Не могу больше

Голова закружилась. Усталость и рюмка бренди, непроходящее напряжение, перелет…

И слова, поразившие своей жестокой прямолинейностью: она убила отца.

Черт возьми, как же так? Эмма Морстен изначально подозревала, кто устроил её мужу пламенный ад?!

Что происходит с людьми и миром?!

Хотя, чему удивляться?

Картина приобретала законченный вид.

Он внимательно посмотрел на Эмму.

— Вы так просто говорите об этом.

— По-вашему, я должна об этом кричать? Рвать на себе волосы и одежду? О, мистер Холмс, поверьте, истерик было немало. Тихих, а оттого ещё более невыносимых. Знаете, у меня сейчас очень хорошая жизнь: светлая, чистая, наполненная любовью и нежностью. Я старею в надежных руках. Но, боже, как часто я призываю смерть. Жить больно, мистер Холмс. Очень больно. До сих пор, приезжая в тот дом, я дрожу с головы до ног. И сад за окном шепчет ужасные вещи.

— Не лучше ли продать имение? Избавиться от тяжких воспоминаний.

— Продать? — Эмма усмехнулась и приложила ладонь к груди. — Все воспоминания здесь, и невыносимо жгут. Кому бы продать свою душу? Но, я уверена, даже Дьявол ею побрезгует.

Шерлок тихо откашлялся и сказал:

— Думаю, да.

Она удивленно вскинула голову.

Маленькая удивленная птичка, в кормушку которой неожиданно угодили мелкие камушки.

Не вкусно?

— Вы меня обвиняете?

Шерлок пожал плечами, взглянув отчужденно и холодно.

— Я не вправе. Но жизненная позиция вашей семьи… скажем так… у меня не вызывает симпатии.

Удивление сменилось гримасой боли и горечи. Резко двинув тарелку с остатками авторского десерта, она взглянула затравленно и обреченно.

— Будьте честнее, уважаемый сыщик. Она преступна и достойна плахи.

— Я не столь категоричен. И повторяю — судить не в праве. Мои собственные грехи не менее отвратительны.

— Вот вы и дали беспристрастную оценку: отвратительный грех.

— Она пристрастна, миссис Гилл. Более чем.

— Джон. Муж моей милой Мэри.

Шерлок промолчал, досадуя на некстати возникшую в горле дрожь. Сказать хотелось так много, но он и в самом деле считал себя недостойным судить чужие поступки. Жизнь научила быть если не снисходительным, то хотя бы терпимым.

Эмма сама продолжила разговор, каждым новым словом укрепляя в Шерлоке возникшую антипатию.

— Мне жаль её, мистер Холмс. Запутавшаяся, одинокая девочка… Для меня она по-прежнему девочка. Моя малышка. Ясноглазая хохотушка. Мэри очень любила его. Отца. Увидеть такое собственными глазами, узнать мерзкие подробности нашей семейной жизни… Знали бы вы, сколько проклятий я посылаю в свой адрес изо дня в день! Как я могла допустить такое?! Из-за меня, и только из-за меня рухнула её жизнь. В шестнадцать лет не каждый способен справиться с потрясением, выпавшим на её долю.

— Неправда.

Он не выдержал. Сердце горело возмущением и необъяснимой обидой, словно именно эта торопливо оправдывающая себя женщина была виновна в том, что между ними происходило. Виновна во всем том хаосе, из которого Шерлок почти не надеялся выбраться сам и увести с собой Джона. Особенно теперь, зная историю Мэри.

— Простите? — Ресницы Эммы взметнулись черными стрелами. — Не понимаю.

— Неправда всё, что вы говорите. Жалость, проклятия, моя малышка… Дело вовсе не в этом.

— О чем вы, черт побери? — Она заерзала на диване, готовясь либо вскочить и покинуть бесцеремонного обвинителя, либо остаться и выслушать его до конца.

— Вы её бросили. Запутавшуюся, одинокую девочку, в чью жизнь принесли столько бед. Бросили на растерзание собственным демонам. А должны были утешать. Любить. И плакать вместе с ней на могиле мужа.

— Вы сошли c ума. Вы. Сошли. С ума. Она убила его! Она подожгла их чертов притон собственными руками! И это было для меня горем. Понимаете? Горем. Несмотря ни на что.

— Она всего лишь сделала то, чего так жаждали вы. — Шерлока было уже не остановить. Ни потрясенный взгляд, заблестевший нахлынувшими слезами, ни скорбная линия бровей не вызывали жалости и сочувствия. — Сколько раз вам хотелось покончить всё разом, Эмма? Сколько чертовых раз? Но вы боялись. Ненавидели и боялись. Я понимаю, не каждый способен на безрассудство. Терпеть унижения, страдать, ревновать и мучиться — это так драматично, так по-женски красиво.

— Замолчите! — хрипло выкрикнула она. — Безумец. Вы чертов безумец. Мальчишка. Что вы можете знать? Это не красиво. Это уродливо. Ложиться под мужчину, который тебя не хочет. А если хочет, если вдруг случилось такое чудо, то, боже мой, чего ему это стоило. Как долго пришлось уговаривать собственный член доставить сомнительное удовольствие женщине. Своей преданной женушке, которой продолжает лгать о любви. Так что, лучше вам замолчать.

— Допустим. А Мэри? Как поступили вы с ней, когда всё закончилось? Прижали к груди? Сказали, что она вам дороже всего на свете? Что вы вместе, куда бы не катился этот чокнутый мир, и никогда не покинете свою малышку и ясноглазую хохотушку? Уверен, вам это и в голову не пришло. Напротив, вы отвернулись презрительно и предали её анафеме. Превратили дочь в козла отпущения. Но сначала сделали из неё убийцу.

— Почему?! Почему вы настолько в этом уверены, мистер Великий Сыщик?! Не стройте из себя Всевышнего. Может быть, всё было совсем не так…

Шерлок вздохнул. Его запал неожиданно и резко иссяк. Продолжать не хотелось.

— Всё было именно так. Не надо зваться великим сыщиком, чтобы понять: любящее сердце способно смягчить самую сильную боль. Не стала бы ваша дочь бороться с враждебным миром так яростно, навлекая на себя новые беды.

— Беды? Какие беды?

— Вы ничего не знаете о жизни своей милой Мэри. Ничего. И, прошу меня извинить, вряд ли достойны узнать.

Он поднялся.

— Прощайте.

— Мистер Холмс. Прошу вас, остановитесь.

С диванчика на него умоляюще смотрела иссохшая в горе старушка, вмиг растерявшая и шарм, и очарование сильной пятидесятилетней женщины.

— Прошу вас.

И Шерлок смертельно пожалел о своей гневной выходке.

— Простите, если был бестактен и резок. Я в самом деле не вправе выносить приговор. Черт. Это было ужасно.

Эмма поднялась и подошла так близко, что стало трудно дышать. Неловко сдвинувшись в сторону, Шерлок покачнулся и в поисках точки опоры растерянно оглянулся по сторонам.

Она нежно, но достаточно сильно сжала его предплечья, возвращая потерянное равновесие, и улыбнулась.

— Спасибо вам, дорогой мистер Холмс. Дорогой Шерлок.

Глаза сияли новорожденной зеленью и благодарностью.

— За что? Боже. За что?

— За всё. Вы приехали, ангел мой, и… И теперь я знаю, наконец-то знаю, как жить. Что делать. Я верну свою девочку, богом клянусь. Согрею её сердечко. И благодаря вам это будет легко.

*

«Полное отсутствие логики. Полное. Бред. Что я наговорил ей, чертов придурок?! Слышал бы меня Джон. Представляю, как бы он разозлился. Нельзя было так… Категорично. Грубо. Жестоко. Тоже мне, ментор. Наставил на путь истинный. И кого? Господи, как противно».