Не верь глазам своим

Лайла настороженно следила за каждым шагом любимого после окончания поединка, и с удивлением проводила его с арены.

— Куда он? — Лайла порывалась тут же пойти за ним, но Анж снова удержала ее на месте.

— Ему теперь нужно, как и любому участнику пройти через казармы. Он не может вернуться сюда, а ты не можешь пойти туда, пока турнир не окончится. Тебе придется слушать поэтов в одиночестве.

— Что вообще произошло? Я совсем не разбираюсь в таких турнирах. Я думала, участвуют только те, кто хочет… И кто этот Жорж? — девушка проводила парня, медленно уходившего с арены, тяжелым взглядом.

— Наверное, лучше спросить у Генри, ты не находишь? — женщине было неловко отвечать на этот вопрос, но в Лайле проснулся ее внутренний детектив, и она была готова уже приступить к детальному расследованию. Анж, видимо почувствовав решимость девушки, сменила тактику. — Они очень давно знакомы, и провели здесь очень много времени вдвоем… Жорж до сих пор не может забыть твоего маркиза, ему очень нелегко тогда пришлось… И видимо, он не устоял от соблазна еще раз испытать то, что испытывал в юности… Ностальгия по тем временам никого из нас не покидает. Генри будто освещал наши жизни, создавая атмосферу этого места… — Губы женщины расползлись в улыбке, было видно, что она вспоминает о прошлом.

— А почему вы не в платье? — Лайла, не зная почему, решила сменить тему разговора. Анж улыбнулась.

— Мне нужно все решать, распоряжаться слугами и командовать солдатами. На время турнира я всегда в мужской одежке — так и удобнее бегать, и нет расхождения с традициями того времени… Где ты видела герцогиню в пышном платье, объясняющую конюхам, в каком порядке выводить лошадей. Да, кстати, конюшни… Вот, черт! — она мгновенно оставила Лайлу одну, ловко спускаясь по ступеням ложи.

Соревнования поэтов были и смешными, и грустными одновременно. Им задавалась тема для творения, и они должны были сходу придумать песнь или стих, или что-то наиграть на эту тему. Кто-то показывал себя вполне прилично, но были и те, кто, не боясь выставить себя посмешищем, бились до последнего, умоляя взглядом зрителей подсказать рифму. Выступление увлекало, но Лайла не могла отделаться от мысли, что ей здесь не место. А уйти, не зная дороги, не зная, где сейчас Генри, она не могла. Все-таки решившись хотя бы отвлечься от наседающего на нее чувства одиночества, она спустилась с трибун. И случайно услышала разговор Иветты с какой-то молоденькой девушкой, ужасно миленькой, худенькой, прекрасно одетой — ее наряд, очевидно, был для другого сословия — роскошный и несдержанно сияющий.

— Но я не понимаю, как такое вообще могло произойти. Жорж ведь всегда был лучшим!

— Далеко не всегда… Мсье Мелье и Жорж всегда делили это место, которое досталось твоему обожаемому брюнету, когда мсье решил уехать.

— Понятно… Но не понятно, зачем понадобился этот цирк. Зачем понадобилось вытаскивать с трибун гостя. Пусть и когда-то имевшего лавры… И что за чушь со слухами! Никто не оспаривал его первенство! Вот уже три года он бессменный лидер! А ведь в год проходит минимум четыре таких турнира!

— Ты, милая, вынуждаешь меня сплетничать, а я этого очень не люблю. Есть вещи, о которых не говорят.

— Ив, ты же все понимаешь. — Голос худенькой девицы стал еще более просящим и отчаянным. — Я сойду с ума!

Понизив голос, она ответила спустя какие-то минуты: — Генри был его первой любовью. И я уверена, что он до сих пор в него влюблен. Не думаю, что мсье знает. Но Жорж тоскует по нему всякий раз, когда турнир проходит в Шато-де-Анж. — Затем, подойдя совсем близко к собеседнице, она продолжила, — и если хоть одна душа узнает об этом от тебя, клянусь, не видать тебе титула, как своих ушей!

Лайла невесомым шагом отошла от забора, стараясь даже не дышать. Но идти было некуда, поэтому она вновь твердым шагом подошла ближе к повороту, наткнувшись на уходящую девушку, и спешащую в другую сторону Иветту.

— Иветта, извините, вы не могли бы проводить меня, или подсказать, как мне пройти в комнату? Мне нужно немного отдохнуть.

— Конечно, я проведу вас до галереи, а там вы точно сами найдете дорогу.

— Это где картины и всякие доспехи стоят, да?

Иветта улыбнулась и кивнула. Они прошли не больше пяти минут вместе, когда Иветта свернула в сторону высокой стены, и остановилась у неприметной двери: — Нам сюда, только вам направо через галерею и наверх, а мне в кухню… Приятного вечера, мадемуазель Лайла. — Она коротко присела и убежала.

Галерея не была освещена ничем, кроме свечей, отчего высокие статные фигуры в доспехах казались огромными гигантами. Ступив первый шаг по полу, девушка была уверена, что раздастся громкое эхо, но вместо него услышала лишь тишину. Мягкая кожа подошв не создавала ни звука при ходьбе по этой поверхности. Звуки она неожиданно услышала с другой стороны. По центру галереи было маленькое углубление, где был небольшой диванчик у картины. Дойдя до места и не увидев там никого, девушка уже решила, что ей почудились привидения, но вновь услышала звук откуда-то из-за стены. Картина висела на выступе, а за ним было пространство, ведущее куда-то еще. И именно за ним и слышался разговор. Ощутив небольшое де жа вю, и такой же небольшой укол совести, что подслушивать все же нехорошо, она приблизилась к картине — ничего особенного — поле, цветы, дерево, красивое небо. Они с Генри проехали километры таких пейзажей по пути сюда. Но прислушиваться не пришлось. Разговор перешел на повышенные тона, и она безошибочно узнала голос любимого и была уверена, что его оппонентом является Жорж.

Вот теперь она точно осознала, что такое ревность, и как она ощущается внутри. Белобрысая мадам из отеля вызвала в ней злость, негодование, неприятие ситуации, но сейчас… Когда она только что стала носителем той информации, которой возможно даже Генри не владеет… Она чувствовала себя неописуемо. Лайла понимала, что вполне естественно, что кто-то еще может любить ее Генри, ведь он более чем достоин этого. Его действительно сложно не любить. И ее гораздо меньше смущал тот факт, что Жорж — парень, чем тот, что его чувства могут оказаться настоящими, глубокими, и он может страдать без ее Генри так же, как она страдала, когда на пару часов осталась одна. И она чувствовала себя ужасно из-за того, что самым ярким ее чувством было почти агрессивное желание быть единственной в сердце Генри и порвать любого претендента, способного завладеть вниманием любимого. Не просто собственничество, а с примесью неуверенности в себе. Ревность заставляла ее заниматься глубоким самокопанием и беспокоила гораздо больше, чем повышенная сексуальность в присутствии Генри. Во всем этом круговороте мыслей она не заметила, как голоса стали приближаться. Отойдя к противоположной стене, она застыла в тени еще одного гиганта, просто потеряв на этот раз способность дышать.

— Ты бросил меня, Генри, бросил, ничем не выдав своих планов! Мы обсуждали, куда пойдем дальше по жизни, мы сравнивали наши таланты, постоянно совершенствуя их благодаря друг другу! И у тебя не нашлось смелости даже, чтобы в лицо сказать мне, что все это было ложью! Ты просто уехал! — Первым из проема появился Генри, догоняя его, шел Жорж.

— Жи, это было так давно… И я не знал, как поступить иначе. — «Маркиз» развернулся и посмотрел на друга. — Я не знал о том, что мне предложат подписать… Ну, то есть я совершенно не предполагал, как будет развиваться моя жизнь. И я не уезжал навсегда, я уезжал на время, но обстоятельства так сложились, что это время растянулось, а потом у меня началась новая жизнь. — Он протянул руки и взял его за плечи. — Ты думаешь, мне было просто полностью отказаться от того, чтобы было здесь? — Затем он встряхнул его и постарался по-дружески хлопнуть по плечу. — Ну же, Жи! Ты уже устроил мне славную взбучку! И тебе, похоже, не хватало хорошего соперника, раз я без тренировок тебя сделал!

Но продолжить беседу в дружеском ключе не получилось. Парень сбросил его руку: — Я отвлекся в очередной раз на твоё тело — интересно мне было бы знать, кто тебе устроил такую трепку. Мне пару раз показалось, что у тебя ребра хрустнули. И я не могу в полную силу тебе отвечать, зная, что ты и так не в форме… — Он поднес руку к шее и пощупал ссадину от ремня безопасности. — Так кто же смог тебя так отделать?

— Мелочи — просто небольшая авария. Вылетел в кювет. — Лайле показалось, что Генри улыбается. В его голосе слышалось облегчение. — Ты хочешь сказать, что моя победа не была честной? Жи, ты же знаешь, что проигрываешь схватку в тот момент, когда даешь эмоциям взять верх… И ты проиграл ее, не начав.

— Да, и ты знаешь об этом. Лучше других, возможно. — Повернув подбородок Генри, он приблизился, чтобы рассмотреть зашитую рану на лбу, скрывавшуюся под волосами до поединка, но сейчас явно заметную между слипшихся волос. — Что за коновал тебя зашивал?! — И переведя взгляд прямо в глаза парню, он заговорил отрывисто, чуть тише, но недостаточно, чтобы стоявшая в нескольких метрах Лайла его не услышала. — Иногда я думаю, что ты не просто уехал, а сбежал. От этой жизни, от меня, от того, что здесь могло бы произойти, от того, что могло бы начаться… — он сглотнул — между нами… — А потом быстро приблизился к его лицу и безнадежно и отчаянно поцеловал. Генри помедлил несколько секунд, а потом повернул голову, прерывая поцелуй, но не отступая. — Жи, я всегда с уважением относился к твоим чувствам, понимая, что не имею права осуждать ни их, ни тебя. Но я не давал тебе повода убедиться в их взаимности. И я искренне старался не провоцировать тебя, и не ставить в неловкое положение, чтобы нам не пришлось выяснять отношения. И был безумно благодарен тебе, что ты все понимаешь, и не пытаешься…