Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

Долго потом ночью разговаривали обо всех этих, почему-то неизбежных для театра, перипетиях. Последнее время почти каждый день сидим с А.А. допоздна. (Очень интересно о Лермонтове вчера.) Почему Бог его погу­бил — ведь он гений, а его не стало в 27 лет. (Потом о связи Достоевского с Лермонтовым, об очень глубокой связи.)

Странно работает природа: если из чашки вылива­ется — она полна! И если не выливается — она сразу же становится пустой. Так почему-то актер хранит свое чув­ство. Из двух путей: есть чувство или нет, он, конечно, вы­бирает — есть!

Вы всегда должны выбирать путь, когда буря в сердце больше, чем буря снаружи.

14 ноября 1992 г.

Соломон Константинович Апт. Встреча с переводчиком «Над страницами Томаса Манна». «Избранник», роман. За­мечательное знакомство. Милейший, умнейший человек. Достаточно пожилой уже, может быть, старый. Тихий голос, живой взгляд.

Читал нам статью из своей книги о работе над переводом. Потом разговаривали, много вопросов, и, по-моему, ему все очень нравилось. Какая-то сердечная, человечная встреча.

От сердца наговорили ему комплиментов, но они, конеч­но, ничто рядом с великимсемилетним титаническим трудом.

18 ноября 1992 г.

На этой неделе шеф решил прервать показы, вернее общины, и всю неделю проведет репетиции сам, то есть с остановками, правкой и пр. Все очень рады такому пред­ложению.

19 ноября 1992 г.

Отец Сергий сегодня освятил наш дом. Сначала мы пели духовное. Потом молились вместе. Отец в красивом об­лачении, свечи. Пели замечательно, мне кажется, как-то легко, воздушно пели.

Потом прошли по всему театру, окропляя стены, и пели «Иже херувимы». Весь-весь театр обошли, как положено по чину. Все приложились к кресту. Вот и слава Богу! Репети­цию поэтому начали поздно и поздно, наверно, закончили, в полночь или еще позднее.

21 ноября 1992 г.

Вся прошедшая неделя состояла из рабочих показов. В день от 4 до 7 работ (только повторы). Сегодня собрались для подробного разговора о сделанном. К сожалению, не получилось разговора, может быть по нездоровью. Начал было разбирать первую работу, потом что-то случилось вдруг сразу, осердился на Бородину, кажется (типа того, что «начала защищаться» — если я буду говорить, а вы «защищаться», бессмысленный разговор). Потом большой перерыв. Он сидел в кабинете, видно сердце прихватило. Мы в зале пели духовное — тихонько. Вернулся в зал, про­скочил по всем работам одним-двумя словами: «то», «не то», «не так», «неправильно» — и замолчал. Пауза.

— Не знаю, что сказать... Сами вы можете оценивать работы иначе, действительно, не так мрачно.

23 ноября 1992 г. Понедельник. «Уран»

«Всего-то — изучая театр, ученик изучает, что в себе увеличить или что уменьшить. Все это варварство. На про­тяжении столетия режиссура настаивает на высоком ис­кусстве театра. Когда же театр станет в тот же ряд искусств, как, например, музыка? Театр рассматривается только как дионисийское действие развлечения толпы, поэтому не изучается серьезно, как другие виды искусства. Из многих исполнительских искусств театр наиболее сложное, где инструмент и исполнитель — одно лицо.

Может быть, когда стали требовать правдоподобия, [конечно], есть в этом какая-то справедливость. Все, что требовало универсальности, отдалось другим искусствам. От театра требуется реализм, даже в таком оазисе нереа­лизма, как «Комеди Франсез», прежде всего встречаешься с реалистическим мышлением.

Это удобная форма наслаждения. Наибольшее наслаж­дение человек испытывает, глядя на обезьяну или себе подобное. Вот я смотрю на женщину, вот я пью чай, вот я нервничаю и т. д. и т. д.

Выход на сцену связан с познанием, а не для демонстра­ции себя или самовыражения. Когда театр стал разрабаты­вать свою материю (а не литер), кто мог производить эту материю? Режиссер, конечно. Я отказался от профессии постановщика сознательно и давно, во Францию я поехал от отчаяния. Педагог должен быть покладистым, универ­сальным, зачем настаивать только на одном! Постановка — необходимая вещь, и не ради одной только педагогики я это сделал. В конце концов я хочу сделать ансамбль актеров, которые могли бы делать то, что другие не могут. В этом мой интерес, и поэтому я оставил частьмоей профессии.

Но одному этотяжело. Нужен отклик, нужна уверен­ность. Я еще не разочаровался до конца в этом намере­нии — но надо сказать, силы мои подходят к концу. Ясно, что это не просто. Если добровольно я избрал такуюцель — то и к результатам я отношусь довольно строго (к себе, пре­жде всего, не к вам).

И вот как на этом пути себя вести? Ждать? Когда подо­спеет? Ускорить? Вы же все разные и, конечно, по-разному проходите эту дорогу: быстрей, медленней, совсем от­ставая.

Время от времени приходится говорить, сообщать эн­тузиазм, стращать и т. д. Это понятно, большой ансамбль, но все-таки притча о плохих именах и хороших — нужно чтобы всеподросли, а там будет видно.

Давно, лет 5 назад, может быть, я решил лишить себя инициативы и передать ее тем, кто сидит передо мной. Это и от силы ансамбля зависит, от грамотности. Мы про­вели эти 11 недель. Что-то изменилось, мне кажется, я не торопил и не торопился, но если спрашиваю себя — хоть одну сцену довел ли я до конца (не как постановщик, а как объяснитель), то не могу сказать, что я это сделал.

Есть работы, где и вовсе нет «завязи». Значит, не только вы не умеете это делать, но значит, я не мог. Путь разра­ботки вы проходите неплохо. Но там, где содержание уже должно становиться формой, — это тяжело».

28 ноября 1992 г.

Первая половина декабря очень плохая. А. А. болел, был в тяжелой депрессии, все его раздражало, угнетало, мучило. Тут, как на грех, перестали топить в «Уране». Холод дикий, даже присутствие на репетиции в пальто не спасает. Три дня просто замерзали, какая-то авария на участке. Все ведь рушится, везде и все. И в стране. Вы знаете, что — «кризис правительственный», как объясняют по ТВ. А проще — хаос. Цены дикие и растут каждый день.

Мы едим рис и чай и работаем. Может быть, и это еще на шефа подействовало. Очень тяжелый был несколько дней, вообще не выходил из дома. Мы одни тут работали. Постепенно отошел, но с «разборками». Не все, естественно, выдерживают напряжение. Он из последней мочи пытается собрать людей, дело не растерять, то, что с таким трудом ковалось почти 5 лет. «Если я потеряю эту труппу, — гово­рит, — все, на другую у меня уже не хватит сил». Итак, это последняя надежда. И в каком-то смысле он заложник сложившейся ситуации. С одной стороны, надо быть жестким и безжалостно расставаться с людьми, с другой — каждый человек — труд вложенный, и каждый на счету.

Был очень славный показ Мольера на 3-ем курсе. И мы 19-го показали хороший вечер самостоятельных работ (Платон, Гёте, Лермонтов, Пушкин, Тикамацу). 24-27 будет «Иосиф».

Вторая половина декабря

1993

Сбор труппы в 13-30. Весь состав театра (3 и 5 курсы, то есть все). Беседуем с шефом. Примерные планы жизни на ближайшее и дальнейшее время. Пока никаких особых новостей — Т. Манн, продолжаем «Иосифа», в апреле воз­можен Вроцлав, в августе — Япония.