Не жалею, не зову, не плачу...

Впереди воры, за ними пацаны, шестерки, дальше кто как хотел. Я шел последним,

пусть хотя бы позади меня будет пространство. Идти последним, сидеть с краю,

лежать на нижних нарах считается унижением, чему я никогда не придавал значения ни

в тюрьме, ни на воле. Человека нельзя унизить, если он исповедует ценности другой

жизни. Я занимал место последнего с каким-то даже облегчением, убеждаясь, что не

размениваюсь.

Разместили нас в пустом бараке на сплошных нарах в два яруса, ни постели, ни

подушки, голые доски. Сразу наказ: ночью выходить в уборную только в нижнем белье,

по одетым открывают с вышки огонь без предупреждения. Ночью в карантине был

чистый ад, играли в карты и грабили открыто, выдергивали из-под головы всё, что

было,. У меня ничего не было, я спал на локте. Утром весь этап выстроили по пятеркам

и появился начальник режима. Не успел он приблизиться к строю, как уже с первых

рядов передали кличку: Папа-Римский, лютый волк, известный по Колыме. Не офицер,

старшина лет примерно сорока. Обычная эмвэдэшная форма и вдобавок черные

перчатки, хотя на дворе сентябрь. Привычка с Колымы осталась, где двенадцать

месяцев зима, остальное лето, или просто для понта.

«Первая пятерка десять шагов вперёд – марш!» Пошли блатные вразвалочку,

блюдя достоинство, не очень-то они разбегутся на команду режима. «Всем пятерым –

сюда!» – И черным пальцем старшина в сторону. Они отошли, остановились,

переглядываясь, усмехаясь. «Вторая пятерка десять шагов – марш!» Пошла вторая.

Старшина вприщурку сверлил взглядом каждого, затем, тыча пальцем: «Ты, ты и ты – в

сторону!» – жестом как бы отгребая их. Просмотрел весь строй и отобрал еще

четверых. Двенадцать гавриков стояли сбоку, и весь этап их знал – все, как один, воры

в законе. Папа-Римский отобрал их на глазок, без формуляров и списков, хороший

профессионал не станет мараться с бумагами. Сейчас их всех отведут в Шизо и

начнется следствие – ночью придушили дневального из Бура. Вчера он ходил среди

нас, пока мы сидели, ждали, когда бараки помоют с хлоркой. Крепкий парень лет

двадцати двух, с большими кулаками, свойский, доверчивый, охотно рассказывал, как

ему живется в бараке усиленного режима, вон там, на краю зоны землянка с

крохотными оконцами, как норы для зверья. «Двину по роже, он летит с копыт в

дальний угол и потом как шёлковый». Его слушали – «Ну-ну, давай-давай» – никто его

пальцем не тронул и не материл, мол, позорно зеку своих охранять да еще рыло им

чистить, ходил он уже приговоренным, пусть походит последний день, мы

великодушные.

Блатных увели, остальным объявили, что мы вливаемся в третью колонну – вот

вам начальник колонны, вот нарядчик, вот пом по быту. Нарядчик записал, какая у кого

специальность, пообещал, что всех распределят как надо, а пока, братва, поработаем на

общих. Завтра выходим на строительство БОФа, большой обогатительной фабрики,

утром подъем в пять тридцать.

Вечером я пошёл в санчасть. Амбулатория видна по толпе у входа, сплошная серая

масса, вроде бы очередь, но попробуй разберись, кто за кем. Один занимал с утра,

другой еле стоит, температура сорок, третий просто сачкануть пришел. Через головы я

увидел в дверях вышибалу, плечистого белобрысого парня в серой робе, кличка у него

Вася Морда. Я протиснулся к нему кое-как – мне надо к начальнику санчасти, я

медицинский работник. Вася мне – становись в очередь. А очередь здесь до утра, как-

нибудь потом..

3

Я стал ходить с бригадой на общие работы, строить БОФ. Настроение было на

удивление ровное, умиротворённое, наверное, потому, что кончилась тягомотина

пятилетнего моего бегства, нет больше угрозы разоблачения, остальное как-нибудь

переживём. Сил у меня хватало, хотя работа тяжелая, мы рыли траншеи. С нового года

обещали зачёты день за три, а если еще спецчасть допустит меня к медицине, то совсем

хорошо.

На БОФе работал вольный прораб из хакасов, молодой, образованный, я

расспрашивал его, где мы находимся, в каком краю. Битые зека над моими вопросами

громогласно ржали: за твой срок тебе столько насуют этапов, что названия не

запомнишь. Пусть мусора изучают историю с географией. Смеялись, но слушали, как

прораб рассказывал. Здесь Хакасия, автономная область на берегу самой большой в

стране реки Енисей. Коренное население имело письменность раньше русских, но всё

было уничтожено монголами. Здесь невероятное число курганов, захоронений, больше,

чем по всей Сибири. Хакасию называют великим могильником скифов, на один

квадратный километр тысяча захоронений. «Здесь были самые великие сражения», – с

гордостью сказал прораб. При раскопках находят бронзовые кинжалы, всякие

украшения, веками здесь стоят каменные идолы, ни них таинственные знаки, никто не

может разгадать, ни народ, ни учёные. А почему рудник называется Сора? Потому что

здесь река Сора, а долина называется Сорыг, сердитая земля. Что ж, будем иметь в

виду. Хакасов при царе называли минусинскими татарами, а древнее имя народа

кыргызы. Вот так вот, от одних киргизов меня увезли, к другим привезли, никак я в

Россию не попаду. У них и язык похож. По-хакаски красный «хызыл», по-киргизски

«кызыл». А черный «хара», и по-киргизски так, и по-казахски так, только буква «х»

меняется на «к», тверже звучит. Сначала мы должны здесь построить крупнейший

молибденовый комбинат, а потом и крупнейший город.

Дни шли за днями, а спецчасть, однако, молчала. Пошел я вечером в амбулаторию,

там опять народу полно и Вася Морда стоит, службу несет. Встал я в очередь, стоял-