Не могу больше

Через два месяца её находящееся в постоянном напряжении тело внезапно исторгло плод.

Мэри вскрикнула, пронзенная страшной болью, и потеряла сознание.

Тимоти привез её в клинику едва живую, истекающую кровью, уже пустую…

Что произошло с её молодым и вполне здоровым телом, почему оно избавилось от зародившейся в нем жизни, так и осталось загадкой. Но тщательно вычищенная, обескровленная и слабая, а потом заботливо поставленная врачами на ноги, Мэри вернулась в квартиру мужа бесплодной.

Тим терпеливо сносил её раздражение, бесконечные слезы и неоправданные упреки.

Мэри изводила его день и ночь, опаляя своим страданием.

Её скорбь была искренней и необъятной, потому что, придя в себя после сложной и длительной операции, Мэри вдруг поняла, что смогла бы всем сердцем полюбить неродившегося ребенка, посвятить ему всю свою жизнь, отдать себя без остатка и быть счастливой по-настоящему.

Находиться рядом с испуганным, таявшим на глазах Тимом больше не было сил.

Чужой человек, чужой любовник, стонущий по ночам от съедающей его боли, был ей не нужен.

Мэри созвонилась со старушкой и, узнав, что комната её по-прежнему свободна, собрала вещи и с облегчением покинула стены, пропитанные ядом неистребимой любви.

*

После развода она никогда не видела Тимоти Коули. Он уволился и исчез, о чем Мэри ни разу не пожалела.

Но жизнь её вновь пошла по проторенному пути, словно Мэри опять очутилась в родительском доме, напуганная и не нужная никому.

Этот бег по кругу лишал её сил, и, будучи ещё совсем молодой, она так безмерно устала, что иногда с трудом поднималась с постели, не понимая, зачем проснулась, и к чему весь этот занудный, бесполезный процесс, называемый жизнью.

Старушка заботилась о ней, как могла: кормила вкусными обедами, протапливала комнату к её возвращению с работы, заставляла надевать теплые перчатки…

Три года Мэри жила как во сне. Одиноком, трагичном сне.

Потом она познакомилась с Тревором, и, истомленная холодом бесконечно тянувшихся дней и ночей, стала его любовницей.

Состоятельный Тревор Янг трахал её раз в неделю в уютном загородном отеле, дарил цветы, делал подарки, целовал руки, а потом возвращался домой — к жене и маленькой дочке, искренне полагая, что очаровательная малышка Мэри вполне естественное дополнение к его благополучию и семейному счастью.

А Мэри возвращалась к старушке.

Она конечно же не любила Тревора. Но он взял её очень нежно, не причинив боли, и этого было достаточно для того, чтобы продолжить с ним необременительную, приятную связь. В его крепких объятиях Мэри ни разу не испытала оргазма, но это её не огорчало. Оргазм она научилась получать и без Тревора.

Расстались они безболезненно, не осыпая друг друга упреками, надолго сохранив теплые воспоминания об этих удобных романтических отношениях.

*

Два года Мэри была одна, но этим не тяготилась. Одиночество стало настолько привычным, что Мэри его даже не замечала. Время от времени сотрудники приглашали её на вечеринки, куда она с удовольствием приходила. Но подругами она так и не обзавелась, и по большому счету, помимо старушки во всем огромном многоликом Лондоне никому не было дела до маленькой увядающей девушки, упрямо продолжающей красить волосы в траурно-черный цвет.

В один из дней одиночество вдруг стало невыносимым. Настолько невыносимым, что Мэри, будто подхваченная ураганом, понеслась по улицам города и очутилась в галдящем, суетливом чреве лондонского метро, где наступила на ногу Джону.

Наверное, она полюбила его с первого взгляда.

Ничем не примечательный, рано поседевший мужчина поразил её в самое сердце.

Он готов был её убить, она сразу увидела это в глубине потемневших от бешенства глаз. А потом улыбнулся, и это решило её судьбу.

Только кто ей ответит, почему, почему в её жизни получалось всё именно так: любовь, какой бы сильной она ни была, всегда ходит рука об руку с ненавистью?

* Автор дико извиняется, что не стал углубляться в тонкости английской образовательной системы. Пусть будут такие вот курсы) )

========== Глава 16 Дороги, которые нас выбирают ==========

Джон пил замечательный, в меру горячий напиток, вопросительно поглядывая на Алекса: тот явно пригласил его не только ради того, чтобы угостить очередной, составленной им самим и ни с чем не сравнимой композицией из аромата и вкуса. Слишком напряженной и даже неловкой была сейчас его поза.

Но тем не менее он молчал. Во всяком случае, молчал об истинной цели своего приглашения.

— Вкусно.

Алекс довольно улыбнулся — ему всегда доставляло радость сотворение чего-то нового и необычного из казалось бы давно известных сортов. Он создавал свои знаменитые на всю клинику сборы, как гениальный парфюмер создает неповторимый букет из привычных, знакомых с рождения запахов: цветочная пыльца, нагретая полуденным солнцем, ночная прохлада, свежесть дождевых капель…

Джон наслаждался каждым глотком, но тоска при этом почему-то становилась острее. Он больше не хотел недомолвок и скользящих поверх головы взглядов — рассматривать стены своего кабинета Алекс прекрасно мог бы и в отсутствии Джона.

— Алекс, я не твой пациент, — произнес он негромко, но очень решительно. — Если хочешь поговорить о Шерлоке, я готов.

Смущение Алекса было по-мальчишески ярким: враз вспыхнувшие уши и алые пятна, живописно расположившиеся на щеках и шее.

— Как он тебе? Понравился?

— Да! Очень!

Джон тепло улыбнулся — желание приятеля выразить свой восторг было более чем очевидно. И подавил его Алекс с немалым трудом.

Ах, Шерлок…

— Очень, — повторил Алекс более сдержанно. — Но мне не понравилось то, что между вами происходило. И, судя по всему, происходит.

Сердце неожиданно сделало странный кульбит: перевернулось несколько раз, испуганно дернулось из стороны в сторону и заполнило грудь грохотом горного камнепада.

«…происходит…»

Эти простые, ни к чему не обязывающие слова вдруг вызвали странную, непредсказуемую реакцию: следом за испугом пришел мучительный стыд. Словно Алекс, сам не подозревая того, вторгся на очень личную, интимную территорию. В запретную зону. В святая святых. В место тайного поклонения.

Джону стало жарко и томно.