Не могу больше

Шерлок маялся в гостиничном номере. По-хорошему следовало мчаться в аэропорт и первым же подходящим рейсом — домой, к Джону.

Но билет был заказан на завтра. Кроме того, Шерлок был почему-то уверен, что короткая передышка нужна обоим. Он не стал даже звонить, хотя тихий, далекий голос хотелось услышать до дрожи.

Нет. Сегодня - нет.

«Поброжу по городу, поужинаю, выпью вина. Высплюсь в конце концов. А завтра…»

Он прилег на кровать, завернувшись в тонкое покрывало, и устало сомкнул ресницы.

Несмотря на репутацию негибкого, упрямого и довольно циничного человека, жестоким Шерлок быть не любил. А сегодня он был жесток.

И главная сложность заключалась в том, что ему предстояло ещё одно, не менее тяжкое испытание: предъявить сломленной жизнью женщине, жене бесконечно любимого им человека, столь же немилосердный счет.

Хватит ли духу?

Думать об этом не было сил.

Внутри больно пекло — скопившееся и рвущееся наружу отчаяние распирало грудную клетку. Ощущение подведенного итога было мучительным и неотступным: словно выполнив то, что задумал, Шерлок бесследно исчезнет, и даже памяти о нем не останется.

*Дорогие мои, простите, но в географические подробности я вдаваться не стала)

** Нет ничего нового под солнцем (царь Соломон)

========== Глава 33 Мэри ==========

Дорогие читатели, дабы вы не запутались, поскольку я непростительно долго не выкладывала продолжение, хочу уточнить, что действие главы происходит начиная с вечера того дня, когда Джон некрасиво сорвался на Бейкер-стрит. По сути, начало главы — это продолжение главы «Срыв». Ну, а дальше события идут своим чередом.

***

«Нормально, нормально, нормально, — твердила Мэри. — Для нашей ситуации всё это нормально».

Кризис. Трудные времена. Или как там ещё называют дерьмо, при котором двое усиленно лгут и прячут глаза? О, кажется, переломом. Что ж, их основательно переломало. Но всё это нормально.

Она даже не сильно страдала — просто жила в режиме напряженного ожидания.

Были минуты, когда собственная самоуверенность её изумляла. Никогда не уйдет. Кто сказал? Кто вбил в её голову эту глупейшую догму? Надежда пуста, настойчивость смехотворна. Уйдет. Ещё как уйдет. Намучившись со своим благородством, примирившись с несовершенством, он сбежит от неё не оглядываясь. Джон всего лишь мужчина — существо слабое, зависимое от древнейшего зова природы.

И к тому же он безумно влюблен.

Но с другой стороны, думала она следом, влюбленность до сумасшествия, страсть — всё это так проходяще и так непрочно. Джон с его спокойной силой, его надежностью и притягательностью изначально создан для женщины, а не для Шерлока Холмса. Когда-нибудь ему придется это признать. И принять.

Кидало её отчаянно — от твердокаменной убежденности к полному краху иллюзий. Непрерывная цепь нестыковок и противоречий. Но тем не менее это облегчало ей жизнь. Опустить руки и сдаться? Нет. Во всяком случае, не сейчас, когда всё так зыбко, когда решение не принято, да и потеряно далеко не всё. Джон пусть не с ней, но рядом. Изо дня в день. И ночи он проводит в стенах квартиры — ворочается на старом диване, вздрагивает и изредка стонет. Но воздух от этого насыщеннее и теплее. И пусть иногда ей страшно в разрастающейся груде подушечек, пусть её налитое тело яростно протестует против обидного пренебрежения, тепла этого её пока не лишили. И разве не может всё измениться в любой момент?

Так и случилось — этим вечером всё изменилось. Этим вечером она как будто впервые увидела настоящего Джона. Всего на миг истинный прорвался сквозь толщу старательно выстроенной обороны, прорвалось его сияние. Джон не выглядел ни удовлетворенным, ни счастливым, ни даже просто довольным. Напротив, более чем когда-либо он напоминал ей дерево с изъеденными корнями: стоит спокойно и несгибаемо, покачивает ветвями, снисходительно отмахиваясь от молодого, игривого ветерка, макушкой тянется к небу. И всё в нем незыблемо, вечно. А листья чернеют и опадают… И тем не менее он сиял. Так, что смотреть не было сил.

C порога сообщив, что очень устал, он принял душ, выпил чаю и прилег на свой островок свободы и независимости, с которого вряд ли теперь когда-либо сойдет. Диван издал протестующий звук, принимая тяжесть утомленного тела, но вскоре затих — Джон принял удобную позу, перестав возиться и тиранить надорванные пружины. Телевизор невнятно забормотал, замелькали разноцветные кадры. Мэри присела на краешек, и Джон молча подвинулся, освобождая ей место.

— Найди что-нибудь интересное, через десять минут я накрою к ужину.

— Я не голоден.

— И тем не менее.

Она посмотрела в его лицо и вздрогнула — Джон выглядел нездорово. Серая кожа, резко обозначенные морщины. От любви к нему замирало сердце. От желания обнять ломило суставы. Это её мужчина. Её муж. Почему же так боязно и так невозможно сделать в его сторону даже движение?

— Это подойдет? — спросил он, останавливая назойливое мельтешение. — По-моему, что-то из старенького.

— Подойдет. Люблю этот фильм.

Поднявшись, она направилась в кухню.

— Мэри.

— Что?

— Я бы чего-нибудь выпил. Ты не против?

— Не откажусь.

— Тебе помочь?

— Отдыхай. У меня был вполне обычный день. — Она обернулась. — А у тебя?

Он почему-то вспыхнул, отводя взгляд. А потом посмотрел открыто и прямо, не таясь. В его глазах не было вызова, в них был… Шерлок. И то самое ослепительное сияние.

— Ничего необычного. Во всяком случае, нового.

В один миг ей всё стало ясно, в один миг она поняла, что даже если случится чудо (в которое с этой минуты больше не верила), и он останется, с её мечтами покончено навсегда. Ни дома, ни сада, ни жимолости под окном. Только Шерлок, по которому её муж будет до старости изнывать и сходить с ума, если, конечно, от тоски не умрет слишком рано.

В кухне на Мэри накинулась дрожь, такая сильная, что понадобилось время, чтобы хоть немного её унять. Она выпила воды, постояла возле окна, присела. Когда появилось страстное желание прижать ладони к исходящему жаром сотейнику, громко крикнула: — Джон! — Паника в её голосе была столь очевидной, что в одну секунду он оказался в дверях, тяжело дыша и тревожно оглядывая её с головы до ног.

— Что случилось? Ты в порядке?

— Да. — Она дышала не менее тяжело. — Мне показалось… Впрочем… — И вдруг шагнула навстречу, готовая обнять, припасть, впиться пальцами в сильные плечи. — Джон.

То, как он отшатнулся, ни с чем нельзя было спутать. Её прикосновения мучительны для него, невыносимы. Но, боже мой, почему?!

— Ты так сильно любишь его?

Краска затопила лицо, стекла к исхудавшей, ставшей жилистой шее. Джон моргнул растерянно и недоуменно.

— Ответь.

— Конечно.

Конечно. Конечно. Разве может быть как-то иначе? Разве кого-то ещё на этой грязной планете можно любить и желать? Только его. И все-таки, как это мило, что постепенно между нами не остается тайн. Не каждой семье дано такое везение, такая откровенная близость.