Не ангел
Шрифт:
Себастьян успокоил Селию относительно военной серии Джека:
— Возможно, она провалится, но, если это доставляет удовольствие Оливеру и избавляет тебя от его нареканий, какая тебе разница?
— Есть разница, Себастьян. «Литтонс» может потерять на этом кучу денег.
— Ну… может. А может, и нет. Издание книг, по-моему, как азартная игра. Вообще-то, меня удивляет, что ты против проекта Джека. Мне казалось, что ты хорошо относилась к этому парню.
— Разумеется, хорошо, — с досадой подтвердила она. — Даже очень. На самом деле только благодаря тому, что Джек живет у нас дома, я пока еще сохранила здравый ум. Но едва ли это приемлемая кандидатура на должность руководителя такого серьезного проекта.
— Милая моя, мне кажется, тебе нужно красиво уступить. Иначе, как мне представляется,
Селия не согласилась с тем, что «Литтонс» может себе позволить такие траты, но решила, что Себастьян прав и ей стоит уступить.
Джеймс Шарп вернулся на работу и поминутно выводил Селию из себя. Его работы, выполненные в старых традициях книжного оформления и иллюстрирования, были неоригинальны, он неохотно использовал новые гарнитуры, а если Селия предлагала ему поэкспериментировать, Джеймс отвечал: «Раньше мы никогда так не делали». Все это было очень печально, и Селия чувствовала обиду за Джилл. Если до войны идеи Джеймса не вызывали у Селии такого неприятия, то за время войны они безнадежно устарели. Однако, набравшись терпения, она часами простаивала возле доски Джеймса, восхищаясь его работой, расхваливая его идеи, а потом с легким чувством вины, словно на свидание к любовнику, шла в студию Джилл, чтобы поговорить с ней о других, более важных книгах.
Визиты к Джилл постепенно становились прикрытием ее встреч с другим, уже настоящим любовником. В общем, как и всегда в ее жизни, любовь и работа переплетались между собой в неразрывное целое.
Все издательство суетилось в связи с подготовкой к публикации «Меридиана». Даже Оливер, поначалу раздраженный суматохой вокруг него и неким ощущением ревности, которое он тщательно загонял внутрь, признавал, что ему досталась выдающаяся книга, чувствуя, что это приобретение Селии во многом поможет «Литтонс» вернуть былую славу престижного издательства. Это, безусловно, была книга для детей, но, подобно «Алисе в Стране чудес», она точно так же вызывала восхищение взрослых, о книге должны заговорить и пожелать ее приобрести. Прогнозы были очень благоприятные. Заказ на печать весьма значителен: семь тысяч экземпляров, и три тысячи или еще больше нужно было отправить в колонии — в Индию, Южную Африку, Австралию. Цену на книгу установили немалую — семь шиллингов шесть пенсов.
Цену предложила ММ еще до того, как ушла из «Литтонс».
— Я знаю, — сказала она, — что это большие деньги, но книга будет прекрасно издана, хорошо иллюстрирована, причем в цвете и на превосходной бумаге. Мне кажется, она пойдет.
Оливер, всегда с большей готовностью уступавший ММ, нежели жене, согласился. Селия не могла понять, что она при этом почувствовала — благодарность или раздражение.
Той осенью Оливер почти на три недели уехал в Нью-Йорк, и Селия прекрасно провела без него время. Избавленная от критики, от ежедневных споров, даже от ежедневного вранья — хотя и не от вины за содеянное, — познавая Себастьяна, ощущая все возрастающую страсть к нему, открывая глубокое, трудное счастье любовников, Селия вдруг ощутила ужас — впервые по прошествии трех сумасшедших недель. Оливер дважды писал ей, несколько раз звонил, сообщал, что очень доволен: Роберт — замечательный бизнесмен, Мод — очаровательная девочка, а Бруеры — чрезвычайно добрые люди. Фелисити взяла на себя роль экскурсовода и показала ему тот Нью-Йорк, какого он никогда прежде не видел: Челси и богемный Виллидж, морской порт и, естественно, финансовый район.
Я увидел нечто совершенно невероятное, — писал Оливер, — эти небоскребы немыслимы, это гиганты, рядом с которыми люди — всего лишь снующие туда-сюда муравьи. И конечно же, некоторые из них строил Роберт. Я вдруг ощутил, что благоговею перед ним. Теперь мне ясно, откуда Фелисити черпает вдохновение, — она находит его в каменных творениях своего мужа.
В конце недели все отправились погостить в дом Роберта на Лонг-Айленде.
Здесь чудесно, огромные пространства белого песка и бесконечная ширь океана. Я все время думал, как бы тебе здесь понравилось, и грустил, что тебя нет рядом. Теперь я жалею, что не согласился взять тебя с собой, — всем тебя не хватает, мне особенно. В другой раз обязательно поедем вместе.
— По мне, так лучше бы он тебя не брал, — улыбнулся Себастьян, целуя ее, когда она рассказала ему об этом.
— Да, — ответила Селия, — по мне, тоже.
— В общем, считай, что у нас был медовый месяц, — сказал Себастьян, глядя на нее, и в его глазах показалась грусть, — а теперь нужно возвращаться к реальной жизни. Боюсь, это будет трудно. Для нас обоих.
— Это уж точно, — согласилась она.
В тот вечер, когда Оливер вернулся, Селия уже ждала его дома. Шофер поехал в Саутгемптон встречать его. Она сидела в гостиной, одетая в платье, которое, она знала, ему нравилось, кухарка приготовила его любимый обед, в буфетной в ведерке со льдом стояла бутылка его любимого белого сансерского вина. И Селия изо всех сил старалась отыскать хоть немного удовольствия, немного сладкого предвкушения — хоть где-нибудь в себе, боже, хоть где-нибудь! — и не находила. Услышав, как подъехала машина, она вздрогнула. Спускаясь по лестнице, чтобы поздороваться с мужем, она окостенела от ужаса, а когда Оливер помахал ей снизу, взбежал по ступенькам и обнял ее, она непроизвольно сжалась. И пронаблюдала, будто со стороны, как новая, совершенно незнакомая ей женщина, какой она стала, улыбается, целует Оливера, обнимает его, берет за руку и ведет по лестнице. Она была потрясена, вдруг обнаружив в себе эту способность — наблюдать за собой со стороны. Это сильно все упрощало. Не чувствовать, а изучать, что чувствуешь, не заботиться, а наблюдать, как та, новая женщина заботится. Только так можно было все это выдержать. Оливер изменился. Не было сомнений, что поездка пошла ему на пользу. Он прекрасно выглядел, набрал вес, больше улыбался, сказал ей, что она просто обворожительна, что вино замечательное, а обед превкусный. А у него для нее подарок от «Тиффани».
— Мне сказали, что это тебе понравится больше всего.
— Кто же это сказал, Оливер? — улыбнулась она.
— Да все, — ответил он с какой-то загадочной неопределенностью, — открой и примерь.
То был изумительный золотой браслет с усыпанной бриллиантами застежкой — подарок просто уму непостижимый, муж никогда раньше не покупал ей такие.
— Оливер, это настоящее чудо, — прошептала Селия, — большое спасибо.
И пронаблюдала, как другая она снова целует его.
— Я рад, что тебе понравилось. «Тиффани» — самый удивительный магазин, такое впечатление, что прилавки — вернее, витрины — там бесконечны и сплошь заставлены красивыми вещицами. А эта была самая красивая.
— И ты выбрал ее совершенно самостоятельно? — спросила она, поддразнивая его.
— Ну, — вспыхнул он, — мне немного помогли.
— Надо думать, Фелисити?
— Да, — кратко ответил он. — Да, она дала пару советов.
Оливер был явно раздражен, но почему? Неужели потому, что она усомнилась в его способности без посторонней помощи выбрать подарок?
Воцарилось молчание, затем он сказал:
— Я скучал по тебе, Селия. Как хорошо дома!
— Я рада, что ты дома, — произнесла она. Но признаться мужу, что скучала, не смогла — слова не шли.
После ужина они долго разговаривали, Оливер во всех подробностях рассказал ей о поездке: кого видел, что делал.
— Они такие гостеприимные, добрые люди! Я понимаю, почему Роберту там так нравится.
— Как он? Как Мод?
— Оба хорошо. Старший парень остается проблемой, но они его редко видят. Мод — прелесть. Тебе бы она понравилась. И близнецам тоже. Впрочем, они все скоро повидаются.
— А как нью-йоркский «Литтонс»?
— Работает вовсю. Я в восторге. Стюарт Бейли чрезвычайно умен. Он отыскал нескольких прекрасных новых авторов. Я привез кое-какие рукописи. Почитай их.