Найди меня в поднебесье

– Это случилось во времена, когда еще не было Ондерхиммелена, – начал Шахига. – С тех пор разве что сказки остались. Муспельхами тогда правил молодой царь Дженем, благородный и почитающий предков. Его отцу была предсказана гибель от укуса змеи – так и вышло. Однажды отец Дженема ранил оленя и стал преследовать животное. Во время погони он увидел человеческого мудреца, погруженного в размышления. Уставший царь обращался к нему несколько раз, но тот не проронил ни слова. Человек соблюдал обет молчания, и был недвижен, как дерево. Царь муспельхов пришел в ярость, решив, что отшельник издевается над ним, и нанес мудрецу оскорбление. Он поднял мертвую змею, что лежала рядом на земле, и бросил ее на голову мудреца. Тот молчал, не высказав ни гнева, ни укора. Озлобленный царь возвратился в свой город.

Шахига перевел дух. Елена не шевелилась, спрятав руки в рукава. Еще несколько человек заинтересованно навострили уши, придвинулись ближе к рассказчику.

– У мудреца был сын по имени Хринги, – продолжал Шахига. – Он пришел в ярость, когда узнал, как царь оскорбил его отца, пожилого, не знающего мелочных желаний и зависти, почтенного отшельника. Разъяренный Хринги отправился к правителю нагов, с которым был дружен, поведал об оскорблении мудреца и попросил помощи. Хринги проклял царя муспельхов, сказав: 'Правитель нагов Такшака укусит тебя через семь дней, и мой отец будет отомщен!' Когда мудрец узнал о планах вспыльчивого сына, то проявил мудрость – он предупредил царя муспельхов, и тот, зная о пророчестве своей смерти, решил достойно ее встретить, стал готовиться к приходу повелителя нагов Такшаки. В назначенный день один хитрый муспельх отправился к царю, но в пути его встретил Такшака, и спросил: 'Куда ты так торопишься?'. Муспельх ответил: 'Наг Такшака сегодня укусит царя, и я спешу туда. Как только змей ужалит царя, я немедленно вылечу его и получу награду!'.

Такшака отвечал: 'Скажи, какой награды ты хочешь, и получишь ее немедленно! А сам возвращайся домой, не мешая исполнению пророчества!' Продажный муспельх пожелал богатства, взял его у Такшаки, сколько захотел, и отправился домой. Правитель нагов пошел к царю муспельхов, который покорно и мирно ожидал своей участи. Огненным ядом наг убил царя, после чего на престол взошел Дженем.

Узнав эту историю, Дженем сказал: 'Наг Такшака жестоко обошелся с моим отцом и должен поплатиться. Он мог просто исполнить проклятие Хринги и ужалить моего отца. Тогда, милостью хитрого муспельха, царь остался бы жив! Такшака – злодей, он посмел предложить дары, чтобы добиться смерти моего отца. Я отплачу за это убийство!'. Советники одобрили его решение. Дженем поклялся свершить великое жертвоприношение змей.

Шахига заговорил совсем тихо. Налетел порыв ветра, прибил к земле языки костра. Елена закрыла глаза, огненные картины прошлого проносились перед ней.

Призвав жрецов, сведущих в обрядах, Дженем сказал: 'Приготовьте все необходимое, я намерен осуществить жертвоприношение, какого еще не видело небо'.

Жрецы выложили драгоценными камнями прекрасную жертвенную площадку и дали царю благословение на свершение жертвоприношения змей. Затем, при строгом соблюдении правил, начался обряд.

Облаченные в черные одеяния жрецы подливали в священный огонь очищенное масло, распевали гибельные заклинания. Затем они принялись ввергать змей в жадную пасть жертвенника. Низвергаясь в ревущее пламя, змеи в невыносимых муках корчились и предсмертными воплями взывали к народу, покровительствующему им. В этом страшном и жгучем пламени змеи задыхались, дрожали, шипели, в агонии обвивали друг друга. Черные змеи, красные змеи, белые змеи, все, с громким свистом ужаса, падали и падали в пылающую бездну. Они гибли сотнями тысяч, миллионами – как сильные, так и немощные, молодые и старые, с пестрой кожей, с губительным ядом. Они рушились в жестокое пламя и гибли от проклятия Дженема.

Едва прознав о начале жертвоприношения, Такшака собрал войско нагов и вышел к городу муспельхов. И тогда состоялась Великая битва, о которой почти не осталось легенд. Мы знаем только, что оба народа понесли огромные потери, и долго потом не было мира между нагами и муспельхами.

Шахига замолк. Никто не говорил ни слова. Только раздавался рядом сосредоточенный скрип. Это материализовавшийся невесть откуда Четим старательно записывал каждое слово.

– Превосходная сказка! – не заботясь о тактичности, воскликнул он. – Пожалуй, стоит ввести ее в мой репертуар!

Елена посмотрела на чарангиста так, точно хотела испепелить его на месте.

– Сказки не возникают просто так, – заметил король Рауда. – Сказка – это лишь забытая история. История, подтверждения которой потеряны. Только воспоминания.

– Такие, как у Гирмэна, – откликнулся Шахига.

– Да, такие истории хранятся в воспоминаниях, – поддержал Арэнкин. – В нашем вожде живет память Предков. Он много чего помнит из тех жизней, что проживали его предшественники. Он был на том жертвоприношении. В нем живет память, но не правителя, не воина. Змеи. Память одной из тысяч змей, погибших тогда в огне.

Елена сдавленно выдохнула и закрыла лицо ладонью.

– Никто уже не помнит, сколько тысячелетий минуло с тех пор. Сотни других войн уже затмили древнюю битву нагов и муспельхов. Но Вождь, который заглядывал в лицо смерти и бросал вызов древнейшим силам, до сих пор сторонится огня…

– Четим, ты позволишь? – протянул руку Шахига.

Музыкант передал ему свой чаранго. Шахига тронул струны… Мы обращаемся в камень, Так заповедано было, Между колючими льдами Мы покрываемся былью… Голос у него мягкий, приятный, обволакивающий. Голос завораживает и очаровывает. Шахига посверкивает чуть удлиненными глазами, зеркально отражающими искры. Блики костра оттеняют резкие скулы. Стражи безмолвных столетий, Зодчие древних обрядов. В наших сердцах свищет ветер, Перемежаемый ядом. Арэнкин забыл о своей трубке, которая тихо дымилась в руках. Его губы беззвучно повторяют слова древнего напева. В наших глазах – лед и полночь, Мы убиваем дыханьем. Плещутся вихри полотнищ С кровью написанным знаньем. Покачивались над головами черные ветви. Четим перестал терзать свои записи и замер, вслушиваясь. Стражи ушедшего мира, Воины смертной эпохи, До помазания миром Мы уже были, как боги! Не разгадать наши тайны, Проще вспять вывернуть реки, Мы обращаемся в камень, Чтоб сохранить их навеки. Елена плохо спала в эту ночь. Ей снились походные костры, домашние камины и лесные пожары. И люди, которые сотнями сгорали в этих пожарах, превращаясь в гибкие плети. Черные, красные, золотые, шипящие… Звезда добралась до пика сияния к полуночи. Луна, от которой осталась одна треть, стыдливо померкла рядом с ней. Звезда переливалась плавящимся серебром, капли металла застывали на ее протянутых к земле лучах, тонких и острых, как стрелы. Звезда вспыхивала искрами – сиреневыми, индиговыми, темно-фиолетовыми, а, в самой глубине, в самом серебряном звездном сердце – кроваво-рубиновыми. Холодный потусторонний свет окрашивал инеем осеннюю листву, покрывал тысячами иголочек каменные полы. Звезда царила, манила, очаровывала. Королева Эмун, царственная, прекрасная, с посеребренными звездной пылью волосами вышла в церемониальный двор. Елене уже слегка надоело постоянно находиться рядом с Лагдианом во время торжественных церемоний. Вот и сейчас куда охотнее смешалась бы с толпой вазашков, чем выдерживать милую улыбку, стоя рядом с принцем. Но деваться было некуда. Она стояла на возвышении и от души улыбалась лучникам, которые заявляли о заключении брачных союзов. По обычаю, их благословляла сама королева. Две знатные девушки-лучницы поочередно вспыхнули от неожиданности, но ни одна из них ни на миг не промедлила с ответом.

– За это нужно выпить! – возвестил тем временем Лагдиан, подавая Елене бокал с легкой розоватой жидкостью. – Имей в виду, на Осеннем празднике непременно нужно отведать этот напиток! – тихо прибавил он.

Последняя счастливая пара сошла с помоста, окутанная цветочными гирляндами.

– Что это?

– Вино из осенних цветов, которые распускаются как раз в начале сентября.

Елена приняла бокал из рук Лагдиана, поднесла к губам. Тут ее отвлекло странное ощущение, будто кто-то следит за ней. Глупое чувство на виду у такого скопления народа, но, тем не менее… Она огляделась. Неприятное ощущение прошло. Пить ей совершенно расхотелось, голова и так кружилась от вина. Она не глотнула, лишь едва пригубила кубок из вежливости.

Эмун что-то вещает, раскинув руки. Елена вдруг замечает, что все внимание обращено на нее и Лагдиана. Все перешептываются, ахают, кто-то хмурится.

Она не успевает ничего сообразить, как Лагдиан внезапно берет ее под руку и выводит вперед. Он окутывает ее пышной цветочной гирляндой. Кладет руки на ее плечи. И говорит слова, которые доходят до Елены не сразу. А когда доходят, она овладевает собой, вымучивает улыбку и произносит: 'Благодарю. Я подумаю'.

Что? Какой еще обычай? Что значит дать ответ сразу? Толпа вокруг смолкла – муха пролетит, оглушит. А Лагдиан заглядывает в глаза и повторяет вопрос. Голова Елены страшно кружится, точно она не легкое вино сегодня пила, а чистый спирт. На губах отвратительное жжение, она с трудом сдерживается, чтобы не облизать их, чувствует тошноту и слабость. И уже готова сказать все, что угодно, все, что он хочет услышать, как вдруг дикая злость на себя и все происходящее резко обостряется, разрывая хмельной туман.

Губы Елены кривятся, точно она желает что-то сказать. Но вместо этого просто молча швыряет кубок к ногам Лагдиана, сходит с помоста и идет прочь, продираясь сквозь разномастное сборище. Лучники, жуны, люди расступаются, нарастает легкий гул. Лагдиан смотрит себе под ноги, на растекающуюся лужу вина. Королева Эмун подается вперед, потирая тонкими пальцами висок. Четим, стоявший в толпе, незаметно показывает Елене вслед два больших пальца. Имра тихонько прыскает в кулак.

Звездная пыль снежинками осыпается на церемониальный двор. Ноги сами привели Елену в конюшню. Белка подняла голову и заржала, прядая ушами. Елена вывела лошадь из стойла, по-мужски вскочила на нее, разорвав узкое платье до бедра, ударила пятками: