Назови меня по имени

Глава 7

«День самоуправления» был неформальным, но традиционным школьным праздником. Традиция установилась ещё задолго до Машиного появления в педагогическом коллективе, и однажды, года три назад, Маше даже довелось поработать дежурным учителем на этом мероприятии. Идея не была оригинальной: для детей создавалась видимость того, что один день в году они сами руководят учебным процессом в своей школе. В действительности же педсостав во главе с директором в этот день держали руку на пульсе ещё более чутко, чем обычно, – хотя детям было совсем необязательно об этом знать.

Каждый выпускник по своему выбору мог провести один или два урока в младших классах. Из списка лучших учеников школы ребята сами выбирали «заместителей директора» и «завучей», которым в этой ролевой игре почему-то доставались не самые весёлые задания. «Замы» решали заранее спроектированные проблемы местного масштаба: контроль уборки кабинетов, учёт спортивного инвентаря и прочие мелочи.

Но главная часть праздника наступала, когда в обычный учебный день дежурный охранник уже запирал в здании все двери. По традиции ученики одиннадцатых классов проводили в школе последнюю ночь.

Сценарии «Ночи самоуправления» дети тоже продумывали заранее. Когда-то в актовом зале устраивались шумные дискотеки, но мода на танцевальные вечера давно уже отошла в прошлое. Теперь одиннадцатиклассники, иногда с помощью родителей, придумывали весёлые квесты с заданиями. Один выпуск до самого утра играл в «Мафию», а ещё один, самый дружный на Машиной памяти, устроил конкурс воспоминаний о школе – и дети полночи просидели в темноте, рассказывая друг другу истории.

Чтобы дети могли спокойно переночевать, выделялось два помещения: комната отдыха и спортзал. В спортзале ученики расстилали маты, в продлёнке – коврики-пенки; из дома приносили спальники и одеяла. В столовой выпускники сдвигали столы и выставляли на них всё, что им дали с собой родители: пироги, печенье, сыр, хлеб, бутерброды, мясную нарезку… И напитки: чай, лимонад, сок. Естественно, никакого алкоголя.

Попытки пронести на праздник выпивку карались жестоко. Происшествие пятилетней давности стало притчей во языцех: каждый год перед праздником выпускникам напоминали, как мальчика, который пронёс в рюкзаке бутылку вина, не допустили до экзаменов. Ученик вместо аттестата получил справку, а вместо института пошёл в армию. Впрочем, некоторые очевидцы излагали совсем другой вариант развития событий: якобы на самом деле родителям молодого человека удалось определённым образом договориться с Нинелью Валентиновной. Маша не знала, чему верить. Пять лет назад в мае она проходила сертификационные испытания сразу по двум предметам и вынужденно осталась в стороне от школьных дел.

За дисциплину на празднике отвечали три дежурных учителя. Дежурство было делом хлопотным и неблагодарным. Маша помнила, как она три года назад бегала из столовой в комнату продлённого дня и обратно – проверяла, мирно ли дети веселятся. Маша улыбалась, вспоминая, как аккуратно она обходила влюблённые парочки – а те ютились в самых тёмных углах коридоров или на лестницах. Маша деликатно делала вид, будто не замечает их, и чуть ли не на цыпочках проплывала мимо. Дети сдерживали учащённое дыхание, замирали друг у друга в объятиях и настороженными взглядами провожали её удаляющуюся фигуру.

В этом году, со слов Алёши, подобралась очень удачная команда дежурных учителей: биологиня Карина Васильевна, физик Анатолий Игоревич и пожилая завуч по внеклассной работе, та самая, что на утреннике играла Бабу-ягу. Карину дети любили, а Бабу-ягу многие помнили ещё с младших классов, уважали и побаивались: несмотря на живость характера, хватка у завуча была железной, и никому не хотелось испытывать её на прочность. И наконец, физик. Он хоть и считался чудаком, но всё-таки обладал важным преимуществом – физической силой.

– Марья Александровна, – убеждал её Алёша, – Красневский уже сказал, что на праздник не придёт. А остальные… Я поговорил со всеми. Ребята вас очень ждут! Карина Васильевна тоже обрадовалась. Приходите, ну пожалуйста.

На первое Алёшино приглашение Маша ответила уклончиво. Ей не хотелось ни обижать, ни обнадёживать ребят. Но вот наступила суббота, и Маша уже точно знала, что на праздник обязательно явится. Она пошла бы куда угодно, хоть на вечеринку к дьяволу, лишь бы не думать о Марке и разрыве с ним – на этот раз, похоже, окончательном.

Оделась она скромно: джинсы, майка и светлый короткий жакет из небелёного льна с подкладкой; теперь Маша носила его на улице вместо куртки. Она сказала Алёше, что будет к восьми вечера, но на парковку её машина заехала почти в девять: с потерей жёсткого расписания чувство времени тоже деформировалось. На стоянке её никто не встречал. Куда ей деваться дальше, она не знала.

Школа, где Маша не появлялась уже больше месяца, показалась ей на удивление невзрачной, облезлой – бывшая учительница смотрела на здание, словно видела его впервые. Участки, где от поверхности отлетели куски керамической плитки, походили на проплешины – словно стены учебного заведения страдали каким-то кожным заболеванием. Трансформаторная будка была всё так же размалёвана снизу доверху; среди прочих рисунков особенно бросались в глаза огромная чёрная свастика и череп с костями; директриса за полгода так и не изыскала средства, чтобы избавиться от позорных картинок.

Маша подняла взгляд. На торце находилось шесть окон, но только два из них по периметру сияли новеньким пластиком – то были окна помещения, где проводились занятия по ОБЖ, и вёл их бывший преподаватель начальной военной подготовки, который работал в школе ещё с конца восьмидесятых и, после того как его предмет был упразднён, быстро переквалифицировался в специалиста по безопасности жизнедеятельности. Несколько лет подряд Маша писала просьбы на имя директора и завхоза, чтобы ей установили новые рамы в кабинете русского языка. Ничего Маша не добилась, а военрук – надо же, ать-два, и уже с окнами.

– Марья Александровна! – раздался Алёшин голос. – А я боялся, что вы не придёте.

На Алёше была футболка с графическим принтом.

– Ты играешь птицу Додо?

Ученик замотал головой.

– Не, ископаемого дронта играет Павлик. А я надел бракованную, не пропадать же добру.

Он оттянул футболку.

– Видите, лапа не пропечаталась. Это хромой дронт.

Алёша открыл ворота, и учительница вошла на территорию школы.

Таким же обновлённым взглядом Маша рассматривала вестибюль первого этажа. Там ребята устроили импровизированную сцену: на полу расстелили спортивные маты, а на стену вместо кулисы повесили салатовую занавеску, которая осталась от прежнего оформления актового зала. По обе стороны от занавески толпились одиннадцатиклассники. Было шумно, гулкое пространство вестибюля усиливало каждый шаг. Охранник в чёрном комбинезоне с жёлтой нашивкой на плече сидел на своём обычном месте, слева от входа. Маша поздоровалась с ним, тот рассеянно кивнул в ответ.

Мимо вахты, громко цокая каблуками-шпильками, куда-то спешила Карина Васильевна. Увидев бывшую коллегу, она всплеснула руками.

– Приехали наконец! – Она обняла Машу, как старую подругу. – Ну вот и хорошо. А то без вас дети начинать не хотят.

Жёсткие кудри коснулись Машиной щеки и оставили на её коже какой-то очень дорогой, сложный аромат.

– Пойду скажу артистам, что пора начинать. – Карина сделала ещё несколько звонких шагов по вестибюлю и снова обернулась к Маше: – Я за сегодняшнее дежурство похудею килограммов на пять! Ношусь как угорелая.