким смехом.
– Но не надо притворяться слишком умным. Хотите, я скажу вам, за чем вы приехали?

– Ну, так за чем же? Говорите.

– Вы приехали сюда за тем же, за чем вы ходили в храм Ишвары - чтобы найти то, чего вам никогда не найти, - она прильнула к нему, - разве что я помогу вам. Что, очень холодно вам было в Коровьей Пасти, сахиб Тарвин?

Тарвин отпрянул от нее, нахмурив брови, но больше ничем не выдал себя.

– Я боялась, что вас там змеи съедят.

– Неужели и вправду боялись?

– Да, - мягко сказала она.
– А еще я боялась, что вы не сойдете вовремя с вращающегося камня в храме.

Тарвин взглянул на нее.

– Ах, так?

– Да-да. Ах, я знала, что у вас на уме, даже раньше, чем вы заговорили об этом с королем - в тот день, когда на вас напал его конвой.

– Послушайте, молодая особа, у вас что, есть свое сыскное бюро?

Она засмеялась.

– Во дворце сложили песню о вашей храбрости. Но вашим самым отчаянным подвигом был разговор с королем о Наулаке. Он пересказал мне все, о чем вы говорили. Но он - даже он - я сообразить не мог, что какой-то феринги осмелится домогаться этого ожерелья. А я была так добра, что ни слова не сказала ему об этом. Но я всегда знала, что люди, подобные вам, созданы для больших дел. Сахиб Тарвин, - проговорила она, прижимаясь к нему, и, высвободив одну руку из его ладоней, положила ее нежно ему на плечо, - мы с вами родственные души! Говорю вам, что намного проще управлять этим государством - да-да, а потом и отвоевать весь Хиндустан у этих белых собак-англичан, - чем сделать то, что вы задумали. А между тем отважное сердце не знает преград. Вы хотели добыть Наулаку для себя, сахиб Тарвин, или еще для кого-то - как я мечтаю заполучить Гокрал Ситарун для моего сына? Мы ведь с вами люди недюжинные. Так что, Наулака предназначалась кому-то еще?

– Послушайте, - произнес Тарвин почтительно-благоговейно, снимая ее руку со своего плеча и опять сжимая обе ее руки в своей, - много ли в Индии таких, как вы?

– Нет, таких, как я, больше нет - я одна-единственная.
– Она опустила голову ему на плечо и смотрела на него снизу вверх, глазами темными, как озеро, ее алый рот и трепещущие ноздри были так близко, что он чувствовал на своей щеке ее благоуханное дыхание.

– Вы стремитесь управлять государством, как я, сахиб Тарвин? Нет, конечно же, вы это делали ради женщины. Ваше государство существует для вас, и вы делаете то, что оно вам приказывает. Я же отвела в сторону канал, который правительство хотело проложить через мой апельсиновый сад, и точно так же я заставлю короля повиноваться моей воле, и точно так же я убью мальчика, и точно так же я буду править Гокрал Ситаруном с помощью моего сына, который станет королем. Но вам, сахиб Тарвин, вам нужна только женщина - и больше ничего. Разве это не так? А она слишком мала, чтобы принять на себя бремя "Счастья Державы". Она бледнеет день ото дня.
– Она почувствовала, что Тарвин затрепетал, но не сказал ни слова.

Поделиться с друзьями: