Не на месте

– Детка, ну не надо вот этого: зубками клацать, все такое. Я тебя могу вывернуть так, что и дыхнуть не сможешь, но кому оно надо? Мне - точно нет. Давай лучше миром решать.

– Не дождешься!

– Дурочка, тебе со мной хорошо будет. Уж я тебя заласкаю...

Все же есть в этом что-то, прав батя. Когда чувствуешь себя полным хозяином положения... Но тут жертва выдала такое, что затмила все мои скромные познания в тирийском мате...

– Фу-у, девушка!
– я поднялся, достал из сундука штаны, выудил из сапога ключ.
– А вот за грубость будешь сидеть до обеда наказанная. Авось, поумнеешь. В кувшине - вода, вон там виноград есть, яблоки. Горшок под кроватью.

Утратив запал, кусучка съежилась, уткнув лицо в коленки.

– Вернусь - потолкуем, - бросил я.
– Все, ушел.

По дороге сунул ключ тетке Анно.

– Через часок выпустишь ее, - велел я.
– Слушь, какая-то она у вас задохлая. Годом, что ли, морили?..

– Дык я ж о том и...
– вскинулась было кухарка.

Но я вдаваться не стал и поспешил по своим делам.

Планы у меня были грандиозные: сразу после смерть-тренировки сдернуть из дому и кутнуть с друзьями по-полной. Сегодня ж седьмой день. У особо набожных - день самого тяжкого испытания Дюжь-пяти апостолов, а у людей правильных - последний день празднеств, когда полагается "развязать лозу", то есть ужраться в дым. Ибо дальше-то так и так пост, многие кабаки даже закрываются. Вообще совсем, представляете? Да и святоши всякие привязываются, если увидят тебя пьяным на улице.

А уж гулянья сегодня будут!

Пару часов спустя, поупражнявшись умственно и телесно, я застал очередную ссору бати с сестрицей Эру - та как раз вернулась с заутрени. В доме, понятно, планировалось изрядное застолье, а сестрица полагала сие святотатством. Ей подпевали мачеха и тетка Анно. Кухарка, впрочем, давно смирилась: поворчала для виду и принялась за готовку. Мачеха же ударилась в слезы, и на этом действо прекратилось - во избежание.

Сестрица, всячески утешая, повела "матушку" в женскую половину. Опекает ее, благо "матушка" ей ровесница, да и габаритами Эру куда внушительнее: воздвигается над нею, аки утес. Пожалуй, это единственный человек в доме, кого Эру не гнобит. Жалеет. "И Ону, рыбку мою сушеную, будет опекать", - подумалось вдруг некстати.

Тьфу! Нет уж дудки!

Я переоделся, прихватил деньжат и тишком слинял. Чертовски удачно: все заняты, никто и не заметил. А то батя с дядькой с визитами намылились, как бы и меня не пригребли.

***

Был бархатный вечер. Закат полыхал, румяня щечки встречным девчонкам. Народ кругом гулял и расслаблялся, но меня почему-то мандражило. Я все тащил друганов то на Гривкину горку - поглазеть сверху на город, то на рынок, то в порт.

Тут шла погрузка. Ор, гам, вонь, толкотня.

– Да ну на копье!
– возмутился Громопёр.
– С утра наломался уж! Все! Отдыхаю!

И мы двинули обратно в город. Но я все дергался, озирался, прям вот тянуло...

– Да что тебе неймется?
– недоумевали парни.

Вдобавок нам повстречался Арта Медник. Колдырь поганый! Шел из храма, благостен и трезвешенек, на нас даже не глянул.

– Исправляется, - заметил Ватрушка, живший с ним по соседству.
– Не, чесслово. Как подменили.

– Любо-овь, - прогудел Гром.
– Эх! Вот если я кого всерьез полюблю... Ух!..

Но тут его окликнули из переулка и Громик, крякнув от удивления, спешно рванул туда. Парни уселись ждать под навесом, а я пошел отлить, но черт дернул меня высунуться глянуть, с кем же там Гром секретничает.

Ого! Элья Задира собственной персоной! Вот уж кого не ожидал!

Ныне он личность известная. Главарь шайки, причем заборзевшей совершенно: даже храм недавно грабанули, а поймать их никак не могут. Как заговоренные. Прежде Задира любил еще "охотиться": вырядится под благородного, весь такой красавчик элегантный, прилепится к какой-нибудь компании, шикарит, всех угощает, втирается в доверие, а потом... Я даже видел его однажды: ловко разводит, и словечек-то всяких поднахватался, и держится высокомерно-нагло. Он ведь и вправду мнил себя бастардом какого-нибудь знатного господина... В детстве мы немножко дружили - через Грома, они ж оба с Задирой трущобники, да и мамаши их приятельствовали. Задира уже тогда атаманил: пацанов собирал, ставил на стреме или отвлекать велел. Ну, болтались, тырили кой-чего. Весело! А потом раз увидали, как на площади ворам пальцы рубят - так Грома же первого и вразумило. И нас отвадил...

Завидя меня, Задира сразу шугнулся в тень, но Гром успокоил жестом: не дрейфь, эт' свой. До меня донеслось его досадливое:

– Эли, какого тебе копья? Чего на рожон-то лезешь?..

Гром был честняга из честняг, но втайне всегда восхищался этим ловкачом...

Я двинул прочь, размышляя, а не Задире ли я обязан неким позорным инцидентом, что случился со мною на днях?..

Скоро друган нагнал меня, ткнул кулаком в бок: зря, мол, вылез.

– И что ты водишься с этим висельником?
– озлился я.
– Сам запалится и тебя подставит! Чокнутый: соваться в город, да еще средь бела дня!

Но Гром, противу ожидания, расплылся в ухмылке:

– Ну, не-ет! Эли удачу за хвост держит. Эх...

Тут меня вконец взбесило, и я брякнул:

– Не завидуй. На этот раз - не удержит, хана ему.

– Тьфу, дурак! Типун тебе!
– рыкнул Гром, но тут же хохотнул: - А, шуткуешь опять?..

И снова мы бродили, глазели. Закат догорал, с Большой рыночной слышалась музыка и вопли зазывал.

– Ноги уже отваливаются, - гундел Дылда.

– Ну, пошли вон в "Рыбки", - предложил Ватрушка, а Громик буквально внес нас внутрь, нахально облапив и похохатывая.

Вино "Трех рыбках" дрянь, зато пиво под копчушку отличное. Народу было мало: как раз шли представления бродячих актеров. Но мы с парнями на такое не любители.

Посидели, потрындели.

– Скучно, - пожаловался Ватрушка, - Беска, погадай нам, что ли?

– Не хочу, - буркнул я.

– Да не ломайся!

– Чушь, - скривился Дылда.
– Все равно, что на прохожем гадать: пальцем в небо.

– Не, у Бесогона смешней выходит. Давай! Вот чего меня ждет, ну... через дюжу лет?

Я закатил глаза и ляпнул первое, что взбредет:

– Продашь пекарню, купишь виноградник на Зеленом мысу, женишься на вдове-рийке и к старости разбогатеешь, как мой папаша.

– Во брешет!
– Ватрушка аж подпрыгнул от удовольствия.

– А мне?
– встрепенулся Гром.

– Пойдешь на галеры за убийство, - вылетело сам не знаю как.

Тьфу, Наэ! Сколько раз зарекался играть в эту дурацкую игру.

– Кончайте, не смешно!
– вспылил Дылда.

– Пого-одь, - осклабился Гром.
– Эт' чего-то новое. И кого ж я порешу?

Я напрягся, но сдержаться не смог, брякнул-таки:

– Меня.

Парни прыснули, а мне стало как-то кисло. Думаете, это я пошутил? Если бы! Само лезет. Причем всякий раз разное, я и сам наперед не знаю, что выдам.

– А Дылду?
– не унимался Ватрушка.

– Мореходствовать будет, - проворчал я.

– Во, это уже ближе к делу!

– Да идите вы...
– отмахнулся Дылда.

– А че? Помнишь, какую ты тогда лодку сделал? Мы на ней все бухты кругом оплавали, вообще отлично держалась!
– поддержали парни.