Не ангел
Шрифт:
Теперь пауза была дольше.
— Никогда не слыхал ничего более абсурдного. Волнения и депрессия явно сделали из вас параноика. Мне почти жаль вас.
— Это не мания, Лоренс. Это факт. Достоверный факт.
— Это бред, — добавил тот несколько менее самоуверенно. — У вас нет никаких доказательств.
— О, они у меня есть! Ко мне в руки попала твоя чековая книжка. Твоя личная чековая книжка. Я ее уже вернул, сам передал ее в «Эллиоттс» в конверте, адресованном лично тебе. Но я позволил себе сделать фотоснимки с чеков. У меня дома есть маленькая фотолаборатория, и сделать это
— Селия, мне нужно поговорить с тобой.
— Конечно, Оливер, у меня есть несколько новых стихотворений Фелисити Бруер. Мне бы хотелось, если ты согласен, опубликовать небольшую их подборку. Может быть, с иллюстрациями. Они…
— Да, хорошая мысль. Они мне тоже нравятся. — (Селия уже приготовилась к долгой дискуссии, а потом к горячему спору.) — Вообще-то, я сам могу поговорить с Фелисити. Я планирую съездить в Нью-Йорк через месяц-два.
— Да?
— Да. Хочу навестить наш офис, давно пора, и, конечно, повидать Роберта.
Селию кольнула ревность: и личная, и профессиональная. Слова Оливера означали, что он исключает ее из участия в ключевом для развития «Литтонс» как крупного издательства проекте.
— Я не знала. Можно я тоже поеду?
— Нет, не стоит. Я еду ненадолго.
— Оливер, но мне бы очень хотелось.
— Нет, Селия, я не хочу превращать это в крупное светское мероприятие. Извини. Мне для своих дел достаточно нескольких дней. — (Она махнула рукой — спорить было бессмысленно.) — Вообще-то, я собирался поговорить с тобой по поводу художественной части.
— Да?
— Я получил письмо от Джеймса Шарпа. Сегодня утром. Ему намного лучше, он почти полностью поправился и…
— Хорошо. Я очень рада. Ему тяжело пришлось.
Джеймсу Шарпу действительно пришлось туго. Его ранило шрапнелью в позвоночник, каждый шаг причинял ему сильные боли, и он время от времени вообще не мог двигаться.
«Боюсь, мне никогда уже снова не станцевать танго с Селией», — написал он Оливеру; на самом деле все было еще хуже. Ходить Джеймс мог только очень медленно, хромая и опираясь на трость, точнее, на две трости. До войны Джеймс слыл щеголем, и сейчас он тоже решил щегольнуть и заказать трости из красного и черного дерева, покрыть их искусной резьбой, сделать рукоятки из слоновой кости и серебра. Кроме того, для выездов за город у него имелись специальные трости. В общем, они стали для него частью гардероба, и их у него было столько же, сколько костюмов и пальто.
— Так он возвращается? — вернулась к разговору Селия.
— Да. Говорит, что очень хочет работать, что это ускорит его поправку лучше, чем лекарства или хирургия.
— Думаю, он прав.
— Знаешь, Селия, — начал Оливер. Он немного помедлил, потом прокашлялся. — Я тут говорил с Шарпом по поводу военной серии. По его мнению, она обладает большим потенциалом. Ему доводилось видеть кое-какие книги, большие и богато иллюстрированные. Он согласен со мной, что такие книги поднимут престиж «Литтонс», упавший за годы войны.
— Вот как? — сказала Селия.
Она
решила больше не спорить по поводу военного каталога. И была только благодарна Джеку, что тот не говорил с ней на эту тему. Она ждала этого всякий раз, когда он ужинал дома, что случалось редко. Но, похоже, Джека удерживала от разговора свойственная ему проницательность.— Во всяком случае, — продолжал Оливер, — когда Джеймс вернется, Джилл Томас не может больше здесь оставаться.
Воцарилось молчание, затем Селия спросила:
— Что ты сказал?
— Селия, как же меня раздражает эта твоя манера!
— Какая? — снова спросила она, стараясь выиграть время.
— Когда ты притворяешься, что не слышишь меня, если я сказал что-то такое, с чем ты не согласна или с чем готова поспорить. Так вот, хочу повторить для тебя, что, когда Джеймс Шарп вернется, Джилл Томас не будет у нас работать.
— Ну, это странно. Разумеется, место для нее найдется.
— Боюсь, что нет. Джеймс будет восстановлен в должности художественного директора и…
— Но это же нечестно! Ужасно нечестно!
— Селия, я что-то не понимаю. Джеймс был у нас художественным директором до войны. Он снова станет нашим художественным директором, потому что война окончилась.
— Мне жаль, Оливер, но это невозможно.
— Что?
— Потому что Джилл работает в этой должности уже несколько лет. И очень успешно.
— Ну, это спорный вопрос.
— Это не спорный вопрос. Ее работа в этой области признана. Она оригинальна, самобытна, всегда адекватна. А кроме того, она верный нам человек и трудилась просто самоотверженно.
— Боюсь, это относится ко многим женщинам, которых перевели на мужскую работу.
— Это не мужская или женская работа, Оливер. А творческая, сложная, ответственная работа, с которой Джилл превосходно справляется. И пол здесь абсолютно ни при чем.
— Селия, это место Джеймса. И я всегда говорил, что, когда война закончится, люди вернутся на свои места. Полагаю, ты не станешь с этим спорить.
— Ну… с этим не стану. Но…
— Это ты назначила Джилл Томас художественным директором?
— Да, — сказала она, — я ее назначила. Потому что она того достойна. И еще потому… в общем, ей поступило другое предложение. От «Макмиллана». А она была нужна нам здесь.
— Ты назначила ее художественным директором, чтобы удержать от «Макмиллана». Весьма… опрометчиво.
— Вовсе не опрометчиво. Такое случается всегда — и в мирное время, и в военное. Ты узнаёшь, что талантливый сотрудник собирается уйти в связи с выгодным предложением, и стараешься его удержать.
— Но не с помощью должности, которая принадлежит кому-то еще.
— Оливер, Джеймса Шарпа здесь не было. Он был на войне. И эту должность никто не занимал.
— Тогда нужно было сделать ее исполняющим обязанности. Что по этому поводу сказала ММ?
— Она… она… — Селия умолкла.
— Так я и знал. Она была против. Я рад, что хоть какой-то здравый смысл во время моего отсутствия здесь все же бытовал. В общем, как бы то ни было, правильно это или нет, Джилл должна уйти. Или мне придется понизить ее в должности, а это, думаю, не приведет ее в восторг.