Небо в кармане 3

Вот как над Сырдарьёй оказались, так мотор и остановился. Только что всё было хорошо, работал устойчиво, а над речкой взял и встал. И винт колом вертикально раскорячился.

— Это что? — недоумевает Изотов.

— А я знаю? — пожимаю плечами, насколько это можно проделать в ремнях.

— Так сделайте же что-нибудь! — требует полковник.

— Делаю, делаю, — соглашаюсь. — Не мешайте!

Высота полторы тысячи, под нами река, селений хватает, дороги тоже наблюдаю. Мотор? Под напором потока винт немного проворачивается, встаёт косо и снова замирает. Проверяю, открыт ли топливный кран? Знаю, что он открыт, но проверить всё равно нужно. С зажиганием та же история. Не в этом дело, а в чём-то другом. В чём? Подача бензина? Закончиться он не мог, если только птицы что-то повредили? Баки вряд ли. Топливопроводы? Тоже нет, они внизу, не в центроплане.

Гадай, не гадай, а придётся идти на вынужденную. Прыгать? Ещё чего не хватало при исправном самолёте. Ну, почти исправном. Он же летит и летит неплохо. А с покиданием лучше и впрямь не спешить. Поэтому с чистой совестью перекрываю подачу топлива и выключаю зажигание.

А вот с чем нужно поспешить, так это с подбором подходящей для приземления площадки. Высота с каждой секундой уменьшается и уменьшается. Оглядываюсь на Изотова:

— Константин Романович, сейчас будем садиться. Проверьте ремни, уберите в сумку всё лишнее. Про фотокамеру не забудьте.

— Сейчас всё сделаю, — полковник спокойно и без лишней суеты проверяет замки привязных ремней и парашютной системы, начинает прятать в свою сумку свои карандаши и блокноты.

Заканчивает и деловито спрашивает:

— Что мне дальше делать?

— Ничего, — улыбаюсь ему. — Сидите спокойно. Дальше будет моя работа.

За рекой селение на селении, идут одно за другим вдоль дороги. А правее что-то крупное, какой-то населённый пункт. Название замысловатое, чуть ли не по-узбекски русскими буквами написано. Да и какая мне, в общем-то, разница? Не в названии дело. Чем поселение больше, тем мне легче будет отремонтироваться. И связаться с Ташкентом, если что, из крупного города проще, чем из мелкого.

Плавно доворачиваю вправо, иду на окраину городишки. Полей под нами много, но на поле садиться нельзя. Это для местных единственный источник дохода, а, порой, и существования.

И у реки не хочу садиться. Там что по левому, что по правому берегу полно скота на выпасе, поэтому земля будет вся в ямах и рытвинах от копыт. Ещё хуже, чем в горах, без колёс точно останешься. Так что остаётся только один приемлемый вариант — садиться на дорогу. Благо, она на всём своём видимом протяжении пустая. Используют и утаптывают её постоянно, поэтому ям и выбоин там не должно быть. Пыли — да.

Мотор молчит, на уши давит непривычная тишина. И даже свист воздушного потока через щели кабины и выдранный клок потолка не особо помогают. А ещё винт своей неподвижностью внушает тревогу своей необычностью.

— Мы точно сядем? — не одного меня эта необычность давит, вот и полковник не выдержал.

— Точно! — киваю и улыбаюсь Изотову. Повышаю голос. — Да не переживайте вы так, Константин Романович, у нас отличный самолёт, мы и без мотора прекрасно приземлимся.

Полковник улыбается в ответ и отворачивается к окошку. Высота у нас уже около сотни метров «на глазок». На высотомер сейчас лучше вообще не смотреть, у нас «ноль» выставлен по Душанбе, а это аэродром горный, и давление там значительно меньше, чем здесь, на равнине.

Дорога под нами и впереди нас так и остаётся пустой, возможных помех в зоне видимости не наблюдаю. Это я домашнюю скотину имею в виду. Поэтому расчёт не меняю, целюсь в промежуток между пригородом и самим городишкой. Там как раз метров триста свободный участок.

Вертикальная у нас метра полтора, скорость по прибору восемьдесят пять, высота десять, идём над дорогой. Ниже, ещё ниже…

Здесь двигателем ошибки не исправишь, перетянешь ручку, потеряешь скорость и хряпнешься о земной шарик всей массой. А это больно, очень больно. Для самолёта. Ему и без этого сейчас плохо. Так что расчёт, расчёт и ещё раз расчёт. Особый случай в полёте — всегда экзамен для лётчика. Тут не только профессиональные навыки проверяются, но и морально-волевая, и психологическая подготовки…

Выравниваю и почти сразу же чиркаю колёсами по дороге. Касание получается мягкое-мягкое, словно в пуховую подушку нырнул. А я что говорил? Пыли здесь много, и она вся за нами сейчас будет клубиться.

Проседаем немного, как раз на толщину пыльного слоя и дальше уже катимся по грунту. Недолго. Останавливаемся буквально метров через двадцать пять-тридцать. Сопротивление качению огромное, поэтому торможение получается эффективным и быстрым.

— Отставить! Сидите! — успеваю остановить Изотова.

Ишь, живчик какой. Уже успел и привязные ремни расстегнуть, и даже потянулся к замку дверки, открывать собрался. Вовремя успел его притормозить. Полковник оглянулся на меня в полном недоумении. Недоумение тут же сменилось раздражением, он уже и рот открыл, явно собираясь высказать нечто нелицеприятное по поводу моего запрета…

Тут-то нас и накрыло пылевым облаком. Неба не видно. Да я даже винт за лобовым стеклом не вижу. В кабине потемнело, но увидеть, как захлопнулся рот Изотова, умудрился. Ну и услышал, само собой.

Пылинки тяжёлые, поэтому темнота быстро рассеялась, и в кабину снова заглянуло солнце. Сижу, наблюдаю за тем, как струятся по стеклу пыльные змейки, стекают вниз, извиваются, прямо как живые. Ну и одновременно ремни с себя скидываю. Всё, кажется? Осела пылюга?

— Вот теперь можно выходить, — развернулся лицом к полковнику.

— А сразу нельзя было объяснить? — желчным тоном пробрюзжал Константин Романович. — Зачем кричать было?

— Не успел бы, — улыбнулся краем рта. И что за человек? То нормальный, а то вдруг проявляется в нём вот этот снобизм. Насколько я знаю, не из аристократов полковник, но порой отчего-то начинает им искренне во всём подражать. Даже в брюзжании.

Из кабины выбрались одновременно. Только я на землю ступил аккуратно, сначала одну ногу опустил, потом только вторую. Вытянул из-за сиденья ветошь и прикрыл свою дверку, и правильно сделал. Потому что пыли оказалось действительно много, чуть выше ранта сапог. Ну а Изотов сиганул махом вниз и тут же громко зачертыхался.

Понятно. Он же сейчас весь с ног до головы пылью окутался. А дверку закрыл? Нет, конечно же. Пришлось обходить самолёт, стараясь аккуратно наступать и так же аккуратно поднимать ноги. Чтобы пыль не поднимать. Заодно самым внимательнейшим образом винт осмотрел, не повредила ли его клятая птичка?

С винтом всё хорошо, лишь облетел кое-где лак по самой кромке. Но это не страшно. Похоже, нам сегодня здорово повезло…

Хлопнул правой дверкой, оглянулся на убежавшего по своим делишкам полковника, вернулся назад и поднял створку капота. Ну и что тут случилось? Всё же есть у меня подозрение, что из-за клятой птицы мотор у нас остановился. С топливопроводом вряд ли что могло случиться, всё-таки он понизу проходит, да и бензином в кабине не пахло. А вот перья могли попасть туда, куда им никак нельзя было попадать.