Не могу больше

Но не тогда, когда речь заходила о его соседе и друге.

Итак, его комната не была одинока.

…Джон вышел, тихо прикрыв за собою дверь.

И медленно спустился в гостиную, где тяжело опустился в кресло, когда-то принадлежавшее только ему, и его тело мгновенно откликнулось на стертые из памяти ощущения привычной уже тоской.

Господи, как хорошо, как потрясающе хорошо и спокойно. Здесь.

— Отдохнул? — невозмутимо поинтересовался Шерлок, наконец-то положив изрядно помятую газету на столик. — Кофе?

Коротко на него взглянув, Джон отрицательно качнул головой. — Куда ты едешь?

Молчание Шерлока было недолгим, но тягостным — что ответит, как объяснит?

— Недалеко.

— Сложное дело?

— Кажется, нет. Не знаю. Разберусь на месте.

— Я еду с тобой.

Зачем-то снова схватил газету. Тоже мне, спасательный круг…

— Нет.

— Почему? Неужели всё так изменилось? Неужели я перестал быть тебе нужным настолько?

На один миг Джону показалось, что Шерлок сейчас бросится к нему и сделает что-то такое, что навсегда изменит их запутавшиеся, но тесно переплетенные жизни. Он покачнулся на своих чертовски длинных, чертовски прямых ногах, будто силясь сохранить равновесие и попрочнее врасти в ковер, удерживая самого себя от необдуманного порыва.

— Я не могу тебе этого объяснить. Ты… Ты очень мне нужен, но…

— Я поеду с тобой. Не пытайся корчить из себя благодетеля, заботясь о моём семейном благополучии. Я твой друг, и я тебя не оставлю. Хватит, однажды уже такое случилось.

Он не мог скрыть свою сумасшедшую радость, не сумел, как ни старался: глаза засияли, скулы вспыхнули ало и юно. Но всё-таки возразил, слабо и неуверенно: — Это невозможно.

— Ничего невозможного нет. Когда?

— Завтра утром.

— Как всегда, Паддингтон?

— Да.

Джон встал и направился к выходу.

— Уходишь?

— Надо собраться. Да и с работой придется как-то решать. Но всё это ерунда. Не в первый раз.

— А Мэри?

— А что — Мэри?

*

Ошеломление Мэри граничило с паникой. Она растеряно ходила за Джоном, то и дело задавая один и тот же вопрос: — Куда ты едешь?

В который раз терпеливо объясняя ей причину отъезда, Джон называл цель их поездки и конечный пункт путешествия. Но она снова возвращалась к этому своему «куда», определенно вкладывая в свой вопрос совсем иной смысл.

Мэри не верила происходящему. Её победа оказалась Колоссом на глиняных ногах…

— Ты никуда не поедешь.

Это окончательно вывело его из себя. В конце концов, когда прекратится это безумие, в которое она втянула его так легко?!

— Что с тобой, Мэри? Что с тобой?!

— Что с тобой?! Куда ты собрался? Зачем?

— Вполне обычное дело: я хочу помочь другу, как это и было всегда.

— Всегда? Ты хотел сказать — до того, как в твоей жизни появилась истеричная бесплодная женщина, зацикленная на тебе?

— Господи, Мэри, это невыносимо! Я же тебя не бросаю, и делать этого не собираюсь. Неужели так сложно понять, войти в положение? Это моя жизнь, и очень важное место в ней отведено Шерлоку Холмсу. Тебе придется это принять, или…

— Или — что?

— Ничего. Мне надо собраться.

— А работа?

— Я написал заявление о недельном отпуске. Сейчас, слава богу, нет никаких эпидемий.

— Джон, десять дней до Рождества… Поверить не могу!

— Я взял отпуск на неделю, помнишь? А это семь дней. К Рождеству вернусь.

Она взвизгнула неожиданно громко, оглушив Джона пронзительным отзвуком своей неконтролируемой ярости: — Черт бы побрал твоего любимого Шерлока! Откуда он только взялся?!

— Прекрати! Я устал от твоих грязных намеков!

— Никаких намеков, Джон. — Губы изогнула презрительная усмешка. — Предельная ясность. Ты можешь сколько угодно убегать от себя, но в конце концов уткнёшься носом в его прекрасную задницу. Надеюсь, там он тебя всё-таки трахнет, и ты поймешь наконец, как это мерзко.

========== Глава 18 Свобода и плен ==========

Джон радовался неожиданно вернувшейся молодости. И даже если это было не совсем так, ощущал он себя обновленным: каждая клеточка тела была наполнена былым восторгом, тем самым, который всегда охватывает по-новому, хотя и вечен, как этот мир — восторгом свободы.

Непривычное, а потому очень болезненное чувство растерянности и недоумения, угнетавшее его всё последнее время и выскоблившее его душу до девственной белизны, вмиг исчезло, растаяло, не оставив даже следа.

Не надо больше оправдываться. Не перед кем.

И это было так здорово, что Джон с трудом удерживал свое наполненное ликованием тело на месте — оно рвалось бежать, лететь, мчаться в так долго ожидавшую его неизвестность.

Он словно вернулся в то не забытое, нет, но казавшееся уже нереальным время, когда всё было просто и ясно. Настолько просто и ясно, что не требовалось ни вопросов, ни ответов; настолько нереально, что каждый прожитый им тогда миг сейчас вызывал сомнения —, а было ли это? Как будто однажды, в пасмурный серый день, он выдумал яркую фантастическую историю, которая неожиданно для него самого органично вплелась в нити его заурядной судьбы, и этот самообман сделал его счастливым…

Никаких недомолвок, никаких странных и приводящих в невольное, томительное волнение намеков, никакого изматывающего чувства вины.

Свобода. Радость. И Шерлок. Такой, как прежде: сосредоточенный, увлеченный, знакомый до мелочей — взгляд, изгиб брови, ухмылка…

Время повернуло вспять, обдавая Джона легким бризом свежести и задора, наполняя грудь живительным воздушным потоком, а он давно уже потерял надежду сделать хотя бы один глоток.

Шерлок довольно улыбался, и в улыбке его не было даже тени снисходительности, раньше неизменно появляющейся в серебристом взгляде при виде воодушевления Джона, при виде его мальчишеской радости от нового приключения.

Под мирный стук колес вся его запутанная жизнь становилась понятной:

тук-тук… я тут…

Проще не бывает.

Поезд мчался на юго-запад, и несколько дней удовольствия в компании Шерлока были в эти предрождественские дни нежданным подарком… Ради этого многим можно рискнуть.

Джон поглядывал в окно, и пролетающие мимо поля, слегка запорошенные первым, по-настоящему обильным снежком, перелески, потерявшие буйство осенних красок, но все равно радующие глаз, казались ему сказочным воплощением тайной мечты: оказаться хоть на мгновение в той навечно сросшейся с его плотью и кровью жизни, которую у него отняли два года назад.