Наулака - История о Западе и Востоке
Шрифт:
Через несколько минут из тишины и безмолвия просочился еле слышный звук, подобный далекому шелесту ветра на пшеничном поле тихим осенним днем. Он доносился из-за зеленых ставен, и, услышав его, Тарвин невольно выпрямился и уселся покрепче. Шорох усилился, потом затих и наконец превратился в постоянный шепот, к которому слух пытается приноровиться, но тщетно. Такой шепот и гул похож на предвестье морского прилива в кошмарном сне, когда спящий не может ни убежать от приближающейся волны, ни закричать, а только беззвучно шепчет. Вслед за шорохом до Тарвина долетел запах жасмина и мускуса, так хорошо ему знакомый.
Одно
Во дворце послышался приглушенный гул голосов - совершенно отличный от прежнего. Маленькая, инкрустированная слоновой костью дверь отворилась, и во двор, покачиваясь, вошел махараджа. На нем был отвратительный домашний халат из муслина, а его маленькая шафранно-желтая чалма сидела на голове так криво, что наклонившийся набок изумрудный плюмаж сам напоминал пьяного. Глаза махараджи покраснели от опиума, и он шел, точно медведь, которого рассвет застал на маковом поле, где он, не смыкая глаз, всю ночь набивал свою ненасытную утробу.
Увидев это, Тарвин помрачнел, а махараджа, поймав его красноречивый взгляд, приказал прислуге отойти подальше, чтобы не был слышен их разговор.
– Вы давно ждете меня, сахиб Тарвин?
– спросил он хриплым голосом, но с видом чрезвычайной благорасположенности к Тарвину.
– Вы же знаете, я никого не принимаю в послеполуденные часы, и... и потом, мне никто не доложил о том, что вы здесь.
– Я умею ждать, - ответил Тарвин сдержанным тоном.
Король уселся в сломанное виндзорское кресло, которое от жары должно было вот-вот треснуть и окончательно развалиться, и с подозрением взглянул на Тарвина.
– Вам хватает заключенных? Почему вы не на плотине, а вместо этого нарушаете мой покой? О Господи! Неужели король не имеет права на отдых из-за вас и вам подобных?
Тарвин ни слова не сказал в ответ на эту тираду.
– Я пришел поговорить с вами о махарадже Кунваре, - проговорил он тихо.
– А что с ним?
– быстро переспросил махараджа.
– Я... Я... Я несколько дней не видел его.
– Почему же?
– спросил Тарвин без обиняков.
– Неотложные государственные дела, вызванные политической необходимостью, - пробурчал король, избегая гневного взгляда Тарвина.
– И почему меня это должно беспокоить, если я знаю, что с мальчиком ничего не могло случиться?
– Ничего, вы говорите?
– Но что, что могло произойти?
– голос махараджи превратился в жалобное хныканье.
– Но вы же сами, сахиб Тарвин, обещали быть ему другом. Это было в тот день, когда вы так славно скакали на коне и так храбро держались при нападении моих телохранителей. Я никогда в жизни не видывал такой верховой езды! И следовательно, я и не должен был беспокоиться. Давайте-ка выпьем.
Он подал знак слугам.
Один из них сделал несколько шагов вперед, достал из-под своих широких, плавно ниспадающих одежд высокий серебряный бокал и влил в него такую огромную порцию бренди, что Тарвин, привыкший к крепким напиткам, широко открыл глаза. Другой слуга достал бутылку шампанского, открыл ее с ловкостью, свидетельствовавшей о том, что он делал это далеко не в первый раз, и долил бокал доверху пенящимся вином.Махараджа выпил бокал до дна и, вытирая пену с бороды, произнес извиняющимся тоном:
– Все это не для глаз политических агентов, но вы, сахиб, истинный друг нашей страны. Поэтому я от вас и не прячусь. Хотите, вам приготовят такой же коктейль?
– Благодарю вас. Но я приехал сюда не за этим. Я приехал сказать вам, что махараджа очень болен.
– Мне говорили, что у него небольшая лихорадка, - сказал король, откидываясь в кресле.
– Но он находится под присмотром мисс Кейт, и она его вылечит. Просто небольшая лихорадка, сахиб Тарвин. Выпейте со мной.
– Небольшая, черт побери? Да вы в состоянии понять, о чем я говорю вам? Малыша чуть не отравили.
– Ну так это от английских лекарств, - сказал махараджа, вкрадчиво улыбаясь.
– Я тоже однажды сильно разболелся из-за них, и пришлось обратиться к туземцам-хакимам. Вы всегда говорите забавные вещи, сахиб Тарвин.
Огромным усилием воли Тарвин подавил вспышку гнева; похлопывая себя кнутом по сапогу, он произнес внятно и отчетливо:
– Я пришел сюда не для того, чтобы забавлять вас. Мальчуган сейчас у мисс Шерифф. Его туда привезли больным: кто-то во дворце пытался отравить его коноплей.
– Это бханг!* - произнес махараджа с глуповатым видом.
– Я не знаю, как у вас называется это блюдо, но я точно знаю, что его отравили. И если бы не мисс Шерифф, он уже умер бы - вы понимаете, ваш первенец уже был бы мертв. Его отравили, слышите вы, сахиб махараджа?
– и отравил его кто-то во дворце.
– Он просто съел что-то несвежее и заболел из-за этого, - сказал король угрюмо.
– Мальчишки всегда наедятся какой-нибудь дряни. О боже! Да никто и пальцем не посмеет тронуть моего сына.
– А что бы вы сделали, чтобы помешать этому?
Махараджа приподнялся, и красные глаза его гневно засверкали.
– Я бы привязал того человека к передней ноге моего самого большого слона и убил бы его еще до захода солнца!
После этого он перешел на родной язык и стал в бешенстве перечислять все те ужасные пытки, которые хотел бы применить, но на которые по закону не имел права.
– Я сделаю это с каждым, кто осмелится тронуть его, - заключил он.
Тарвин недоверчиво усмехнулся.
– Знаю я, что вы думаете, - горячился король, обезумев от вина и опиума.
– Вы думаете, что раз здесь правит английское правительство, то я могу судить только по закону? Чушь! Мне дела нет до законов, записанных в книгах. Разве стены моего дворца поведают кому-нибудь о том, что я здесь творю?
– Нет, они никому ничего не расскажут. А если бы заговорили, рассказали бы вам о том, что верховодит здесь женщина, которая живет во дворце.
Смуглое лицо махараджи стало серым. И тут он снова взорвался и закричал хрипло: