Не жалею, не зову, не плачу...

понимал, ему сейчас не до меня, тем более, интересно узнать подробности. Гапон без

Волги совсем оборзел. Ночной стук в дверь – всегда тревога. Либо надзор со шмоном,

перевернут сейчас всё вверх дном и обязательно что-нибудь заберут, либо на поднятие

трупа, либо поддатый блатной за каликами пожаловал, не отвертишься, либо санитар,

кто-то из больных дуба дает. Открываю, стоит Гапон в теплом халате, руки в карманах,

из правого видна наборная рукоятка ножа. «Выходи, там Невзоров загибается».

Неужели этот скот пырнул, требуя ампулу? Невзоров, дежурный фельдшер, лежал на

кушетке, лицо как мел, глаза черные, зрачки расширены, я сразу на пол – где кровь? –

нет, пол чистый, за пульс его – еле-еле. Я сонный, Невзоров еле живой, а Гапон бодрый,

гад, начифиренный, огневой, кружит вокруг нас, как пантера, только халат развевается.

Пришлось Невзорова отпаивать. Остались мы теперь с Гапоном, каждую ночь он будет

задавать концерты, и ничем этого гада не урезонишь. А днем Арбуз опять втихаря:

«Пошло толковище». Оказывается, в тот самый момент через ворота хотел пойти на

рынок Алик Шаман, он стоял рядом с Волгой и уже наготове был, туман как раз, темно,

а у Шамана срок 18 лет. Волга помешал вору в законе выйти на волю. Враньё, конечно,

трепотня, клевета – лишь бы подловить Волгу, пришить ему криминал. Какой дурак

пойдет на рывок, если за воротами стеной ждет конвой с оружием наизготовку? Досье

у Волги набиралось быстро, но он парень не только башковитый, но еще и отчаянный,

и жестокий. Я помню его вопрос: от какого удара дал дуба сука Лысый, неужели не

можете определить? Нелегко будет Гапону, Шаману и другим стебануть Волгу, нет

такого смельчака в лагере, чтобы на него руку поднял. Может, с этапом придет

головорез и по незнанию окажется храбрым – слишком велик у Волги авторитет.

На другой день еще новость. Когда Цапля уходил на этап, он якобы оставил Волге

воровское золото, а Волга вместо того, чтобы запас беречь для общака, вставил себе

четыре коронки, вся пасть у него сияет. Волга дал объяснение: воровское золото он

пустил на подогрев Малой зоны, есть свидетели, а золото на фиксы он выиграл. Я

удивился, как мастерски кто-то сделал ему коронки. В санчасти у нас нет ни

протезиста, ни дантиста, ни в штате, ни на подхвате, одна старуха Рохальская дергает

клещами зубы, хотя завтра они сами выпадут. Оказывается, при ворах есть не только

спецы по наколкам, но и золотых дел мастера. Делают коронки и кольца, и перстни,

для понта могут замастырить фиксу из трехкопеечной монеты, не отличишь от золотой.

Короче говоря, криминала у Волги под завязку, другой бы уже сиганул на вахту, но

Волга не такой, Волга ощетинился, взял себе на подмогу двух тяжеляков – Культяпого и

Акулу, у обоих лагерные срока за убийство. Что теперь, не хватит ли нагнетать пары?

Как бы не так, запахло жареным, мало сказать, смертью запахло, для босяцкой

рисковой натуры самый интерес только начинается, спят и во сне видят расправу. Волге

присылают вызов – Жорка Хромой избил пацана. Ничего тут такого, каждый день

метелят то одного, то другого, уж кому, как не санчасти, знать, бьют и убивают

запросто, лагерь наш не простой. Но здесь избиение имело цель провокационную. За

что пацана? А за то, что он, получив из дома новый лыжный костюм, не отдал его

Хромому в этом же, 7-м, бараке, а отнес Волге в 9-й барак. Имел ли право Хромой

метелить за это? Оказывается, имел. А что Волга? Имеет ли он право защитить своего

дарителя? Оказывается, нет, Хромой поступил правильно, хотя и формально-

бюрократически. Волга завтра вернет костюм в 7-й барак, носите, ребята, на здоровье,

у меня мадаполаму навалом, да здравствует мир и дружба. Но Волга принял вызов. Для

начала сделал педерастом Лисёнка, шестерку Жорки Хромого, потом в рабочей зоне с

Акулой, Культяпым и еще с двумя блатными, впятером, пустили под хор молодую

женщину из вольняшек, нормировщицу. Хорошенькая бабенка лет 22-х, вся бригада ее

оберегала, никто не смел пальцем тронуть, знали, бугор скоро освободится и на ней

женится. А бугор подкармливал воров и дружил с Хромым. Что дальше? Тут уж и сам

Хромой на стенку полез от несправедливости мира сего. А по лагерю с восторгом:

гуляет Волга! Старая, как мир, загадка: почему, чем больше зверства, тем выше слава и

крепче власть?! Гуляй, Волга! И он лютовал без привязи, жутко мне было слышать о

его подвигах. Заткнулся даже Гапон, и Хромой заткнулся – на время, что-то соображая,

что-то готовя. А ведь до выхода на свободу Волге оставался какой-то месяц. Может

быть, потому и возник этот шухер, не хотели его выпускать чистым.

Пришел ко мне Комсомолец – фурункул на носу, синий, как у алкаша. Я вставил

ему турунду с мазью Вишневского, он крутил головой, уводя в сторону свой нос,

скулил, кряхтел, потом вытер слезы и сказал с досадой: «Ну, твой Волга керосинит на

новый срок!» Не надо спрашивать, переспрашивать, почему «твой Волга», надо

принять к сведению. Дубарева нет, но стукачи остались и перешли по наследству к

Комсомольцу. «На вашем месте я бы отправил его по этапу. Может пролиться кровь.

Пойдут стенка на стенку, вам и нам будет много работы. А вскрытия сейчас делать

некому, я занят на операциях». Комсомолец приложил к носу платок и ушел.

Арбуз говорил, если воры решат судьбу Волги, то приговор может привести в

исполнение только один человек – Никола Филатов. Он лежал у нас в боксе с открытым