Наваждение

Теперь я понимаю, зачмъ я ему былъ нуженъ. Во-первыхъ, ему хотлось предо мною и предъ мамой показать, что у него чиста совсть, что онъ меня не избгаетъ и ничего не боится, а потомъ ему еще и другое нужно было. Онъ въ душ меня ненавидлъ, ненавидлъ съ того самаго времени, съ той самой минуты, какъ онъ превратился для меня изъ прекраснаго, волшебнаго Вани въ маленькое, жалкое существо. Этой минуты никогда онъ не проститъ мн, но еще больше, конечно, не могъ простить того, что я зналъ исторію пропавшихъ брилліантовъ и портфеля, а что я зналъ все это, онъ не могъ не догадываться. И вотъ ему нужно было такъ или иначе отмстить мн, а средства мести у подобнаго человка какія-же могли быть, какъ не самыя мелкія и грязныя. Да, потомъ я все понялъ и узналъ!.. Онъ вводилъ меня въ какой-нибудь домъ только затмъ, чтобы при удобномъ случа очернить въ этомъ дом, чтобы разстроить каждое мое отношеніе къ людямъ.

О, я долго не зналъ, какого врага въ немъ имю, но все-же кое о чемъ уже могъ догадываться. Къ тому-же сразу увидлъ, какой это дятель на пользу ближняго: я узналъ изъ самыхъ врныхъ источниковъ о его служб — конечно, это былъ мелкій интриганъ и ничего больше.

Его частыя посщенія и вчное спутничество мн изрядно надодали. Я началъ всячески избгать его. Думалъ, что у Зины не стану съ нимъ встрчаться, а между тмъ какъ онъ ужъ и здсь, и чувствуетъ себя какъ дома…

VIII

Зачмъ они вс здсь? Что за друзья такіе, откуда эта дружба?!.. Рамзаева Зина ужъ у насъ не застала и познакомилась съ нимъ потомъ, случайно, гд-то на юг Россіи. Александра Александровна, которая въ Зинино время оканчивала курсъ въ пансіон, являлась къ намъ только по праздникамъ и на Зину не обращала никакого вниманія, какъ на двочку, а теперь вдругъ оказалась большимъ ея другомъ…

Зачмъ эти люди нужны были Зин, я понять не могъ, но мн сразу показалось, что именно они ей нужны и что ихъ постоянное присутствіе не простая случайность. Конечно, если-бы Зина захотла, она-бы могла удалить ихъ всхъ, могла-бы настроить генерала; но она не хотла этого, и сама была съ ними чрезвычайно любезна, и генералъ встрчалъ ихъ самымъ радушнымъ образомъ.

Когда-бы я ни пришелъ, я всегда могъ быть увренъ, что найду компанію въ полномъ сбор. День за днемъ могъ я наблюдать ихъ времяпровожденіе, и мн становилось невыносимо отъ этихъ наблюденій.

Александра Александровна, когда была пансіонеркой, всмъ намъ казалось добренькою и хорошенькою барышней; теперь-же она превратилась Богъ знаетъ во что. Она, несмотря на то, что ей еще не было и тридцати лтъ, ужъ начала блиться и румяниться, необыкновенно себ взбивала волосы, носила самые кричащіе туалеты, казалось, вся цль ея жизни состояла только въ томъ, чтобы лежать на диван или кушетк, болтать ножкой и обмахиваться веромъ. Изъ этого положенія она выходила только для ды и карточнаго стола; въ карты могла играть по двнадцати часовъ сряду.

Мужъ ея представлялъ собою нчто совсмъ отвратительное. Во-первыхъ, никто иначе и не могъ его себ представить, какъ «мужемъ Александры Александровны». Право, откровенно говоря, я и теперь не знаю наврное, какъ его звали: Николай Филипповичъ или Филиппъ Николаевичъ. Хотя у него на перстняхъ и брелокахъ и были вырзаны фамильные гербы, но я сильно подозрваю его происхожденіе; по крайней мр, лицо у него было совершенно жидовское: толстое, обрюзглое, съ черными, масляными и заспанными глазами. Вчно примазанный, онъ умлъ только улыбаться и какъ-то мычать, тряся головой. Какую печальную роль онъ игралъ относительно жены, это сразу бросалось въ глаза каждому: онъ былъ у нея на посылкахъ и жилъ на ея счетъ.

Какъ-то мн пришлось, по порученію Зины, захать къ нимъ; я увидлъ обстановку очень безвкусную, но съ большими претензіями на роскошь. Откуда-же взялось все это? Я зналъ, что у Александры Александровны очень маленькія средства и что мужъ ея не служитъ и ровно ничего не длаетъ. Но тутъ былъ «Мими», которому родители оставили тысячъ около двадцати годоваго дохода, и этотъ Мими всюду и неотступно слдовалъ за Александрой Александровной. На его-то деньги и была создана и поддерживалась вся эта обстановка.

Потомъ я даже подмчалъ, какъ мужъ Александры Александровны иногда что-то шепталъ ему. Тогда Мими длалъ кислую гримасу, но тмъ не мене отходилъ въ уголъ, вынималъ что-то изъ кармана и передавалъ «мужу». Тотъ самодовольно мычалъ и затмъ возвращался къ обществу съ полнымъ сознаніемъ своего достоинства.

Обо всемъ этомъ безобразіи я какъ-то говорилъ съ Зиной. Я замтилъ, что ей вовсе не слдовало-бы принимать подобныхъ людей, но она только засмялась.

— Мн-то какое дло! Разв это ко мн относится? Напротивъ, все это только смшно, и смшне всего то, что наврно они воображаютъ, будто никто ничего не замчаетъ. Ахъ, это ужасно смшно! Помнишь, когда я пріхала, Мими явился ко мн, былъ у меня два раза одинъ, а затмъ вдругъ послдовало появленіе Александры Александровны съ супругомъ. И теперь, какъ только Мими здсь, такъ и они непремнно! Понимаешь, что это значитъ? Она ужасно боится, что я отниму у нея Мими, — ну и, конечно, должна быть тутъ и слдить за нимъ по пятамъ. И какъ она меня ненавидитъ, какъ ненавидитъ — это прелесть! Право, я иногда развлекаюсь не мало!..

— Ну, а Коко, а Рамзаевъ зачмъ теб нужны?

— Коко мн нуженъ за его глупость. Знаешь-ли, что я люблю такихъ глупыхъ людей: это не простая глупость, простой глупости много на свт, она ходитъ себ тихонько, и самая она скучная вещь, какая только можетъ существовать. Но это глупость другого рода, эта глупость съ трескомъ, съ апломбомъ, глупость самонадянная, думающая, что все ей по плечу и по карману… Коко за мной ухаживаетъ, — я не знаю, чего онъ хочетъ: жениться на мн что-ли, или такъ просто, это уже его дло, только онъ ухаживаетъ отчаянно…

— Зачмъ-же ты его не прогонишь?

— Вотъ вздоръ какой — прогонять! Я бы его прогнала, конечно, еслибъ онъ на меня не обратилъ никакого вниманія, потому что тогда-бы онъ былъ скученъ, но теперь онъ забавенъ. Я могу длать изъ него, что хочу, я могу подвигнуть его на всевозможнйшія нелпости! Знаешь-ли, вчера мы съ Александрой Александровной и съ генераломъ сдлали ему визитъ — посмотрть какъ онъ живетъ, а главное — посмотрть его собакъ, у него три бульдога, необычайной свирпости; такъ вотъ пріхала я къ нему. Все у него очень мило! Прелестная холостая квартирка. И начинаю я на все длать гримасы. Чтобы онъ ни показалъ мн,- онъ все показываетъ и всмъ восхищается и обозначаетъ всему цну, — я гримасничаю, все мн не нравится. Я ему и говорю: «Никогда въ жизни не видала я такой противной обстановки; у васъ нтъ никакого вкуса, все это никуда не годится». «Господи, говоритъ, да что-же нужно? Какую-же нужно обстановку? Что-же нужно перемнить по вашему мннію?» Я ему и начала объяснять, что нужно перемнить, то-есть все. «Давайте бумаги, я вамъ запишу» и записала. «Да, но если мн теперь все это сдлать, такъ, вдь, для такой обстановки моихъ средствъ не хватитъ», печально замтилъ Коко (знаешь-ли, онъ, вдь, ужасно скупъ, хоть и скрываетъ это)! «Конечно, говорю, каждый долженъ жить по средствамъ, только я вамъ скажу одно: никогда больше вы меня не увидите ни подъ какимъ предлогомъ въ этой вашей скверной квартир. Хоть-бы весь Петербургъ собрался у васъ, а меня не будетъ. А вотъ, если-бы вы сдлали все такъ, какъ я вамъ говорю, то я-бы у васъ была на новосельи и обдала-бы даже у васъ…» Что-жъ-бы ты думалъ: сегодня прізжаетъ и объявляетъ, что на-дняхъ продаетъ вс свои вещи и все длаетъ по моему! Сколько онъ долженъ былъ выстрадать до тхъ поръ, пока ршился, и сколько ему предстоитъ страданій! Ну, разв это не весело?

Отъ этого разговора мн сдлалось грустно. Въ это послднее время хотя у Зины и прорывались иногда смущающія меня фразы, но все-же я еще полонъ былъ обаянія нашей встрчи, а теперь, что-жъ, разв это не прежняя Зина?

— Чего ты нахмурился, Andr'e? — вдругъ спросила она, подходя ко мн.

— Есть чего хмуриться; тутъ, я замчаю, на тебя повяло какимъ-то старымъ, сквернымъ воздухомъ. Ты измнилась, ты не та была когда пріхала.

— А, ты хочешь сказать, что опять во мн обманулся; ты хочешь сказать, что я опять прежняя Зина, — та, ваша, московская?! Да, пожалуй, что такъ, я не скрываюсь, такая какъ есть, вся тутъ, предъ тобою. Нравится теб — очень рада, не нравится — что-жъ мн длать, не могу я измниться! Прошу тебя объ одномъ только: пожалуйста не фантазируй, не придавай каждому моему слову важнаго значенія. Право, это гораздо проще, чмъ ты думаешь: не всегда-же жить только внутри себя, не всегда-же искать одного только хорошаго и свтлаго; нужно и къ жизни возвратиться!

— Къ жизни; да, да, непремнно, — перебилъ я:- но разв это жизнь?

— А то что-жъ? Это-то, голубчикъ, и есть настоящая жизнь; вся наша теперешняя жизнь такая: везд тутъ, а можетъ быть и на всемъ свт, только и есть что Мими да Коко, да Александры Александровны, только подъ разными именами, да съ различнымъ вншнимъ видомъ, а въ сущности… ахъ, въ сущности — одно и то-же!.. Постой, погоди, не перебивай меня, я хочу досказать. Вдь, ты меня спрашивалъ еще, зачмъ мн Рамзаевъ?.. Но разв ты не видишь, что Рамзаевъ-то ужъ непремнно интересне прочихъ. Въ немъ есть что-то недосказанное, и мн иногда кажется, что отъ него можно ожидать чего-нибудь очень большого, только, конечно, не въ хорошую сторону, а вдь такіе люди интересны!