Небо в кармане 3
Шрифт:
Константин Романович упёрся руками в пол и приборку, отстранился. Показалось или нет, но вроде бы как хотел выругаться, да оглянулся на меня. И сдержался. В глазах лишь боль и никакой паники с испугом. Перевернулся, прокрутился на пятой точке, упёрся ногами в моё кресло:
— Что это было?
— А это, Константин Романович, последствия жёсткой посадки на ту террасу.
— Выходит, нам с вами повезло, что поломка случилась здесь, а не там? — сделал правильный вывод полковник и поинтересовался. — Это что, колёса не выдержали?
— В какой-то мере, — пожал плечами. — Точно сказать, повезло нам или нет, можно будет только после осмотра. И не колёса это, а левая стойка шасси. Но стойка ладно, у нас запасная имеется. Мы ведь ещё и крылом землю вспахали, а вот это уже серьёзно.
Расстегнул замки ремней, открыл дверку, вылез из кабины на землю, помог кряхтящему и морщащемуся от боли полковнику покинуть самолёт. Через его дверку ему вылезать сейчас очень несподручно.
Первым делом самолёт осмотрел, стойку заломанную и крыло. На первый взгляд ничего страшного, ободрали немного законцовку. Ну а стойку заменим, недаром же с собой столько запчастей везли.
И только потом осмотрел ушибленную голову Константина Романовича. Шишка есть, рассечение отсутствует, поболит и перестанет. Будет ему наука…
Хорошо, что винт успел остановиться и замереть в почти горизонтальном положении, а то бы точно повредили его. Заломать не заломали бы, но достаточно отколоться от лопасти одной маленькой щепке, и центровка уже нарушится. Или балансировка, кому как понятнее. После этого или стачивать противоположную лопасть и потом заново центровать пропеллер, что непросто или вообще выкидывать. Потому что последствия подобного скола предсказать невозможно. Это же дерево, могла запросто образоваться какая-нибудь неприметная внутренняя трещина. И в один «прекрасный» момент разлетится лопасть деревянными брызгами…
Повезёт, если нечто подобное произойдёт на земле, а если в полёте? Да ещё в какой-нибудь труднодоступной местности, где посадить самолёт без риска для жизни невозможно? Какой тогда выход? Прыгать? А с чем? Парашют-то сейчас диво дивное, только-только Котельников в столице приступил к их изготовлению. Заказов, как я и предполагал, пока нет, работа ведётся «на склад». Почему? Так парашют считается среди аэронавтов дорогой и ненужной принадлежностью, якобы мешает авиационному форсу, умаляет ореол мужественности и героизма лётной профессии. Такое вот общее мнение бытует у местных воздухоплавателей. И ничего с этим не сделать. Пока лётчики раскачаются, пока на своей собственной шкуре и жизнях ушедших товарищей этот момент прочувствуют, сколько времени пройдёт? Но, ничего, денег пока хватает, не обеднеем. А парашюты пойдут, никуда не денутся. Желающих пересесть из корзины воздушного шара в кресло самолёта растёт с каждым днём хорошими темпами. Чтобы эти желания сбылись, что нужно? Чтобы было, куда пересесть! Вот вернусь из этой командировки, и начнём строить простые, дешёвые в изготовлении бипланчики. И продавать их всем желающим…
Самолёт лёгкий, подхватили за законцовку и приподняли крыло. Так на одном колесе и закатили в наш походный брезентовый ангар. Под крышей будем ремонтировать, подальше от любопытных глаз. И не сегодня, сегодняшний день, точнее, его остаток, посвящу отдыху. Вылет получился непростой, организму нужно дать возможность восстановиться. И поесть, в конце-то концов. Я-то думал, слетаем туда-сюда, и проголодаться не успею. А тут вот оно как вышло…
Изотов первым делом принял доклад от своего помощника, распорядился убрать оцепление с полосы и выставить охранение вокруг ангара. Это то, что я услышал, дальнейший разговор проходил на пониженных тонах, да и я перестал прислушиваться, неудобно.
Константин Романович заглянул в сумку, что-то там проверил, кивнул мне на прощание и сразу же ухромал в город, к своим местным коллегам, сослался на служебные дела. От ранее предложенного совместного обеда вежливо отказался. Понятно, что. Вон как бережно к бедру офицерскую сумку с трофейными бумагами прижимает. Курьера в столицу отряжать будет наверняка, телеграфа-то здесь, увы, нет…
Казачий отряд вернулся ближе к вечеру третьего дня. Изотова я все эти дни почти не видел. Показался полковник один разок, переночевал в палатке и убыл. Что делал, чем занимался, его дело. А я за это время спокойно, с помощью кувалды и какой-то матери, отремонтировал самолёт.
А кувалдой пришлось воспользоваться, потому что стойки сильно деформировались, нагрузка на болты крепления получилась изрядная, они и не выдержали, погнулись. Пришлось сбивать и менять на новые. Чтобы подступиться, понадобилось снимать пол в кабине. В общем, помучился. Хорошо, что запас имеется всего и вся.Лежу в палатке, предаюсь самому важному в нашей профессии делу — умению ждать. Почему-то лучше всего получается это делать лёжа на спине.
Так вот, лежу это я, тренируюсь, значит. Тут шум снаружи поднялся, народ забегал, затопал. Полог палатки с одной сторону откинулся, дежурный чин голову просунул, нашёл меня взглядом и доложил:
— Казаки возвращаются, ваше благородие. Вы приказали предупредить.
— Хорошо, ступай, — и тут же окрикнул охламона. — Полог за собой опусти!
Вот балбес. Солнце ещё высоко, пусть по календарю и осень, но здесь она пока не чувствуется. Пекло стоит не по сезону — кругом жарища и духота. Брезентовая ткань палатки солнечные лучи не пропускает, но сильно легче от этого не становится. Только притерпишься, а тут вот такие простаки с улицы раскалённый воздух запускают. Хорошо ещё, что форма у меня летняя, хэбэшная, зимнюю в училище я так и не удосужился получить. Или не успел. Фуражку подхватил с тумбочки, на голову надвинул. Ладонь к козырьку приложил, проверил, не криво ли надел? Ну и вышел из палатки в пекло. Хэбэ на спине мигом к лопаткам прилипло.
Поглядел в ту же сторону, куда все уставились. А далеко ещё казачий отряд, километров несколько им до нас добираться. Только почему сюда направляются, а не в свой лагерь? Он у них в стороне от нашего, как раз за полосой расположился, поближе к арыку с деревьями. Ну и какого лешего меня так рано дёрнули! И возвращаться в палатку уже не хочется, что я там такой пропотевший делать буду? И солнце ещё высоко, ещё часа три до того момента, когда оно за хребет скроется. И наступит прохлада. Сначала. Скоро она сменится холодом и придётся растапливать в палатке печурку. Хорошо ещё, что не мне этим неблагородным делом заниматься, есть у нас для этого специально назначенные люди. Они закупают дрова, следят, чтобы топлива было вдосталь. Топиться чем-либо ещё не хочу. А чем тут топят, когда дров нет, все знают. Оно бы и ничего, но запах при сгорании кизяка получается такой, что… В общем, не лучший, мягко говоря…
О, пока мысли туда-сюда гонял, казачий отряд приблизился и разделился. Большая его часть, как я и говорил, направилась в свой лагерь, а меньшая, мне отсюда не видно, сколько именно всадников, направилась в нашу сторону. Какой-то возок мешает рассмотреть более подробно. Подожду, они же оставленные мной для облегчения самолёта парашюты должны были привезти. И правое кресло…
— Вот, ваша светлость, принимай, — спрыгнул с лошади урядник. — Умаялись мы с этим креслом, вашбродь, всё норовило развязаться и потеряться.
— А парашюты где? — спрашиваю, а сам возок рассматриваю. Этот-то зачем сюда привезли? Кто в нём? Ох, что-то не нравится мне всё происходящее…
— Туточки, — улыбнулся моему нетерпению казак. — Всё привезли, ничего не оставили. И долю вашу тоже не забыли.
— Какую ещё… — начал говорить и вспомнил, замолчал. Они же погоню за табуном бандитским отправляли! — Выходит, догнали табунок-то?
— Догнали, ваша светлость, — улыбнулся сквозь густую бороду урядник. Как и говорил, вот в этих двух хурджинах ваша доля. — Если бы не вы, то ушли бы бандюки вместе с награбленным и полоном.
Подтянул за повод поближе к себе заводную конягу, снял перекинутые через седло сумки, протягивать не стал, опустил передо мной на землю:
— Тяжёлые…
— Это что? — удивился.
— Казаки всю добычу по чести разделили, тут ваша доля.
— Благодарю, конечно, — даже растерялся от такой неожиданности. — Так всё-таки, что тут?
— Да я ж не знаю, — поскрёб пальцами бороду казак. Вижу, хитрит, глаза в сторону отводит, говорить не желает. — Тут ещё что… Вы когда улетели, вот этих, в кибитке, старейшины сгоревшего кишлака привели. С наказом вам передать в услужение. Кибитка, правда, наша. Вы уж её потом, ваша светлость, не забудьте возвернуть…