Назови меня по имени

В первый день после каникул Алёша, как обычно, встретил Машу в прихожей. С хмурым видом взял у неё пальто и повесил его в шкаф. Не оборачиваясь, прошёл в свою комнату. Светланы Павловны дома не было.

– Что случилось? – Маша ждала ответа, но ученик молчал.

Он сидел в кресле, сгорбившись, и барабанил пальцами по мягким подлокотникам. В глаза он не смотрел.

– Вы должны были всё мне рассказать, – проговорил наконец Алёша. – Сразу же после педсовета. Я за каникулы всё бы хорошенько обдумал, а сейчас… Что я могу сделать сейчас?

Маша опустилась на стул и поставила сумку на пол.

– Можешь включить лампу? – сказала она. – Темно.

Алёша не двинулся с места.

– Обо мне вы подумали? – сказал он. – Я смотреть не могу на эту Горячеву, не то что на её уроки ходить. Каждую минуту убить её хочется.

В школе Маша больше не появлялась. За бутылку коньяка ей удалось уговорить участкового врача выписать больничный на две недели. Она собиралась предъявить бюллетень, когда пойдёт вызволять свою трудовую книжку.

– Учиться осталось всего месяц, – сказала Маша. – Ради того, чтобы поступить в Суриковку или Строгановку, стоит потерпеть Горячеву.

Маша достала из бокового кармана сумки варианты экзаменационных тестов, вложенные в прозрачные файлики.

17.1 Kак Л. Н. Толстой в романе «Война и мир» отвечает на вопрос: «Какая сила управляет всем?»

8.1. Как в прозе И. А. Бунина раскрывается тема земного и вечного?

Алёше раньше неплохо удавались развёрнутые ответы в форме мини-эссе, он легко подыскивал так называемые литературные аргументы и укладывался в заданный объём. Но в последнее время Маше всё чаще стало казаться, будто оригинальность Алёшиных идей шла вразрез со стандартными требованиями к сочинениям. Она боялась, что идеи ученика будут неверно поняты комиссией.

17.1.

Толстой ошибочно убежден, что только народ «всем управляет», то есть определяет судьбу России. <…> Любое человеческое общество представляет собой такую стихийную массу, которой можно управлять извне. Это самое страшное свойство народных масс: управляемость. К сожалению, Толстой чудовищно переоценил роль народа как такового.

8.1.

<…> В рассказе «Господин из Сан-Франциско» атмосфера разгульного веселья и образы людей, пляшущих на палубе корабля, резко контрастируют с трупом, который находится в грузовом отсеке. Но именно наличие трупа придаёт смысл всему происходящему на палубе. <…>

– Тут кое-что нужно исправить, – сказала Маша.

Алёша взял листы из её рук. Ответы на первые две части задания почти не содержали никаких пометок, но абзацы из третьей части Маша обвела красной пастой.

– Что-то не так? – спросил он.

– Всё не так, – ответила учительница. – В прошлом месяце была хорошая работа. А сегодня смотри, что ты пишешь. Наличие трупа придаёт смысл. И вот ещё: Толстой переоценил роль народа.

– Тема раскрыта, Марья Александровна, – сказал Алёша и бросил тесты на стол.

– Алёша! – Маша хлопнула ладонью по столу, невольно повторив жест собственной матери. – Ты написал так, что каждое предложение тошно читать.

– Это у вашего Толстого каждое предложение тошно читать. – Алёша снова протянул руку, взял листок и ещё раз просмотрел эссе. – С моим текстом всё в порядке.

Маша покачала головой. Встала, сделала несколько шагов по комнате.

– Алёша, я так не могу, – сказала она. – Ты ведёшь себя почти как Данила.

Ученик молчал. Повисла пауза.

– Мы сегодня всем классом… – сказал наконец Алёша и нервно сглотнул, – ну, почти всем классом… Написали петицию в вашу защиту. На имя директора и заведующего районо. Катя сделала плакаты, на каждой перемене мы выходили к учительской.

Рассказ ученика неожиданно взволновал Машу. Она вообразила нарисованные наспех плакаты и то, как дети толпятся в коридоре между учительской и столовой. Представила суету, которая, безо всяких сомнений, поднялась в школьной администрации. Перед её глазами даже мелькнуло перекошенное лицо Анны Сергеевны. Вот и ответ, подумала она. Ребёнок первый раз в жизни устроил настоящий бунт. Неудивительно, что он больше ни о чём не может думать.

– И чего же вы добились? – спросила она.

– Да ничего. – Алёша резко крутанулся в кресле. – Всех родителей вызвали к директору, а нас отправили дежурить в столовую. Дежурить мы не пошли, и весь класс остался голодным. Мы выглядели как придурки.

– Передай всем, – сказала Маша, – что я не вернусь. Я сама написала заявление, никто меня не прогонял.

– Нам так и сказали. – Алёша сжал кулаки и с силой ударил по подлокотникам кресла. – Зачем вы это сделали? Вы же бросили нас.

– А ещё передай Кате и остальным, что вы – лучшее, что случилось со мной за восемь лет работы в школе. – Маша оглядела комнату новым, посветлевшим взглядом. – Передашь? Самый лучший выпуск. Удивительные дети.

– Да как бы… – Алёша встал. – Мы вроде не дети уже…

В глазах его блеснуло что-то новое. Это новое показалось Маше опасным, и она машинально отступила назад. Но Алёша не успел договорить, потому что снаружи послышался шорох ключа в замочной скважине и стук входной двери. Пошатнулась и рассыпалась тишина, а Машины слова и Алёшин ответ – простые, понятные и уместные – прозвучали совсем не так, как надо.

Светлана Павловна принесла в дом московскую весеннюю сырость и суету. Маша издалека расслышала свистящее дыхание пожилой женщины; Алёшина мама тяжело наклонилась, опустила на пол пакеты. Полиэтилен зашуршал, звякнули какие-то стеклянные банки или бутылки. В прихожей появился Алёша, он принял у матери пальто и поднял покупки.

– Мам, я же тебя просил! – Голос его был тихий и расстроенный. – Мы же договаривались…

– Какая разница, милый, – Светлана Павловна улыбнулась сыну, – ты сходишь в магазин, или я схожу. Мне же не трудно. А у тебя экзамены скоро.

– Большая разница, – буркнул Алёша и потащил пакеты на кухню.

Маша вспомнила про Петьку: сын сегодня ещё не отзвонился. Она достала телефон и набрала ему короткое сообщение.

Светлана Павловна опустилась на табуретку и принялась стягивать с полных ног чёрные бесформенные ботинки на молнии – обычная обувь для людей в возрасте, некрасивая, но удобная.

Маша, наверное, впервые за несколько лет подумала вдруг, что их с Алёшей матери оказались почти ровесницами; возможно, когда Светлана Павловна впервые пришла в школу на родительское собрание, все вокруг решили, что это не мама Алёши, а его бабушка. «Господи, да ведь если я когда-нибудь соберусь родить ещё одного ребёнка, к его восемнадцатилетию я, пожалуй, буду такая же старая и больная, и мне будет целых – перед Машиными глазами пробежал ряд цифр – пятьдесят три? Нет, пятьдесят три – это ещё совсем немного», – успокоила она себя.