Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

Невозможно, просто невозможно физически записать бесконечные его монологи... Говорит он бесконечно, бес­конечно... по сути, только это и происходит все эти дни. И по вечерам, вернее по ночам, когда мы возвращаемся в гостиницу, эти монологи продолжаются, в такой же горячке, истерике. Так что иногда я вижу сумасшедшую картину... По ночному Риму движутся две уставшие фигуры, с сумками на плечах, и одна из них орет и трясется, размахивая ру­ками, почти со слезами на глазах, на непонятном языке... Обалдевшие карабинеры сбавляют скорость, проезжая мимо, и долго смотрят на эту странную сцену... Не могу описать также и бессмысленность, абсурд каждодневного расписания... Т. е. никакого расписания просто нет! Нет во­все! Трудно это представить. Главное, чтобы все торчали в театре — с утра до ночи... с 10.30... до 2-х, 3-х или 4-х ночи... Его жутко раздражает даже то, что нужно отпускать людей на обед... и он говорит об этом! Но уж ничего не может поделать с этим, ничего... (Замечу в скобках, что сам ест регулярно и капризно, как бы ненавидя этот процесс; но тем не менее Фая вовремя приносит ему обед, ужин и почти все время чай с печеньем, фрукты.)

Позавчера, когда репетировали ночью экспромт... опять же условно: «репетировали»: 90 % времени, конечно же, ушло на размазывание собственных студентов, дикое, безграничное размазывание, уничтожение... При этом все время повторяется: «Это все я устроил... вы думаете, это я вам..» и т. д. и т. д. Границ мерзостям, допустимости выражений, ну, не знаю, как сказать — просто не суще­ствует... Глупо об этом говорить, когда выискивается самое гнусное, самое невозможное... чтобы бросить в челове­ка; мне иногда кажется, да не кажется, это так и есть, что часто он с трудом сдерживается, чтобы не ударить... Так вот, вчера ночью он просто не удержался и сказал (про­хрипел) студентке своей: «Откуда в тебе столько г...?» При этом рядом стоят другие студенты — Игорь, Галя... Ну что тут еще говорить... Что?

4 июня 1993 г.

Четыре года. Да, они пролетели как один день, да, они тянулись бес­конечно, как вся жизнь... Ужасно, тяжко бесконечно... Первый раз за эти годы я не на могиле твоей, Танюша... Горький день.

Итак, с Италией закончено. Слава богу, закончено. За­кончено. Писать о последних днях, последних спектаклях не буду. Нет никакого желания, никакой силы... Дело затмилось чем-то другим... Ладно... Хватит. 6-го сыграли последний спектакль. Все, как и должно было быть, за­кончилось прекрасно. Большой успех! А ругательные статьи только подчеркивают высоту взахлеб хвалящих и прославляющих.

7-го и 8-го — свободные дни. 9-го — отъезд. 7-го вече­ром еще, конечно, была назначена встреча с шефом для разговора (общая). Потом (в 10 вечера) начался прием. Прощальная выпивка. Народцу собралось много. Доволь­но симпатичный вечер получился. Что-то мы подарили... сувениры и проч. муру. Итальянцы — актеры — несколько печальны, что естественно: конец проекта для них — не­ясное будущее. Из них по-настоящему одаренных не так много, хотя все ребята симпатичные и способные... а даль­ше... дальше — случай.

Анна Сацани, Литиция, Мирелла, Жозефина, Аксель (Бельгия), Дезире (Германия) и мужики: Джованни, До­миник (эти оба из Сицилии, и оба — лучшие), Ульдерико (Неаполь, комик), Маурицио, Даниель и Алессио Бергамо (переводчик, он тоже немного играл).

8-го весь день гуляли с Расой по Риму. Устали. Ездили на такси. Хороший тихий день. Единственный здесь в Риме. Васильев улетел (8-го) в Будапешт, затем в Париж. На­род отдыхал и расслаблялся. Когда мы около часа ночи, уставшие, подходили к нашей гостинице «Архимед» на via Mille, вывалила компания уже хорошо навеселе, еще куда-то желавшая лететь, ехать, гулять. Так что чуть и нас не завернули... Но все-таки усталость была сильнее, и утром рано мне нужно было подниматься, в 6. Собрал вещи и лег спать.

Труппа улетела сразу в Москву.

А моя маленькая группа (6 человек) едет иначе. Из Рима долетели до Праги (1,5 часа лету). Весь день здесь в Праге. И вечером уезжаем поездом в Москву (в 19.00). В Москве будем только 11-го в 10.00.

Прага — прекрасна. Бродим. Сидим в ресторанчиках и пьем пиво. Чудно. Только очень жарко.

9 июня 1993 г., Прага

Вылетели в 21.20. «Су-587».

В Шереметьеве все прошло нормально. Боялись пере­груза и оплатили заранее 50 килограммов, оказалось, напрасно, осталось недогруза 60 килограмм. Васильев вылетел рейсом раньше на два часа, вместе со спонсором Юрием Крестинским.

Накануне отлета Игорь Попов заболел. В самые послед­ние дни пытались установить точный диагноз, разыскивали нужных врачей, экстрасенсов и проч. Только сегодня утром окончательно выяснилось, что он не может ехать. Очень горько это. Он провожал нас в «Уране».

Выглядит, действительно, нехорошо. Мы поговорили в кабинете как-то спокойно, тепло, обнялись. Первый раз за все эти годы мы едем без него.

Последние дни перед отъездом, как всегда... тяжелые, скандальные. У Анатолия было несколько вспышек, по­добных римским. Общая усталость у труппы.

Накануне была история с Ширяевой и Бородиной (не помню, описал или нет). Бородина осталась в Москве. Очевидно, с ней все ясно — вне театра. Это ее собственный выбор. Как актрису очень жалко. Талантливый человек.

Настроение в труппе очень неровное.

31 июля 1993 г., Москва-Токио

Не могу точно разобраться во времени. Мне казалось, что разница между Москвой и Токио гораздо больше должна быть... А получается всего пять часов... или что-то путаю пока... Разберусь.

Итак, прилетели по местному японскому времени — что-то около трех часов.

Долго возились с вещами (Рамиль оставил свою сумку у транспортера и т. д.).

Первые впечатления описывать не стану... невозможно. Чистота!! Везде и повсюду сверкающая, блистающая чисто­та. Такие же ясные, приветливые, доброжелательные лица... Женщины... Небесной миловидности все без исключения, и красивые и некрасивые.

Устроились на ночь в шикарной гостинице тут же в аэропорту «Нарита».

Бросили вещи, искупались и на скоростном поезде в город, то есть в Токио. Было уже чуть больше 6-ти вечера... Все открыто... Все блестит и сверкает. Немножко побро­дили, сдерживая охи и ахи, в поисках, где бы поужинать. Выбрали, конечно, нечто в национальном стиле. Всего за 1000 иен очень странно поели. Названия не излагаю, ни­чего не помню... Что-то этакое... Каждый день есть не стал бы. Хотя Васильев уверяет, что для него это самая лучшая еда. В большой деревянной тарелке много всего вместе, и мясное, и сладкое, и кислое, и макароны, и соусы... Хо­лодный зеленый чай.

Потом на метро проехали куда-то еще дальшев центр. Не помню ни в одной столице мира такого количества световых реклам, такого заливающегося огнями радостного пространства...

Хорошо, что мало времени на прогулки, я утомляюсь, теряю смысл собственного движения и цель. Всякие мело­чи... борцы кунфу с напомаженными волосами, сошедшие прямо с цветных литографий, две девочки процокали в кимоно, аквариум с фантастическими рыбками и проч. и проч. и проч. Ладно. Все это мимо, мимо, мимо. Опять в по­езд, в гостиницу. Душ... Как приятно надеть свежее кимоно. Вот этого не ожидал. Гостиница дорогая очень, супер.

Ночью читал Библию на английском языке. К собствен­ному удивлению, читаю легко.

Не могу сказать, что мечтал побывать в Японии или что меня тянуло сюда каким-то особым образом. Меня уже давно никуда не тянет (может быть, это печально, может быть, но это так, это правда), но вот приехал и очень до­волен. Все мне здесь нравится, все! Глупо и восторженно нравится, по-мальчишески. Приятное чувство.

О деле позднее, в следующий раз напишу. Дел много, хлопот много в театре мелких и больших.