Пусть мне оправдываться нечем,пусть спорны доводы мои, –предпочитаю красноречьюкосноязычие любви.Когда волненью воплотитьсяв звучанье речи не дано,когда сто слов в душе родитсяи не годитсяни одно!Когда молчание не робость,но ощущение того,какая отделяет пропастьслова от сердца твоего.О сердце, склонное к порывам,пусть будет мужеством твоимв поступках быть красноречивым,а в обожании – немым.И что бы мне ни возразили,я снова это повторю.…Прости меня,моя Россия,что о любвине говорю.
Дом в лесу
Стены старые из бревен,в смоляных густых слезах.Словно плюш потертый, теменмох,
прижившийся в пазах.Лес вплотную у окошек,листьев смутный разговор,возле лампы тучи мошек,комаров жестокий хор.Да картошка без приправы,испеченная в золе,да грачиный ор картавыйв черных гнездах, на заре.Первый взгляд – смущенный, милый,первой нежности тоска…Помнишь, школьница гостилав тихом доме лесника?Щеки нам огонь горячийзаливал порой до глаз.Твой отец, улыбку пряча,избегал смотреть на нас.Было так… Давно когда-то…Это все напомнил мнесвет вишневого закатана бревенчатой стене,мошкары вечерний танец,запах сена из сенейи предательский румянецсемиклассницы моей.Помнишь – лето, два подростка,лес, овраги да холмы…Помнишь дом у перекрестка,где простились с детством мы.
Твоя улица
Мне каждый кустик мил на нейи каждый камень…А бывало,я шла по улице твоейи ничего не замечала.Был сад как сади дом как дом,а ты входил в его ворота,обедал, спал, работал в нем,кого-то ждал,любил кого-то.Да что лукавить!Это ятогда тебе ночами снилась.Ты «фотокором» снял меня,и я в столе твоем хранилась.Ты мне натачивал коньки,чинил ремни, забыв усталость,все это смыслу вопреки:я на конькахс другим каталась.С другим я шла на школьный бал,сидела на футбольном матче,а ты вздыхал, и ревновал,и молча мне решал задачи.А если в дождь являлась я,ворчал, встречая на крылечке:– С ума сошла! Промокла вся! –и башмаки сушил на печке.А наступал зеленый май,ты, грустных глаз не поднимая,мне сухо говорил:– Давайсирени, что ли, наломаю. –И мне огромный сноп вручал,тугой, благоуханный, мокрый…И улыбался.И молчал,опасливо косясь на окна……Был сад как сади дом как дом…Крыльцо… Над крышею антенна…Да, жаль, мы поздно узнаемлюбви действительную цену.Навряд ли кто любил менятак бескорыстно,так отважно…Стоит, ступеньки накреня,домишко твойодноэтажный.На днях его должны снести –здесь будет здание вокзала.Послушай,ты меня прости!Ах, если б юность больше знала!А, впрочем,если бы и знатьи если б жить начатьопять,все повторилось бысначала!
Непогода
Нас дождь поливалтрое суток.Три дня штурмовала гроза.От молний ежеминутныхломить начинало глаза.Пока продолжалась осада,мы съели пуды алычи.За нами вдогонку из сада,как змеи, вползали ручьи.А тучи шли тихо, вразвалку,и не было тучам конца…Промокшая, злая чекалкавизжала всю ночь у крыльца.Опавшие листья сметая,кружились потоки, ворча,лимонная и золотаякупалась в дожде алыча.И, превознося непогоду,от зноя живая едва,глотала небесную водупривычная к жажде трава.Вот так мы и жили без делана мокрой, веселой земле,а море свирепо гуделои белым дымилось во мгле.Домишко стоял у обрыва,где грохот наката лютей,и жило в нем двое счастливыхи двое несчастныхлюдей.Ты мне в бесконечные ночис улыбкою (благо темно!)твердил, что, конечно, на почтележит телеграмма давно.Что письма затеряны, видно,твердил, почтальонов виня.И было мне горько и стыдно,что ты утешаешь меня.И я понимала отлично,что четко работает связь,что письма вручаются лично,открытки не могут пропасть…Однажды, дождавшись рассвета,с последней надеждой скупойушла я месить километрылиловой размякшей тропой.Ушла я вдогонку за счастьем,за дальней, неверной судьбой…А счастье-то было ненастьем,тревогой,прибоем,тобой.
Молния
На пасмурном бланке короткие строчки:«Не жди. Не приеду. Целую. Тоскую».Печатные буквы, кавычки да точки –не сразу признаешь в них руку мужскую.Обычно
от молнии хочется скрыться,бывает, она убивает и ранит…Но это не молния – просто зарница.За этакой молнией грома не грянет.«Не жди. Не приеду»…Какое мне дело!«Целую. Тоскую»…Какое мне горе!И впрямь, вероятно, гроза отгремела,ушла стороною за синее море.
Воспоминание
Мне жаль голубого приморского дняс персидской сиренью, горячей и пряной,с бушующим солнцем,соленой моряной;мне жаль этой встречи, короткой и странной,когда ты подумал, что любишь меня.Дымясь и блеща, закипали буруны,чернели на рейде тела кораблей…За нами пришла краснокрылая шхуна,но мы не рискнули довериться ей.Кричала сирена в порту, как тревога,и стонущий голос по ветру несло…Цыганка сказала: – Печаль и дорога… –Такое у них, у цыган, ремесло.Цыганка лукавая и молодаявзяла твою руку:– А ну, погадаю! –Но ты побоялся ее ворожбы,ты думал, что можно уйти от судьбы!Попробуй уйди…Полустанок осенний,печаль и смятенье последних минут…Ни просьбы, ни слезы, ни ложь во спасеньеуже ни тебя, ни меня не спасут.Но даже теперь, на таком расстоянье,случается вдруг, и тебя и меняв летящих ночах настигает сияньетого голубого, приморского дня.
«Открываю томик одинокий…»
Открываю томик одинокий –томик в переплете полинялом.Человек писал вот эти строки.Я не знаю, для кого писал он.Пусть он думал и любил иначе,и в столетьях мы не повстречались.Если я от этих строчек плачу,значит, мне они предназначались.
«К земле разрыхленной припал он…»
К земле разрыхленной припал он,ловя подземный сладкий ток…Еще довольствуется малымпрогрызший семечко росток.А уж над ним с утра до ночии после, с ночи до утра,дожди таинственно хлопочут,колдуют птицы и ветра…Он кверху тянется.Нигде такне виден неуемный рост…Он вымахнул до нижних ветоки хочет вырасти до звезд!Он всех развесистей и вышесреди родных своих дубрав,но что ни год – смирней и тишеего неукротимый нрав.Еще он крепкий и красивый…Звезда теперь совсем близка…Но в нем уже иссякли силыпервоначального броска.Так и застыл он на столетьяна прерванном своем пути,и шумные лесные детиспешат отца перерасти!
«Молодость… Старость…»
Молодость… Старость…Привычно, знакомо.А я бы делила жизньпо-другому:я на две бы части ее делила,на то, что будет,и то, что было.Ведь жизнь измеряют –знаете сами –когда годами,когда часами.Знаете сами –лет пять или десятьминуте случается перевесить.Я не вздыхаю:о, где ты, юность!Не восклицаю:ах, скоро старость!Я жизни вопрос задаю, волнуясь:что у тебя для меня осталось?Припоминаю я все, что было,жизнь пересматриваю сначала,как беспощадно меня учила,какие подарки порой вручала.Знала я счастье,не знала покоя,знала страданья,не знала скуки.С детства открылось мне,что такоенепоправимость вечной разлуки.Руки мои красивыми были,нежными были,сильными стали.Настежь я сердце свое раскрылалюдскому счастью,людской печали.Я улыбалась и плакала с ними,стала мудрееи непримиримей,мягче я стала,тверже я стала,лгать и завидоватьперестала.Молодость – сила.Старость – усталость.Думаю –силав запасеосталась!
Десятибалльный шторм на море
Его повсюду было слышно –сплошной угрюмый гул валов…Я в темноте на берег вышла,ища защиты у стволов.Столпотворенье звуков грозныхобрушилось навстречу мне.Хватаясь ветками за воздух,стонали сосны в вышине.Кипело море в мути белой…Гоня песчаную пургу,бесился ветер оголтелыйна опустелом берегу.Валил он туч свинцовых горы,с натугой вламывался в леси каждого хватал за горло,кто смел пойти наперерез.Гудело море разъяренно,возненавидя тишину,когда оно плескалось сонноу смирных дачников в плену.И, прирученное, урчало,песка вылизывая гладь,и не спеша пловцов качало,чтобы не слишком укачать,и отдыхающим в угоду