Небо — пусто?
Шрифт:
Часа три проходила Дора по рынку, сама предлагала тем, кому душой доверилась. Но смогла отдать лишь одного — и то бесплатно — пожилой женщине, видимо, совершенно одинокой.
Домой вернулась с котятами.
— Что делать? — снова смотрят они с Соней Ипатьевной друг на друга.
— У меня почти не осталось на похороны, — говорит Соня Ипатьевна. — Как ты похоронишь меня?
Дора не отвечает. Что можно продать? Всё-таки — мебель? Она вполне может оставить себе одну тахту, что в спальне, а в гостиной они
— На какое-то время выход — шкаф и этот диван, — говорит она Соне. — Можно, конечно, продать плащ и лодочки, помнишь, Мадлена подарила, но тогда в чём выйти на улицу?
— Лучше я принесу оставшиеся у меня деньги. Как-нибудь похоронишь, что-нибудь придумаешь.
Целый месяц они и звери сыты.
Получив очередную пенсию, решила изменить тактику. Сразу отложила девятьсот рублей — на червячка, как называла она голод. Закупила самую дешёвую рыбу — тюльку, заморозила порциями. Растянула на двенадцать дней. Осталась сотня.
Закупила пять батонов, как только привезли их, и подошла с ними к Киевскому вокзалу. Ей сказали, можно продать подороже, а на разницу она купит им с Соней и животным крупы и целый круглый хлеб!
Стояла с батонами, рядом с другими, такими же, как она, российскими бабками, распродающими свою жизнь: кто — старинную чашку, кто — старомодную блузку… и стыдилась глаза поднять на проходивших мимо.
Кроль приехал неожиданно — она и ждать перестала. Приехал в ту минуту, как она принесла в дом ячневую крупу и ковригу чёрного хлеба. Увидев её, ахнул:
— Ты что, мать, над собой сделала? Костями бренчишь?!
Она улыбнулась, натужно, не очень ещё отойдя от унизительного стояния у всех на обозрении, отрезала ему его любимую горбушку, усадила пить чай.
К горбушке Кроль не притронулся, а чай прихлёбывал с удовольствием.
— Правы вы были, бабки, — сказал вдруг, после долгого молчания. — Крутая досталась мне судьба. Но винить некого, сам польстился на внешнее, сам — ослеп, теперь — расплачиваться до могилы.
— Глупости, — возразила она. — Разойдись. Разве не найдёшь себе хорошей девушки?
— Э-э-э, мать, у нас общий бизнес. Она всё прибрала к своим рукам. Мне не шевельнуться. Она не даст мне видеть Катьку, — сказал горько. — Не отдаст денег, мною заработанных. Даже исподнего моего собственного мне не отдаст. Да и жить где?
— Как «где»? Здесь! — загорелась она, принялась уговаривать: — Уходи в чём есть. Я тебя пропишу здесь. Откроешь мастерскую в родном дворе.
Он смотрел в окно своим голубовато-зелёным взглядом, и вовсе не весёлыми были его веснушки.
— Мне у тебя бывать нельзя, — сказал. — Я сейчас вроде у родителей. Виточка спелась с ними. Уже сейчас, я уверен, звонит им, интересуется, прибыл ли? Будет мне баня.
— И к Петько не можешь съездить?
— Только по рабочим делам и при ней — в праздники. Правда, по телефону разрешают говорить с ним. Единственный человек, на которого не наложила лапу. Не баба — целое правительство. Она и диктатор во главе того правительства, и каждый из тех, кто осуществляет власть диктатора.
— Ты совсем одурел. Зачем тебе терпеть?
Он пожал плечами.
— Один раз я выглядел мужиком —
когда побил окна подонку. Кишка у меня, мать, тонка, тряпка я, не могу гаркнуть, не могу стукнуть кулаком по столу. Они с тёщей, только я рот открою, из меня сделают бифштекс.Она горестно смотрела на своего Кроля. Погибает, как и все они, хотя вовремя вписался и в новую экономику, и с политикой в ладу.
— Пить я было начал, так они — хором — такое устроили партсобрание, что я не могу глянуть в сторону бутылки.
— Ну это как раз дело.
— Дело-то дело, а терпеть как?
— Без всего уйди! Налегке. Чёрт с ними. Уйти-то куда есть.
— Катька… — сказал он.
— Что «Катька»? Не беспокойся, они сделают из неё такую же, какие сами…
— Н-не знаю, — возразил Кроль. — Может, да, а может, и нет. Она меня любит. «Па, почитай», «Па, послушай», «Па, пойдём в зоопарк». Льнёт ко мне. Отдушина моя. Уж этого-то они мне запретить не могут — чтобы я читал ей или чтобы мы с ней сходили в зоопарк. До зоопарка Виточка довозит нас сама и подъезжает за нами, к определённому часу.
— На «Запорожце» ездит? — удивилась Дора.
Кроль усмехнулся:
— «Запорожец» — моя машина. На «Тойоте»! Есть такая иномарка. Летает, не ездит!
— Что же делать? — спросила Дора подавленно.
— Терпеть. Ради Катьки. Может, мы с ней составим коалицию? Погоди немного, мать. Я не забыл тебя и не бросил. Роздыху мне нету. Даже позвонить не смею, она торчит рядом всегда, как шпик, контролирует каждый шаг, каждое слово по телефону. Я пошёл, мать. Терпи. Я люблю тебя. Но что делать, сам виноват, что влип по уши. — Кроль пошёл к двери. Она за ним. — Было бы у меня, тысяч шесть-семь, — сказал вдруг, — я бы, может, и нашёл выход.
— Да это же не так уж и много!
— Долларов, мать. Были бы у меня, закрутил бы такое! Вложил бы их в своё собственное, без Виточки… — Он оборвал себя на полуслове. — Петько начинает… верняк. — Он стал рисовать картину ослепительного будущего — с ней и с Катькой в одной квартире. — Да, видно, не суждено, — развёл руками. Обнял её.
Всю ночь не спала. И за ночь выработала план: она пропишет Кроля к себе, пусть будет у него спасение от Виточки, мало ли как жизнь повернётся? А квартира — это квартира. Единственное, что может она сделать для Кроля…
Чуть свет отправилась в ЖЭК. В праздничных лодочках.
Раньше ЖЭК был её домом — при нём жила, и в нём десятилетиями работали все свои — из их двора.
Сейчас перед ней незнакомые. И всё больше — молодые. Когда успели поменяться?
Паспортный стол открывается в десять. Она терпеливо переждала час возле клумбы, на своей любимой скамье, с которой любовалась маленькой Катей и маленькой Дашей.
Даше уже девять. Время не бежит, летит, не успеваешь ухватить его за хвост.
И их Катьке уже почти семь.
Рудька написал — «Ты права, страшно жить здесь, и мы удираем за границу». Где-то он сейчас? Зошка жену привёл в дом.
Человек за человеком. Ребёнок за ребёнком. Сколько их выросло в её пригляде, в её заботе — перед глазами? А она себя ощущает восемнадцатилетней. На этой цифре застыла — Акиша на фронт ушёл, когда ей восемнадцать исполнилось. И всё кажется, вот он вернётся и они наконец жить начнут.
Как жадно будут они жить! Прежде всего в институт поступят…