Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

Дети с третьего курса стали доводить его до бешенства (любовь прошла), выгонял как мог, ну и осталось их пока 4 человека (!). Да, да — четыре. Премьера в мае (Рим), не готово ничего, в самом обычном смысле ничего. Итальян­цев в проекте тоже человек 6-8 (не помню), ими шеф тоже не просто недоволен, а мутит от упоминания.

(Впрочем, последнее долгое время его мутит, кажется, ото всех. Редкое настроение нейтральное, но тогда и без­различное, в основном — мрак и т. д.) Впрочем, не о том хотел сказать. Итак, как он выразился, решил укрепить стариками. И это не то, что я хотел сказать.

Вот что: устал, дико надоело, до зеленых чертей. Общаемся с больными, разнузданными или ущербными фари­сеями. Что-то опять моего терпения не хватает. А дальше еще труднее, теперь вообще ни минуты покоя, расписание переполнено до идиотизма, каждый день по 12 и более часов без выходных. Переезды с Воровского в «Уран» и об­ратно. Причем до такой степени глупо (да нет, не глупо, тупо!) все организовано. Нанимаются машины, повара, люди. Казалось бы, работа должна кипеть! Вообще-то, мертвое царство, болото.

Правда, и сам он иногда обзывает свой театр санатори­ем, но он-то в шутку, а это реальности. Вагон бездельников, правда, сутками протирающих штаны и уверенных, что это и есть работа. А мне надоело ужасно, просто уже не выношу.

Бога нельзя знать,его можно только познавать. Это деятельность вне деятельности. Бога вообще не существует вне деяния.

Сейчас позвонил домой. 9 часов вечера, значит на Украине у них 8. У мамы инсульт, отнимается левая сторо­на. Леночка там, с ней говорил. Плохо дело, совсем плохо. Леночка успокаивает меня, нет, даже не успокаивает. Го­споди, ну что тут писать? Что записывать? Господи, Господи, помоги моей маме.

27 марта 1993 г. Сретенка

Пять дней пролежал дома с тяжелейшим гриппом. Высо­кая температура и все прочее. Казалось, и на день нельзя отойти от театра, а вот упал и лежал, ничего не останови­лось, правда, Анатолия застал сегодня в ужасном состоя­нии: «катастрофа, провал, ужас, самоубийство» и т. д. и т. п.

Я еще плох, рано вышел, конечно, хотя температуры уже нет, но кашель тяжелый, сухой, противный — захожусь не могу остановиться. Лежал дома и смотрел телевизор. Сумасшедшее время, может быть, война, может быть, она уже идет. Странно, теперь как-то ясно, что подлинность времени, его действительную драму, высоту, значимость осознают гораздо позднее, но уже никак не раньше. Тем более в сами эти дни, просто грязь, тупость массовая, однобокость «лидеров». Господи, да и «лидеры» смешны ей-богу. И вот это вот лидеры России?! Смешно, право, или надо согласиться, что вымерла Русь и осталось некое «население» на месте святом.

3 апреля 1993 г. «Уран», вечер

Нет выходных, нет ни одного свободного часа. Распи­сание составлено так, что только успеваю переехать на машине из одного помещения («Уран») в другое (Воров­ского). Еще есть полчаса на обед. Бывают замечательные, серьезные дни в отношении результатов работы. Чаще здесь в «Уране», на «Иосифе». При всех нескончаемых трудностях и, приходится признать, почти неизбежных театральных нелепостях в жизни труппы здесь многое уже стабильно. Многое уже помещенов людей, в труппу. Много накоплено подлинно.

В Пиранделло по-разному. У Васильева много сомнений и даже может быть кризис. Дня два назад с ним просто тяжело было. Совсем сломался, бросал книгу, уходил с ре­петиции и т. д. В конце концов решил вообще пропустить несколько дней репетиций (что, правда, не произошло, не утерпел и на следующий день уже работал).

А может быть, и напрасно, надо было бы, думаю, «от­пустить» ситуацию, поменять [мизансцену] репетиции, дать нам больше времени на самостоятельную работу. По-моему, было бы вернее так.

11 апреля 1993 г.

Талант не навсегда, вот что нужно сказать. Талант не что-то данное человеку в одном объеме и качестве на все дни жизни. Опыт показывает, наблюдения показыва­ют просто совершенно обратное. И титан вдруг выглядит беспомощным, серым. Тривиальным разговорником «от театра». В этом еще, наверно, нужно практиковать. «Не сотвори кумира», обманешься когда-нибудь еще и потому, что кумир не константа. Сегодня такой, завтра другой.

Вчера возвращались с шефом поздно на метро (после двенадцати). На «Новокузнецкой» молодая женщина упала и разбила голову о мрамор. Мы поднимали ее, с трудом смогла идти, потом в вагоне увидел, что рукава моей курт­ки в крови. Стал платком вытирать кровь, на платке еще виднее кровь проступает.

Как назло, звонят рано утром, почти каждый день не могу выспаться. Засыпаю каждый день после трех ночи. А утром очередной идиотский звонок (один раз в 7 утра). А отключить телефон боюсь (иногда звонит папа из Пере­вальска).

С Пиранделло плохо обстоит дело. Работаем каждый день, и каждый день хуже и хуже. Так получилось, что лучшим был первый показ. Шеф нервничает, даже не нерв­ничает, а пребывает в какой-то агрессии. Утром каждая ре­петиция начинается с какого-нибудь диссонанса, просто с ругани или чем-либо в этом роде. Потом трудно собраться, начать репетицию, часто почти невозможно. Мне кажется, по этой причине репетиции идут по нисходящей.

Уже ясно, что спектакля до отъезда не будет. Что-то при­дется «изобретать» уже в Риме. В Риме — если ничего еще не переменится, что вполне возможно.

12 апреля 1993 г.

15 апреля умерла мама. Первый раз так просто написал эти слова...

Летел к ней к живой еще, повидаться. Уже перед самым отъ­ездом в аэропорт позвонила сестренка... Господи! Нет... нет сил писать об этом. Похоронили. Батюшка из местной церкви, отец Виктор, отпел мою любимую мамочку. Самый чистый, самый светлый, самый небесный человек в моей жизни.

Похоронили на новом кладбище недалеко от дороги, на выезде из Перевальска (на Дебальцево), где столько раз проезжал мальчишкой на велосипеде, потом на мотоцикле...

Сегодня 9 дней.

Царствие небесное, успокойся, моя страдалица.

Собираю вещи. Сейчас в поезд. Едем во Вроцлав на не­делю. Будем играть «Иосифа». Потом в Рим до середины июня... с открытыми репетициями и премьерой Пиранделло «Каждый по-своему».

Вот и все. Состояние? Ну, какое состояние может быть. Тяжело, пусто.

23 апреля 1993 г., Москва

Совсем не собирался начинать новую тетрадку... совсем не собирался. Я никогда не писал достаточно регулярно и под­робно, но все-таки многое, в чем приходилось принимать участие, сталкиваться, встречаться, многое в наших поездках, репетициях, спектаклях казалось значительным, по крайней мере важным настолько, чтобы как-то быть обозначен­ным, зарегистрированным хотя бы несколькими словами.

В этом сезоне, этой зимой в театре появилась новая труп­па, т. е. не «появилась» вдруг — точнее, наверное, сказать, установилась, устоялась... Пятый курс, теперь уже бывший пятый курс, немного разобравшись, почистившись от лиш­него, стал в основе этой новой труппы. Вот, пожалуй, главное... Всю зиму (с осени) работали над «Иосифом». И над Платоном немного, и над поэзией (Лермонтов, Пушкин и др.).